Глаза змеи

ЧАСТЬ I.

У каждой игры свои правила. И если оказался за столом, либо соблюдай, либо выметайся из игры прочь – все просто. Но игра не целое полотно, понимаешь, правда, это не сразу, необходимо много времени…, но проступает структура, тонкости, и вот только тогда, не раньше, можно смошенничать. По мелочам, конечно, по чуть-чуть, потому что, если тебя поймают на передергивании, ты выбываешь мгновенно…, раз, и навсегда.

Бессонница – это моя лишняя карта в рукаве, не козырь, но даже обыкновенная семерка в состоянии сыграть свою роль, надо только внимательно следить, какова сдача. Бессонница поднимает давление, а после полудня сбивает с ног – именно так я разыгрываю эту свою секретную карту… Сейчас уже рассвет, а значит, скоро раздастся звонок в дверь. Звонок, это хоть и небольшая взятка, но все-таки, моя. Как только у злой фиалки будет свой ключ, значит, мое время на исходе. Больше чем тридцать секунд, на то, чтобы подняться с постели, дойти до двери, глянуть в глазок и впустить ее. Меньше нельзя – она заберет мою взятку. А если пауза превышает сорок пять секунд, у нее появляется право требовать личный ключ. Часов возле кровати нет, но мне они и не нужны, я считаю телом, привык – до сих пор, это самый точный секундомер.

Вот и звонок. Тридцать три секунды. Вдох – выдох. Я в игре…

— Добрый день, Эдуард Васильевич, как Ваше самочувствие, как спалось?

Игроки за столом, колоду вскрыли. Игра.

— Нормально. Поворочался, конечно, а потом уснул…, даже снилось что-то…

— Хорошо, Эдуард Васильевич, а таблетки выпили, не забыли?

— Конечно. Все четыре штуки, прямо с тарелки взял…

— Как четыре?! Откуда четыре?! — она даже беспокоится, — Эдуард Васильевич, их там всего три было, я три оставляла!

— Три…, вот незадача…, а может и три. Виолетта, я их просто с тарелки смахнул, да и в рот…

Три, конечно, три. Я каждую таблетку в лицо знаю, и на вкус, и на цвет. Конечно, три, потому что, пока три – я в игре, но если их станет четыре. Но зачем фиалке знать, что память и ноги отказывают не одновременно. Их этому учат – симптомы, признаки всякие, и все такое прочее, а у меня своя школа была – я сам…, и мои друзья, конечно. Те, самые, которых уже нет больше, те самые, с которым я беседую по ночам, прикрыв глаза, наслаждаясь моей бессонницей.

— …Эдуард Васильевич, я сколько раз Вам говорила, не надо таблетки горстью, надо – по одной. Съели одну таблетку – запили водичкой, потом вторую…

Ты врешь, кукла. Ни разу ты этого не говорила, первый раз это от тебя слышу такую ерунду.

— Разве…, уж прости, Виолетта, наверное, забыл… А что, если вместе их пить, это что, сильно вредно?

— В общем-то, не очень…. Все равно, лучше пить их одну за другой. Так организм их лучше усваивает, понимаете?

— Эх, надо бы записать это дело, да на видное место положить…, вон туда, рядом с лекарствами…, наверное…

Хозяин выходит из гостиной, надо найти подходящий листок и карандаш. Раньше, они лежали по всему дому, всегда были под рукой, но это было раньше, не теперь… Эдуард Васильевич возвращается с блокнотом, присаживается на диван и вопросительно смотрит на социального работника…, а потом пишет, тщательно выводя каждую букву. Почерк и в молодости был, чисто иероглифы, а уж с годами… Виолетта перечитывает заметку и возвращает листок.

— Вот и хорошо, Эдуард Васильевич, только Вы ее лучше на кухне оставьте, таблетки там, пойдете за водой, увидите…

— Виолетта, ты умница, конечно…, уж куда-куда, а на кухню я сколько раз за день захожу…, раз десять…, а то и больше.

На кухне, на дверце большого холодильника, под разноцветными магнитами собрана целая библиотека из записок. Названия лекарств, время посещения врача, телефоны поликлиники и социальной службы, какие-то имена, адреса, цифры. Просто, для памяти, потому что, ведь не все можно удержать в голове, которая, бывает, так болит, что хочется…

— Эдуард Васильевич, я вам газеты принесла.

— Спасибо, Виолетта, на журнальный столик их, туда положи.

— А еще, есть письмо.

— Письмо? Интересно, кто это вспомнил про старика…

Письмо. Письмо, это плохо. Письмо, по правилам, это беда. Письмо – это девятка пик, ушел друг, одним игроком за столом стало меньше. Избави нас Боже, от таких известий. После каждого такого сообщения, снова спрашиваешь себя, а стоит ли, вообще, продолжать игру…

Эдуард Васильевич возвращается в гостиную, смотрит на журнальный столик, но поверх газет нет белого прямоугольника, приходится поворачиваться, разыскивая Виолетту. Та стоит возле окна и держит конверт в руке.

— Здесь какая-то странная почтовая марка, а обратного адреса нет…

Старик через силу улыбается.

— Наверное, это от любовницы. Боится, что кто-то узнает ее имя, вот и шифруется, — старик меняет направление и идет за письмом.

— Что, серьезно, от женщины?

— А почему бы и нет. Такая же старушка, как и я, подзабыла, что минули сладкие деньки или, забыла таблетку выпить, — старик подмаргивает Виолетте, заставляя ее улыбнуться, — вот и решила взяться за старое…

Другая рассмеялась бы, потому что хорошая получилась шутка, а эта только улыбку из себя выдавила, да и то…, от такой улыбки и заледенеть недолго.

— Ну-ка, ну-ка, что это у нас за подружка выискалась…, — старик берет из рук девушки письмо и рассматривает конверт. Обратного адреса, действительно, нет…

Впрочем, адрес и не нужен, я и так знаю, от кого эта весточка. Сердце сжимается, но виду показывать нельзя, надо улыбаться…, хорошо бы она отвернулась…, хотя бы на пару секунд.

— Вы как будто побледнели, Эдуард Васильевич, может, присядете, я помогу…

— Все в порядке, не беспокойся, просто сердце екнуло. Как тогда, в молодости.

— Что, действительно, от…, женщины?

— Конечно. Это я сейчас, развалина, а были ведь, и лучшие времена.

Руки уже слушаются, дыхание вернулось, можно даже улыбнуться, и наконец-то, вскрыть конверт. Всего страничка…

— И что пишут, хорошие новости?

— В общем-то, хорошие, все живы, все здоровы…, только что, на танцы не зовут.

— Вот и ладно, — кивает Виолетта и подозрительно смотрит на меня.

Я ненавижу этот взгляд! Со многим в ней можно смириться, что-то можно понять и простить, в конце концов, она просто хочет выжить, и думает, по молодости, что отмерено ей больше, чем мне. Но вот этот сверлящий, до зубного нерва…, этот взгляд я ненавижу…

— О-о-о, а ведь это целая история… Хочешь послушать, фиалка?

Мой заход. Я точно знаю, что у нее на руках, так что играю, практически, не рискуя.

— Конечно. Ваши истории всегда такие…, такие забавные.

— Отлично…, а может, нам на кухню. Как насчет чая?

— Чай…

— По-моему, самое время.

— Я наведу…, а Вы?

— Не-не, чай это не мой напиток, я себе травки заварю…

— А давайте, я.

— Там, в шкафчике, в баночке…

— Да-да, я знаю, я видела…

Давно, очень давно, а теперь, особенно, хорошие знакомые пригласили меня в Лос-Анджелес. Да, представь себе, тогда, это было очень просто, хотя, вряд ли ты помнишь такое время. Чудесно место, скажу я тебе – солнце, пальмы, пляжи – идеальное место отдыха! Но это если ты живешь и работаешь не в Лос-Анджелесе. Потому что, если еще и жить там, даже и не представляю, куда можно отправиться на отдых…, если только в Рай. Впрочем, не важно, меня-то, как раз, пригласили на отдых. И я, естественно, отдыхал целыми днями. Гулял, купался, валялся на пляже, по вечерам ходил в рестораны, посещал музеи…, одним словом, у меня были самые настоящие каникулы. А потом, я встретил ее…

Даже и не вериться, что сейчас я могу вот так спокойно сказать – я ее встретил, на самом-то деле, это – настоящее чудо. А было так – я гулял. Просто брел по городу пешком и глазел по сторонам. Заглядывал в витрины, заходил в магазинчики, особенно, книжные, и шел дальше. В общем-то, тогда я был большой любитель пеших прогулок, в одиночестве. Иногда я останавливался, чтобы посидеть на скамейке и выкурить сигарету. Одним словом, я бездельничал, и мне было чертовски хорошо.

Пожалуй, было часа два по полудню, когда я почувствовал, что немного утомился, жара, понимаешь ли. Я нашел скамеечку в тени и замечательно устроился. Сижу, курю, и что греха таить, перечитываю рецензию, может быть и не хвалебную, но такую, очень положительную. По крайней мере, тогда, мне казалось, что я, наконец-то, вытянул, самый, что ни есть, мой счастливый билет. И вот я весь в такой мечтательности, сижу, и размышляю о том, что судьба, наконец-то повернулась ко мне лицом, и что удастся мне, если не все, то, по крайней мере, очень многое, что до этого никак… И так меня развезло, от этих моих мечтаний, что я и не заметил, как рядом, на скамейку, присела Она. Бывает же! Только на этом чудеса не закончились, потому что Она обратилась ко мне первой…, спросила, что именно я читаю, и действительно ли, именно это чтение делает меня таким счастливым…, вот тогда я и посмотрел на нее, и конечно узнал.

Наверное, у каждого подростка, а может быть, и юноши есть своя актриса, которой он приписывает все возможные достоинства. Ну, лепит из нее идеал, чтобы потом искать себе что-то похожее. И Бог с ним, с Фрейдом, да и с Юнгом, заодно, наверное, они правы в чем-то, но только мечта остается мечтой, а принцессы, остаются принцессами, то есть по определению, недоступными. Наверное, так и должно быть… Я же, к тому времени, всем этим переболел, но ее, запомнил, по той роли. Было в ней что-то… Нет, уже не описать, но глаза, волосы, улыбка, а жесты, был один, который…, одним словом, придется тебе поверить – она была чудо. Много лет я хранил этот образ, и как мальчишка шел на любой фильм, если в титрах было ее имя, находил ее в перипетиях сюжета, и честно скажу, любовался. Это даже не зависело от того, удачный был фильм или не очень.

А тут, случайно, рядом на скамейке, в парке… Признаюсь, я немало растерялся, но хвала мне, сумел поддержать разговор. А дальше, он как-то сам собой сложился. Мы разговаривали о погоде, о кино, о политике…, о животных, да обо всем, что попадалось на глаза. Я рассказал немного о себе, о месте, где родился и живу, она чуть-чуть о себе, в основном о детстве. Обыкновенные, забавные истории в ее исполнении становились такими…, их было очень приятно слушать. Иногда я даже забывал, что разговариваю с кинозвездой, а потом она поправляла волосы, накручивая локон на палец, и сквозь меня, словно, электрический ток пробегал.

Я предложил выпить чашечку кофе, благо, что совсем недалеко имелось открытое кафе, и вот там, за столиком кафе, я рискнул и попросил автограф. Почувствовал в какой-то момент, что ей пора и не удержался. Конечно, это был риск, но мне, вдруг, безумно захотелось как-то…, материально увековечить эту встречу. И снова, везенье, она согласилась.

Но вот, незадача, под рукой оказалась только журнал со статьей и книга, моя. Выбор был небольшой, и я решил, что книга подходит больше. Раскрыл книгу и протянул ей, она сначала отказалась, и мне пришлось пояснить, что это моя книга и мне будет очень приятно, если она оставит автограф именно на ней… Вот так бы и закончился все, но вдруг она побледнела и покачнулась, наверное, от жары, ей стало нехорошо… Она попросила меня проводить, я предложил вызвать такси, но она отказалась, сказала, что живет недалеко, всего несколько минут ходьбы. Я естественно, согласился…

— Эдуард Васильевич, а…

— Я понимаю. Конечно, я понимаю, что ты хочешь, фиалка…

Книга. Тебе нужна книга и автограф. Только вот нет!

— …но не все так просто, фиалка. Она забрала книгу с собой. Ну, как-то так получилось, я вел ее по улице, а она несла книгу, я довел ее до дома, до самого лифта, но дальше ее сопровождал швейцар. Он повез ее на этаж, потому что там свои правила, своя система безопасности, все-таки звезды, мало ли, чего. Одним словом, только когда двери лифта закрылись, я понял, что моя книга с ее автографом, уехала вместе с ней. Я хотел подождать швейцара, но видимо, там все складывалось как-то не очень хорошо, потому что он задерживался. Одним словом, я пожелал ей как можно быстрее прийти в себя, развернулся и пошел восвояси…

— Как жаль, — Виолетта явно была расстроена.

— Чего именно жаль, книгу с автографом?

— Ну да, это ведь память…

— Так память никто у меня и забирал. Я все помню, встречу, как мы разговаривали, как сидели на скамеечке, как потом шли. Пили вместе кофе и ели какое-то пирожное, снова разговаривали. Я все помню. Я, даже, помню, как она рассматривала книгу и расписывалась в ней. Иногда мне кажется, что она сохранила книгу, и, может быть…, вспоминает. А почему бы и нет? Кто мне мешает так думать? Так что, все получилось очень даже замечательно…

— Подождите, Эдуард Васильевич, а письмо, оно что, от нее?

— От нее?! Господи, конечно же, нет. Это просто письмо от друзей…

— О-о-о, — она даже не пыталась скрыть своего разочарования.

Так что, однозначно, это была моя партия. Не я устанавливал правила игры, я просто им подчинялся, ну и естественно, когда появлялась такая возможность, использовал их в своих интересах. Разве все не так же поступают?

Я распечатал, наконец, письмо и пробежал взглядом его содержание. Все как обычно. Вопросы о здоровье, жалобы на погоду, которая в последнее время просто сходит с ума, инфляция, политика и правительство. Несколько слов сочувствия, снова о здоровье…. Очень хорошее, а главное, очень грамотное письмо, не подкопаешься, то есть, не прочтешь иначе, чем написано, если конечно…

— Хорошие новости, Эдуард Васильевич?

— Да, Виолетта, хорошие. В нашем возрасте, ведь что, главное, знаешь?

— Ну, чтобы все были живы и здоровы, — предположила девушка.

А что, хорошая попытка. Правда, у меня холодок вдоль позвоночника от ее голоса, но это мелочи. Я уже привык к этому.

— Правильно, — подтвердил я, — никаких перемен. Лучшие новости в наше время, это когда все осталось по-прежнему.

— А по-моему, это как-то совсем безнадежно, — осторожно возразила Виолетта, — новости обязательно должны быть. Иначе, тогда зачем письмо, просто сказать о том, что все по-старому?

— Ты слишком молода, поэтому тебе нужны перемены, а мне…, мне вполне хватает того, чтобы ничто не менялось в худшую сторону…

— Что, неужели невозможно, что перемены могут быть в лучшую сторону, — проявила сомнение Виолетта.

Нет-нет, это провокация. Точно – это провокация, следовательно, поддаваться нельзя. Лучше сбросить, пусть даже и козыря, найти самого маленького и сбросить…

— Вот как, ладно, мне тогда интересно, как ты думаешь, какие перемены должны мне понравиться, ну, то есть, какая новость меня порадует?

— Ой, я даже и не знаю, — растерялась Виолетта, действительно, растерялась, поэтому, наверное, решила не просто сбросить карту, а сменить колоду целиком, — а давайте-ка, Эдуард Васильевич, измерим давление, а то что-то мы говорим и говорим, а про дело и забыли совсем…

— А ведь и, правда, конечно…

Тут тоже, не все просто. Надо перейти из гостиной в спальню, улечься на кровать и позволить ей некоторые манипуляции за моей спиной…

Так я и не смог уяснить, почему у некоторых людей руки теплые, а у некоторых, антарктический лед. Но я точно знаю, что возраст здесь ни при чем. У меня, например, всегда руки теплые. Я, между прочим, большую часть зимы без перчаток могу обходиться, а у этого социального работника, даже в самое жаркое лето, руки… Я вздрагиваю каждый раз, когда она прикасается ко мне. Будь то живот, или грудь, или даже рука, чтобы приладить манжету тонометра, я всегда невольно сжимаюсь и вздрагиваю…

— Холодные, да?

— Есть немного, но ничего-ничего, продолжай, я потерплю…

— А давление-то повышенное, — сообщила Виолетта, — давайте-ка, я Вам укольчик поставлю.

Как же она любит это дело, не социальный работник, а какой-то маньяк со шприцем.

— Укол…, а может, так, само собой. Я сейчас подремлю немного, и все будет нормально

— Подремать, мысль хорошая, а с уколом и вовсе будет отлично.

Абсолютно ничего нового, ничего непривычного, просто не нравиться мне это дело – втыкать в человека иголки почем зря. Но это одна сторона дела, после этих ее уколов, я, случается, и правда, засыпаю. Бывает, что на двадцать минут, а бывает, на полтора часа. И все бы ничего, но барышня эта, остается одна в доме. То есть, вообще без присмотра. И вот это мне совсем не нравиться. Однозначно. А с другой стороны, сильно сопротивляться нельзя, в ее власти пожаловаться, и тогда, ей, либо кого-нибудь в помощь пришлют, а то и вовсе, заменят. А как известно, такие замены весьма чреваты. Новые всегда хуже, жестче, хотя, куда уж…, казалось бы. Столько народа от этих вторых пострадало, одному Богу известно. Так что, придется принимать укол.

— Хорошо, Виолетта, укол так укол, — и сам согласишься, и сам повернешься, да еще и штаны спустишь, — коли…

Просто все надо держать под контролем. У меня там зеркало пристроено, чтобы было видно, сколько набрано в шприц, а из этого, соответственно, и вывод можно сделать – сколько придется спать. Сегодня всего два кубика, это как раз двадцать минут.

— Что, уже?

— Конечно, Эдуард Васильевич, отдохните немного, а я пока в доме приберусь…

— Спасибо, Виолетта, — а вот тут можно и зевнуть, лишний раз, не повредит.

В доме она приберется, конечно! Сколько раз я слышал эти слова, но ни разу, ничего, что даже отдаленно можно было бы считать уборкой в квартире, не замечал. Предметы, переставленные с одного места на другое – это, пожалуйста, это, сколько угодно, но пыль, как лежала на своих местах, так и оставалась лежать, даже горка грязной посуды ни разу не уменьшилась, ни на одну чайную ложку. Так что же эта фиалка делает, пока я двадцать минут нахожусь в отключке, не говоря уже о часе и более? По большому счету, если бы я сам не убирался потихоньку, так и зарос бы в грязи…

Хотя, так со стороны посмотреть, девица она опрятная, костюмы подобраны, любо-дорого посмотреть, всегда ухожена, причесана, накрашена. Так что, я даже не сомневаюсь, что у нее в доме полный порядок и все по своим местам разложено. А значит, и вывод напрашивается соответствующий – это – тоже часть партии, в которой мы по разные стороны стола, покрытого зеленым сукном.

Чем я отвечаю? Веду свою игру, собираю свои взятки. Прибираюсь я не чаще одного раза в неделю, да и то, когда злая фиалка не приходит – в выходные. Посуду я мою, но всегда оставляю в раковине пару или тройку предметов, но это мелочь. Для противоборства я выбрал мой самый нелюбимый школьный предмет – геометрию. Мало того, я возвел это в искусство. Понимаете, да? Книги на полках – строго по порядку, предметы на столе, только параллельно друг другу, расстояние между предметами, можно измерять по линейке. Но самое главное, что создает видимость беспорядка, один предмет, который лежит неправильно, как бы случайно, но это он, датчик, и он меняет свое положение, как только она дает волю рукам. А что, такие правила, такая игра, здесь в ходу не фишки, и даже, не деньги – все намного серьезнее…

Самая большая приманка, кроме моего дома и старого сада, конечно, это ноутбук. Только не этот, с убитым аккумулятором и жестким диском, забитым различным хламом, который я копировал в разное время…, я же писатель, я чувствовал, что так будет…, так или что-то в таком духе, естественно, я хотел быть готовым. Я долго готовился, но нельзя приготовиться ко всему. Но все же, я приготовил этот ноутбук, а второй, рабочий, на которой я до сих пор иногда печатаю, когда, естественно, фиалки нет рядом, спрятан в надежном месте. А датчик – обыкновенная салфетка, которая неправильно лежит поверх.

— Эдуард Васильевич, вот Вы и проснулись.

— И, правда, уснул…, а долго я спал?

— Совсем мало, полчаса не прошло…

— Разве, так мало? У меня такое чувство, что полдня проспал…

— Нет-нет, Эдуард Васильевич, всего полчаса. Вам уже лучше?

— Да, Виолетта, я прямо помолодел, и даже проголодался.

— А хотите, я Вам что-нибудь приготовлю?

— Ну, что ты, зачем, я и сам…, да и много ли мне надо.

Так я и знал, на кухне она даже и не появлялась. Все как было, так и осталось, и в том числе, грязная посуда в раковине. В холодильнике привычный, полагающийся старику, набор продуктов. С этим, так же, приходится мириться, но тут ведь главное что, никто не ждет от них пользы – без вреда, и это уже хорошо…

— О, макароны…

— А может, я все-таки, помогу, — еще раз предлагает девушка.

— Правда? Ладно, позаботься о старике, сделай милость.

— С удовольствием, Эдуард Васильевич, есть с сыром, есть с мясом…

Мясо соевое. Точнее, наоборот. Слово «соевое», важнее, чем слово «мясо», его надо вперед. Ну, то есть, понятно, что это совершенно не мясо.

— С сыром, Виолетта, с сыром, мясо – это тяжело, пусть будет что-нибудь полегче…

— Мясо надо обязательно кушать, а то совсем ослабнете.

— Может быть, завтра, сегодня что-то не хочется…

Соевое мясо однопроцентный кефир с целым набором добавок, после который, организм буквально, выворачивается наизнанку. Заменитель сахара, заменитель молока, заменитель чая… Сдается мне, если вдруг, я отдам Богу душу прямо сейчас, мной побрезгуют даже могильные черви.

— Эдуард Васильевич, Вы помните, завтра мы идем к врачу.

— Разве завтра?

— Да, Эдуард Васильевич, посмотрите в Ваши записки, там, под скрепкой…

— А какой же сегодня день?

— Вот Вам и здравствуйте, сегодня четверг.

— Уже четверг?! С ума сойти, как же бежит время…

Сегодня четверг, и это уже не игра. Четверг…, с каждым днем, а может быть, уже и с каждым часом этот безумный шарик вращается быстрее. Время уже не бежит, наверное, даже уже и не летит, а несется, несется на какой-то там совершенно невероятной скорости…

— Так что, завтра, Эдуард Васильевич, я приду к Вам попозже, отвезу в больницу. Или, может, лучше вызывать врача на дом?

— На дом…, можно и на дом.

— Хорошо, я сейчас позвоню…

— Э-э-э, постой-ка, Виолетта, а какой прогноз погоды на завтра?

— Прогноз погоды, — девушка какое-то время колдует с приложениями телефона, — ясно, шестнадцать градусов тепла и слабый ветер.

— И что, так весь день?

— Весь день, — повторно сверившись с телефоном, подтверждает Виолетта.

— Думаю, стоит погулять, что-то давно я на улицу не выходил.

— Свежий воздух, это очень хорошо, настоящая прогулка…, только Вы уверены?

— Пусть будет прогулка…

— Тогда, Вам надо лечь пораньше, не забудете?

— А я сейчас на листочке напишу и положу на стол. Тогда, точно не забуду.

— Давайте, я лучше сама…

Часы показывают без четверти четыре. Еще полтора часа злая фиалка будет здесь. Разговаривать она не любит, предпочитает, молча ходить по дому, прикасаться к предметам, моим предметам, моим вещам, между прочим. Подниматься на второй этаж, что-то делать там, точнее, делать то же самое, рассматривать, трогать, двигать… Иногда затихать, на время, что бы потом выскочить неожиданно и голубыми своими ледышками, тут же обшмонать гостиную, обнаружить меня все на том же месте и блеснуть разочарованно, холодно, без улыбки.

Что ж, у нее своя партия, сдается, их даже учат такому поведению, а вот такие внезапные появления, необходимый прием. И фиалке надо отдать должное, в своем деле, она одна из лучших. Ей много платят, у нее самый долгий отпуск в отделе, ее подопечные, сплошь богатое старичье. Даже не удивлюсь, что в ближайшем времени, вместо того, чтобы работать на государство, она откроет свой собственный центр социальной поддержки, тем более, что сверху стопроцентное поощрение. Просто у нее не решен жилищный вопрос, как говорят, она еще в поиске уютного гнездышка…

— Эдуард Васильевич, а давно Вы поднимались наверх, — вот она, выскочила с правой стороны, хотя должна была выйти слева. Такое ощущение, что она не шагом передвигается, а долгими прыжками, как кошка.

— Наверх…, я даже и не помню…, а что, там что-то не так?

— Все в порядке, я просто так спросила…, — ответила и снова исчезла.

Давно…, вчера, сразу после ее ухода. Просто решил размяться, потому что, ни что так не бодрит организм, как упражнения с лестницей. По большому счету, на втором этаже настоящее собрание занимательных безделиц. Вроде и не собираешь их целенаправленно, но они, словно сами, липнут к рукам, практически после каждой поездки, появляется в доме пара лишних вещей, назначение и необходимость которых, уже через пару месяцев загадка. Просто когда-то, когда была возможность, я тащил в дом, и надо, и не надо. А вот сейчас, этой ерундой оказался занят целый этаж, все четыре верхних комнаты. И там нет ничего такого, ради чего, я бы рисковал каждый день, все, что мне может потребовать – здесь, в пределах досягаемости, в считанных шагах. Все или почти все.

Впрочем, такие, как фиалка, даром хлеб не едят, все надо очень точно рассчитывать, ювелирно, до микрон. Там еще есть мансарда…, вот сейчас скрипнет половица, и злая фиалка обязательно сунет туда свой нос, но взглянет, только одним глазком. Потребовался не один день…

— Оказывается, Эдуард Васильевич, у вас тут еще один книжный шкаф, а я его раньше не замечала…

— Еще один?

— Да. Старинный шкаф, или сделанный под старину…

— Наверное…

Дважды скрипит половица, она возвращается.

— Так что там за шкаф ты обнаружила?

— Книжный. Со стеклом. Три полки, по два ряда книг…

— О-о-о, вот память…

— А что такое, Эдуард Васильевич?

— Не могу вспомнить, о каких именно книгах идет речь…, что там за книги?

— Я не обратила внимания, просто увидела книжный шкаф и все…

— А где он, в коридоре?

— Да-да, в конце.

— Вот ведь беда, не могу вспомнить, дома столько книг, столько этих шкафов…

— А Вы все эти книги прочитали?

— Все…, даже и не знаю…, но думаю, что большинство точно прочитал.

— Здорово.

— Здорово было читать, а сейчас…, сейчас, все они, словно одно целое, представляете себе, Виолетта, одна огромная книга, содержание которой такое запутанное, плюс ко всему, множество страниц не хватает. Жуткое дело, ей Богу. А ты, читаешь?

— Конечно.

— И какая твоя книга самая любимая?

Черт. Вот зачем мне это… Конечно, это забавно, у нее такая физиономия, когда она пытается придумать ответ. Хотя, все равно зря, она отомстит, сто процентов, отомстит. Я уверен, я точно знаю…

— Даже не знаю, — неожиданно признается девушка, — наверное, у меня нет любимой.

— Неужели, ты не перечитывала одну книгу дважды?

— Это еще зачем, — удивляется девушка, — у меня хорошая память, я легко запоминаю содержание…

— А я…

Остановись старик, остановись! Чего ты разошелся, жить надоело?

— …я с трудом запоминал эти выдуманные истории, — практически вывернулся я, — или часть запоминал, а другую нет. Приходилось перечитывать…, некоторые по несколько раз…

— Не переживайте так, Эдуард Васильевич, всего лишь особенность памяти, мне еще в школе говорили, что у меня великолепная память. К тому же, я моложе…

— Это да, это конечно.

И что, это вся месть? Сказала, что я беспамятный старик, и все, успокоилась?

— Ого, — Виолетта взглянула на часы, — уже пять часов, уже пора…

— Время так быстро пролетело…, я и не заметил.

— Да-да. Ну, не забудьте, завтра к врачу. Записка на столе…

Провожать я ее не хожу, не поспеваю…, да и не тороплюсь, если честно, мне важнее, вовремя у окна оказаться…

Щелкает верхний замок, потом нижний, совсем тихо, его можно и вовсе не услышать. Дверь открывается, дверь закрывается. Злой фиалке требуется около двадцати секунд, чтобы добраться до ворот по тропинке. Около двадцати…

Эдуард Васильевич подходит к окну, социальный работник Виолетта в самом начале тропинке. Только спустилась с крыльца, идет, довольная, помахивает сумочкой, и возможно, что-то напевает. Через окно не слышно, но Эдуард Васильевич уверен – она что-то напевает. Стоит ей покинуть территорию усадьбы и выйти за ворота, в доме отключается электричество…

— Сучка, — почти мгновенно, но как-то слишком уж спокойно реагирует хозяин, он словно был готов к такому повороту событий.

Если так подумать, электричество, не проблема. Распределительный щиток за дверью, минута, и в доме снова будет свет, но это будет означать, что я не так уж и плох. Так что, придется без света. У этого, естественно, будут последствия, последствия, продукты в холодильнике, наверняка испортятся, перемещаться по дому придется с фонарем, да и вообще, без электричества, как-то грустно….

А может, дело не только в мести. Что там было перед этим? Шкаф с книгами…? Вот в чем дело! В конце коридора нет шкафа с книгами, там огромный, платяной шкаф, на три дверцы, при этом, ни одной стеклянной, только старое, доброе дерево. В нем обыкновенное барахло, когда-то модное, когда-то достаточно дорогое…, только не сейчас. На мгновение, сердце словно останавливается, в этом шкафу задняя стенка фальшивая. За ней маленькая комната, практически, каморка – шутка, подарок архитектора, вот и кто бы знал, что пригодится. В ней очень важные вещи, не ценные, но важные, очень важные…

Во всем теле, словно зуд, хочется сорваться и бежать вприпрыжку в секретную комнату, проверять. Очень хочется, но в темноте этого делать нельзя, наверняка там растяжка. Черт, спокойной ночи, не будет. Впрочем, спокойные ночи в моем положении, это непозволительная роскошь. Ладно, пусть злая фиалка считает, что обыграла меня, пару дней я могу потерпеть и без секретной комнаты…

И хотя электрический звонок отличное изобретение, электричество все еще отключают, и тогда, остается окно и горсть мелких камешков из-под ног…

— Алло, сосед…

И, правда, сосед, по той же стороне, на три дома дальше, туда, к реке…

— …видел, что твоя села в машину и уехала.

— Заходи.

— Не-не, ты, я смотрю, без света. Пойдем лучше ко мне.

— В гости?

— Не просто в гости. У меня есть кофе, настоящий, в зернах. Соблазнил?

— Только если ты его не пытался приготовить.

— Не, — хохочет сосед, — это ты спец, вот и занимайся.

— Договорились.

— Как знал, как знал, кстати, я не один, подснял по случаю девчонок…

— Вечеринка?

— Типа того, растущий организм запросил, так что, бросай все и пошли, нехорошо их бросать без присмотра…

Макс – этим все сказано, впрочем, я давно не удивляюсь. Уж таков этот Мир, каждый день – поединок один на один. Но иногда, иногда надо отдыхать, расслабляться и забывать обо всем этом, прежде всего, чтобы не сойти с ума. Впрочем, если смотреть только так, все равно, что-то теряется, исчезнет…

Вот, например, сосед – Макс. Мы познакомились не очень давно. Не подружились, даже не стали хорошими приятелями, отнюдь. Мы просто познакомились. Мы очень разные, во всем, абсолютно. Это одна сторона истории, есть другая, скрытая, темная, ночная. Мы присматриваем друг за другом. У него своя злая фиалка, у меня своя, но их желания сходны, а значит, нет ничего необычного в том, что периодически, мы заходим друг к другу в гости, вот так, на ночь глядя. Разговариваем, иногда пьем кофе, настоящий, порой, пьем коньяк или водку, все зависит от того, что именно доставили люди Макса с другой стороны забора…

— Макс, ну, а барышни откуда?

— Сосед, а тебе не один хрен? Молоденькие, сочные, вообще без башни. Смотришь на них, и сразу хочется…

— Макс, я тебя умоляю, давай без подробностей.

— Как скажешь. Впрочем, я рассчитывал на двоих, но если ты откажешься, я могу порадовать обеих.

— Поглядим.

— О! Мужик! Нормальный ответ – поглядим, — расхохотался сосед.

За полночь Макс отправил обеих блондинок восвояси. Мы привели в порядок обе спальни, гостиную и кухню…

— Давай откроем окна, — предложил я.

— Сначала обещанный кофе, а потом уже окна, не хочу мерзнуть.

— Не боишься, что твоя унюхает и доложит начальству?

— Шутишь? Я организовал ей такую аллергию, что она еще целую неделю ничего чувствовать не будет.

— Аллергию?

— Легко, я же химик, ну, по одному из образований…

— Сроду не знал, — я был удивлен и вынужден был это признать.

— Да перестань, что ты вообще знаешь. И кстати, это не упрек, это правильно, это я одобряю.

— Даже так?

— Именно так. Так что, с тебя кофе…

— Макс, ты ведь моложе меня…

— Ты это к чему сейчас?

— Просто хотел спросить, вдруг тебе известно, есть ли хоть где-нибудь место, в какой-нибудь забытой стране, где все не так?

— А-а-а, вон, к чему…, — Макс долил остатки кофе к себе в чашку, — насколько я знаю – такого места нет. Есть, лишь, небольшие отличия, но мы перешагнули все пороги. А ты думаешь, почему я здесь – существуй рай, я бы нашел его.

— Жаль…

— Жаль, — кивнул Макс, — но нам этого мира не изменить. Можно лишь устроиться в нем, с максимально возможным комфортом. А ты хочешь уйти?

— Мне надо уйти…

— Вот как, а если подробнее. Ну, в пределах, конечно…

— Когда-то я сказал одному человеку, что вернусь…

— Ты обещал ей вернуться?

— Обещал, — Макс на лету схватывал некоторые вещи, так что отпираться смысла не имело.

— Она моложе?

— Да.

— Думаешь, она тебя примет?

— Ну, не на столько моложе.

— Что ж, сосед, такие обещания надо держать. К тому же, ты не настолько молод, чтобы затягивать с исполнением обещания. Чем я могу тебе помочь?

— Я в общем-то, готов, Нужно только день выбрать…

— Почему не сегодня, или, например, завтра? Ты ведь понимаешь, что время против тебя…

— Да, конечно.

— Тогда, даже и думать нечего. Хотя, сегодня не подойдет – ты не отдыхал. Завтра придет твоя, и будет выносить тебе мозг, а тебе нужна чистая голова…

— У меня завтра врач, так что…

— Выходные.

— Выходные?

— Да. Отлично подходят. Завтра чувствуешь себя хуже, в субботу она к тебе не поспешит, в воскресенье может только позвонить, и если ты не возьмешь трубу – это ее не будет волновать… Так что, без сомнения, выходные.

— Ну…, логично…

— А то.

— Только знаешь, Макс, есть одно дело, — я пристально посмотрел на соседа.

— Я понял, давай, столько, сколько можно…

— В доме есть много вещей, моих. Жизнь шла, вещи копились, понимаешь…

— Ты писатель, сосед, так что, твоя жизнь, она в бумагах.

— Не только, Макс, тем более, что бумаги можно перевести в электронный вид, а самые нужные, просто взять с собой…

— Это правильно.

— …что-то уничтожить, — продолжил я по инерции, — жаль только, некоторые уничтоженные вещи, все равно, можно восстановить…

— Боишься, что можно вычислить конечный пункт, или ее?

— Такой риск так же, имеется. Хотя, я попытался кое-что нагородить….

— Молодец…, одобряю…

— Но все равно, есть опасность, что фиалка до чего-нибудь доберется, она не глупая.

— А-а-а, вон ты к чему, — Макс словно обрадовался, — тогда на выбор, взрыв или пожар…

— Ты можешь?

— Да ерунда вопрос!

— Правда…

— Конечно. У нас есть день, я придумаю, как все правильно устроить, не волнуйся.

— Спасибо…

— О чем речь, это ты бунтарь, а значит, ты живой…, я на сто процентов за тебя.

— Слушай, мне даже легче на душе…

— Эдик, это настоящий, мужской поступок, сомнения прочь!

— Мужской поступок?

— Да, сосед, у писателей как обычно происходит? Вся сила, вся страсть уходит на бумагу, а на настоящую жизнь, времени как будто не остается. А там глядишь, и смерть, обыкновенная, например, от какой-нибудь болезни…

Слушать Макса, порой было очень даже интересно, а иногда и поучительно.

— …но я уверен, каждый настоящий мужик должен совершить хотя бы один настоящий, реальный, пусть даже глупый, но поступок, понимаешь? Иначе, сосед, вся литература теряет смысл.

— Может, ты и прав, Макс.

— Ну, я не настаиваю, что только я умный, но согласись, чтобы сказать, что жизнь была – поступок просто необходим… И, кстати, я точно знаю, как все это дело провернуть…, если ты конечно, не против рискнуть…

— Рассказывай…

Я всю жизнь жил фантазией. Я создавал и разрушал миры, лепил героев, чтобы потом, погрузить их в события, дать им возможность проявить свою героическую сущность…, совершить подвиг, и часто, погибнуть, доказывая, что хорошая жизнь обязана обходиться без подвигов. Я это к тому, что литература стала, как бы моим образом жизни, способом мышления, если угодно. Она же, буквально, научила меня видеть знаки, и, очень часто, предчувствовать их появление, то есть, следовать тропой, которая ведет от одного знака к следующему. Именно поэтому, как-то вдруг, я купил и обосновался в этом доме. В ООН тогда еще только спорили, вели переписку с Гаагой и Страсбургом, смеялись над теоретической опасностью, а я уже, словно видел тропу и даже, уже шел по ней.

Встреча с Максом. Если бы кто-то спросил бы меня, знак ли это, я бы точно ответил – нет. Только не Макс, потому что он, это…, это часть тропы. Да, именно так, часть тропы. Правда, я до конца так и не разобрался, что важнее в жизни, знак или тропа. С другой стороны, я всегда откладываю этот вопрос, и просто иду вперед, по мне, это намного важнее.

Однако, до сегодняшнего дня, все мои рассуждения носили, скорее, умозрительный характер. Осознанно, а может быть, и нет, но я разделял то, что происходит, и то, что я об этом думаю. Ведь, в конце-то концов, это неправильно, перемешивать литературное пространство и окружающую реальность. Чтобы не возникало иллюзии, что реальная жизнь под контролем…, впрочем, это уже чистые дебри. Мозг просто защищается, потому что думать о всякой теории намного безобиднее, нежели чем пытаться рассчитывать и упорядочивать предстоящие действия. Да, вот такая форма трусости – пустые размышления…

— Что за ерунда, на что я трачу время, — прошептал я тихо, — конечно, я уйду. Уйду, и будь, что будет.

Уже в тот момент я был уверен, что желание мое не такое уж и безумное, а самое главное, вполне реализуемое.

— Жаклин…, — никогда, практически, никогда я не произносил ее имени вслух, словно держал в клетке, в клетке своего сердца, а вот сейчас, вдруг…

Много-много лет. Если быть откровенным, последние несколько вещей, были написаны для нее…, или о ней, а может, и вовсе, ради нее…

— Жаклин, я знаю, мы встретимся. Не знаю, что будет потом, я даже не знаю, как это все будет, но я уверен – мы встретимся.

Это было…, это было, все равно, что открыть клетку, щелкнули, раскрываясь, секретные замочки, и нахлынуло и повлекло, и закрутило в потоке. Оказалось, что память удержало все. Абсолютно все, даже мелкие, незначительные детали, прозрачный лак ногтей в тот день, забавный фасон дамской сумочки, висевшей на плече, скользящий, переливающийся, думалось, что восточный узор на тонком шарфе. Он все время спадал, а я торопился его поправить…, он пасовал цвету ее глаза и это было…. В конце концов, он просто слетел ко мне в руку, когда я открыл перед ней дверь своего номера…

— Разрешите, — спросила Жаклин, с любопытством рассматривая меня.

— Конечно, могу угостить Вас кофе, я делаю отличный напиток.

— Сами?

— Да, есть вещи, которые мне нравиться делать своими руками…, у меня все есть для этого.

— А если я буду смотреть, не помешает…

— Смотреть, как я делаю кофе? Это не секрет, смотри, конечно, правда, придется немного пошуметь…

— А я заткну уши, — она улыбается, и за окном начинается ливень.

Потом она сидела на диване с ногами, с чашкой кофе, смеялась, а я рассказывал всякие забавные глупости. Было так легко, словно мы дружили со школы, а может, и вовсе, сидели за одной партой…

— И Вы сразу поняли, что это Ева?

— Да, как только увидел, но знаете, некоторые жесты, интонация…, мне показалось, что она очень хочет, чтобы я принял ее за Вас…

— И?

— И мне показалось, что будет невежливо, если я скажу ей, что раскрыл ее маленький секрет.

— Почему?

— Почему…, — помниться, я поднялся и сделал несколько шагов, и только потом признался, — она очень старалась, я читал в ее глазах это желание, оно было таким… Честное слово, я заглянул ей в глаза, думал, увижу искорки…, она ведь дурачила меня, но там была боль. Я не смог. Извините…

— Бог мой, за что Вы извиняетесь! Это Вам спасибо, что поддержали ее игру, что не разочаровали. Это и правда, очень важно, для нее, — голос гостьи дрогнул, а улыбка неожиданно стала виноватой, а потом, совсем исчезла.

— О-о-о, она больна?

— Да. Очень. Безнадежно…

— Господи, мне так жаль…

— Да. Мне тоже…, — была и слезинка, и вздох, и тишина…

— Знаете, не надо рассказывать Еве, что мы встречались. Пусть она верит, что осчастливила иностранца-провинциала встречей с настоящей звездой.

— Вы думаете?

— Да, конечно. Она, ведь не обманывать меня собиралась, а наоборот, хотела порадовать…

Она почти каждый день приходила в гостиницу. Мы пили кофе, а потом отправлялись гулять. Несколько дней подряд. Дело в том, что съемки застопорились, и у нее появилось несколько свободных дней. А потом…

— Эдди, — мы стали на «ты» уже вечером того дня, а на следующий день она поинтересовалась, — ты ведь писатель…

— Ну, некоторые так говорят.

— Понимаешь, Эдди, похоже, мои съемки накрываются…

— Жаль, я надеялся, что ты пригласишь меня на съемочную площадку…

— Увы, — смеется гостья.

— А почему?

— Сценарий, все дело в нем. Как-то так получилось, что группа выпала из того текста, который у нас есть, срочно нужен другой, а автор не хочет переделывать, но если мы продолжим в том же духе, рейтинг…

— Жаклин, не торопись, я половину не понял того, что ты мне сказала – мой английский, все-таки не идеален.

— Я говорила…, — она повторила, вкратце.

— Так вам нужен сценарий?

— Да. Но такой, чтобы он…, продолжил бы…, но только по-другому…

— Нужно продолжение, с учетом того, как вы играете сейчас. Я правильно понял?

— Да-да, точно. Сможешь?

— Жаклин, мне надо посмотреть то, что у вас есть – раз, и надо прочитать старый сценарий…, потом я смогу ответить.

— Много потребуется времени?

— Нет, неделя с просмотром, не больше.

Ну, на счет времени, я погорячился, вполне хватило бы и трех дней, но мне комфортнее, если есть запас, привычка…

— Так, и сколько нужно страниц?

— Двести, может быть, триста или четыреста. Сможешь?

— Не за два дня, конечно…

— Ну, какие там два дня, нет, конечно.

— Приблизительно, десять-пятнадцать страниц текста в день. Так подойдет?

— О, да, вполне.

— Хорошо, значит, завтра у тебя будут первые десять страниц…

— Почти целая серия, отлично. Я покажу их на студии и позвоню тебе.

— Договорились…

— И Эдди, если все получится, не забывай, ты будешь не один, у тебя будут подчиненные.

— В каком смысле, — я удивленно посмотрел на Жаклин.

— Так ты не знаешь, как это все работает.

— Если честно, то весьма смутно…

— Вот и замечательно, думаю тебе понравиться, — рассмеялась моя собеседница.

Теперь распорядок был другой. С утра мы шли на студию и делали текст. Это было забавно, у меня в подчинении оказалось три человека, они отвечали за диалоги, еще двое консультировали, ну, на тот случай, если меня заносило куда-то за пределы сериала. По сути дела, я отвечал за сюжетные повороты, события и общее соответствие. В таком режиме мы легко выдавали по полторы серии за рабочий день. И это было здорово, даже в самые лучшие времена, у меня не получалось больше пятнадцати, а тут…

Встречались мы вечерами, гуляли, порой до полуночи, потом она устраивалась на диване и учила текст. Я слушал, иногда помогал с диалогами, иногда просто смотрел… Потом я укладывал ее спать.

Полтора месяца я, как безумный, совмещал несколько реальностей, несколько параллельных миров. Работа давала мне ощущение дома, а Жаклин воплощала мечты и фантазии писателя…, она была Музой. Думая о ней, я писал, перечитывая написанный текст, представлял ее в образе. И она же была моей постоянной спутницей. Иногда, когда позволяли обстоятельства, мы выбирались в ее пляжный домик. Полтора часа на машине и никакого шума, тишина и океан, и Жаклин, плескающаяся в океане…

Да, если бы не обстоятельства – визы, шпионские страсти, очередная выходка террористов, еще что-то, сейчас уже и не вспомнить – я был счастлив. А потом был тот самый указ, в котором, черным по белому было написано – все иностранцы с туристическими визами обязаны покинуть страну, в течение двух суток после обнародования документа.

— Эдди, у меня ничего не получилось, — она стояла перед дверью номера, запыхавшаяся, выговаривающая слова мучительно, со страхом и болью, — они словно оглохли! Я им говорю, а они…

— Жаклин, ну чего ты стоишь в дверях, зайди…

— Ты слышал, что я сказала?

— Да, я слышал.

— И ты так спокоен?

— Жаклин, ты смотришь, всего лишь на мое лицо…

— Эдди, послушай, я хочу поговорить с сенатором, он мой большой поклонник, он сделает…

— Милая, — кажется, я первый раз назвал ее милой, — ну что ты. Перестань.

— Я не понимаю!

— Жаклин, ни твой сенатор, ни президент, они ничего не смогут сделать.

— Но…

— Милая Жаклин, ты так похожа сейчас на ребенка.

— Эдди…

— Не шуми, давай я сделаю тебе кофе и расскажу кое-что.

— Кофе…, кое-что…, Господи, ты террорист, или, ты связан с ними?!

— Жаклин, перестань…, писатели не бывают террористами, нам некогда заниматься такой глупостью.

Чем больше загоралась она, тем спокойнее, точнее, медлительнее и тише вынужден был становиться я. Привычка…, или воспитание, или опыт – не знаю.

— …сядь в кресло. Сделай несколько глубоких вдохов и слушай меня.

— Хорошо…. Я спокойна…, — она была очень дисциплинированной, — я слушаю тебя…

— Я не террорист, я писатель – это раз.

— Я так и знала.

— Террористы, крайние правые, как и крайние левые, а заодно и студенты, арабы и прочие, здесь ни при чем.

— Но…

— Слушай. Меняется мировая политика, меняются отношения между государствами, меняются отношения государства к людям. Мы лишь жертвы, и ничего нельзя изменить…

— О чем ты говоришь, Эдди?

— Я думаю, что этот указ будет выполнен в течение недели, потом закроют вообще все визы, кроме дипломатических. Твоя страна просто избавляется от чужих. От гостей, от нелегальных эмигрантов, ото всех, кто не является гражданином этой страны, и очень скоро, другие страны сделают то же самое.

— Ты так говоришь…, это что, война?!

— Нет, это не война. Война – это крайнее средство, вряд ли, какая-нибудь страна решится на войну в современных условиях. Слишком уж непредсказуемые могут быть последствия…

— Откуда ты знаешь? Ты ведь не военный, не разведчик…

— Нет, но я писатель, а это моя работа, видеть картину всю, целиком.

— Картину? Какую картину…

Мою тогдашнюю правоту подтвердило время…, правда, радости от этого, или какой-то там гордости, я не испытывал. Ни тогда, ни сейчас, а вот мерзко было, даже сейчас мерзко. А всего-то, сработала интуиция и привычка видеть мир в темных тонах. Иногда этот мир рассыпался, на отдельные фрагменты и я совершенно переставал его понимать, тогда я успокаивался, и уходил в сторону, отдалялся…, и все возвращалось на свои места.

— Хорошо. Ладно…, я не очень верю, не очень понимаю, но может, ты и прав. Но наверняка, должен быть выход?

— Выход, — я даже удивился.

— Да, выход. Например, я могу поехать с тобой…, или за тобой.

— Ты серьезно?

— Конечно!

— Жаклин, родная моя, ничего не получиться.

— Ты не веришь в мою искренность, в мои чувства…

— В твои чувства я верю безоговорочно, но против и твоих чувств, и моих, будет государство. Уверяю тебя, в самом скором времени, выезд, как и въезд, будет доступен только дипломатам.

— Хочешь сказать, меня не выпустят из страны?

— Да, милая. Из этой страны тебя не выпустят, а самое главное – ни одна страна тебя не примет…

Нам оставалось только прощание. Со слезами, с объятиями, торопливыми, и наверное, поэтому, огненными. А иногда мы замирали…, тогда становилось холодно и страшно. Мы не стали любовниками за этот месяц, мы прошли только половину этой дороги. От случайных прикосновений, сердце еще только замирало, как будто мы были подростками, и наслаждением, по-прежнему, было произносить имя, касаться губами каждой буквы…, Жаклин. И вдруг, как гром среди ясного неба, несколько часов на то, что бы…. Несколько ярких, как пламя, часов, за которые мы прошли эту науку до конца, разорвав объятия на пороге номера, когда пришло сообщение, что у Евы случился приступ, и ее на карете «скорой помощи» срочно отвезли в госпиталь.

— Я не хочу, чтобы это было прощание, Эдди…

— Жаклин…

— Нет. Теперь ты послушай меня, мой писатель. Я не скажу тебе, прощай, не скажу! Я даже не скажу тебе, до свидания. Нет. Я не ушла, я здесь, с тобой! Пусть происходит, что угодно – я с тобой. А это значит – мы не расстаемся…

Она поцеловала меня и убежала, а через полчаса в номер вежливо постучали представители миграционной службы, да еще в сопровождении двух полицейских. Серьезные, лишенные эмоций ребята, которые, тем не менее, позволили мне собрать вещи, терпеливо ждали, пока я озирался, проверяя, не оставил ли я чего-нибудь. Они же посадили меня в машину, которая и доставила меня в аэропорт. Первый раз в моей жизни, таможня не досматривала вещи, не просила открыть багаж. Просто офицер взяли документ, мельком проверил, и меня пропустили к самолету. На этот раз, государство даже оплатило мой перелет…

Ждали ли я, оглядывался ли? Надеялся ли я на последний взгляд, взмах руки в толпе – конечно. Но верил ли я в такую возможность – нет. Это была партия, где у меня на руках была пара двоек, а противник, позевывая, тасовал четыре туза и джокер с самой раздачи и посматривал на часы…

Родина встретила нашей миграционной службой и толпой иностранцев, которых срочно, и не так вежливо, выпроваживали восвояси…

Забрезжил рассвет. Еще одна ночь, еще одна бессонница, еще один день, за которым, все может быть по-другому…

ЧАСТЬ II.

И снова ночь, место другое, другие люди…, обстановка, тоже, другая. Только бессонница, она, все та же, моя, родная. Зато можно подняться, прямо как сейчас, не обращая внимания на круглосуточное наблюдение и тусклый свет ночника над дверью. Можно подойти к окошку, и пристроившись рядом закурить. Таковы привилегии некоторых заключенных, можно курить, можно ходить ночью, да хоть всю ночь. Шуметь, правда, нежелательно, можно остаться без прогулки, но я заключенный молчаливый. Все, что мне необходимо сказать, или даже прокричать, я могу сделать про себя, без лишних жестов, без резких движений тела…

Все так забавно складывается. То, над чем я предпочитал смеяться, неожиданно спасает мне жизнь. То, что я считал мечтой, вдруг, оказалось реальностью. А то, что было подобием тяжкого креста, причиной нервных срывов и головной боли, вдруг, позволяет чувствовать себя, комфортно. Что ж, жизнь, и правда, преисполнена сюрпризов.

Слышны шаги, кто-то идет по коридору. Литературщина, конечно, кто может идти ночью, по коридору тюремного блока – конечно охранник, а судя по шаркающей походке и скрипу тяжелых башмаков, это Билл Вашингтон. Ветеран, наверное, самый старый из сотрудников этого заведения.

— Эдди…

— Привет, мистер Вашингтон.

Охранник недовольно морщится и подходит вплотную к решетчатой двери.

— Эдди, два часа ночи, можно и попроще…

— Вышел погулять?

— Ночной обход, такой порядок.

— Только начал или заканчиваешь?

— Заканчиваю. Хочешь, кофе?

— В пластиковом стаканчике, наполовину холодный, да еще с заменителем сахара, нет, не хочу.

— Я так и знал, — Билл оживляется, и тянется к связке с ключами, — пойдем, в дежурку, посидим, покурим, поговорим…

— Пойдем. Слушай, и как тебе не страшно, я же преступник, все-таки. Ты меня охраняешь…

— Да ладно тебе, — отмахивается охранник, отпирает дверь и выпускает меня, — преступник, тоже мне. Я помню, когда работал охранником в Синг-Синг, знаешь, что это?

— Конечно, знаю. Тюрьма строго режима, вот только адрес не помню.

— Вот-вот. Так там я повидал преступников, много чего повидал, а здесь…, здесь настоящий курорт. Так что, соображай…

— Но все равно. Здесь камеры, железные двери, опять же охранники. Так что, может это и не Синг-Синг, но все равно, тюрьма.

— Э-э-э, если тебе так нравиться, считай, что тюрьма. Так что ты остановился, пошли…

— Билли, неужели так тяжело самому научиться варить кофе?

— Причем тут научиться, подумаешь, наука. Просто скучно одному…

— Вот тебе и раз, а где второй дежурный?

— Майкл заболел. На улице, видимо подхватил эту заразу, вчера еле двигался, а сегодня и вовсе, слег с температурой…

Вот так. Кстати, можно было, и отказаться, Билл не привереда, а можно было бы посидеть и в камере, а с другой стороны, все равно бессонница, а значит, можно и поговорить, да и кофе, опять же…

Прецедентное право, в моем случае, оказалось весьма забавной штукой. Никто так и не выяснил, как я попал в страну. Меня не видели даже близко от аэропорта, или, скажем, от морского порта, транспортная служба понятия не имеет, как я оказался здесь. Я возник из ниоткуда, прямо в центре города. Я не прятался, и когда подошел полицейский, и предложил пойти следом, я не стал сопротивляться…

— Билли, ты часом не юрист по образованию?

— Это ты так шутишь, или серьезно спрашиваешь?

— Шучу, конечно. Так, ну и где зерна?

В камере, на тумбочке, ножками вмурованной в пол, рядом с такой же шконкой, стоит ноутбук, мой, с личным паролем, за все время пребывания, ни один охранник не заинтересовался его содержимым. Забавно все это, лично для меня, забавно. Впрочем, если дежурят не старики, вроде Билли, а молодые охранники, такой мега-свободы уже не бывает. Они ходят почти всю ночь, проверяют, заглядывают, иногда, зачем-то, светят фонариком внутрь камеры…. Но даже от них, никакого вреда нет, по крайней мере, на себе я его не испытывал – максимум, вежливое напоминание:

— Сер, половина четвертого, ночи, а Вы еще не ложились.

— Уже так поздно, — за печатью, время и правда, летит незаметно, — спасибо, что напомнили, сер.

— Отдыхайте…

Вот такая жизнь. Хотя, со временем, даже это, смешное заключение, все больше и больше становиться заключением тюремным. Ведь идет время, а его как раз таки, у меня и не много. Раз в неделю, как правило, по средам, приходит адвокат. Один, или два, или даже три. Разный возраст, видимо, разный опыт работы, и, скорее всего, разные цели. Мне больше всего, нравиться молоденькая девушка, она представляет какую-то общественную организацию, которая защищает, практически всех, ее зовут Кейт. Она приходит каждую среду и за все время ни разу не опоздала, даже на минуту…

— Добрый день, вы снова вместе, Кейт и среда…

— Здравствуйте, мистер…

— Эдди, Кейт, пожалуйста, ты так смешно произносишь мою фамилию, что я потом хихикаю весь день…

А еще, она очень забавно краснеет.

— Я…, Вы раньше мне не говорили…

— Все в порядке, просто зови меня по имени.

— Да, хорошо, ладно…

— О чем будем говорить сегодня? Хорошая погода, может быть, новости, или…

— Эдди, Вы никому не говорили, как попали в страну?

— Я этого не помню.

— Это хорошо.

— Хорошо? Почему?

— Я разговаривала с судьей, не с тем, который будет на суде, а просто с судьей, очень опытным, я консультировалась, дело все-таки, необычное…

— Я слушаю тебя очень внимательно, Кейт.

— Так вот, судья говорит, что единственное, в чем вас можно обвинить, это незаконное проникновение в страну. Это, конечно, преступление, но если Вы не помните, как сюда попали, то это неумышленное деяние, следовательно, срок будет очень-очень маленький, а то и вовсе, условный…

— Это хорошие новости, — на всякий случай, я добавил вопросительных интонаций.

— Да. Это хорошие новости.

— А плохие?

— Плохие…, откуда Вы знаете про плохие?

— Я и не знаю, поэтому спросил.

— Будет геронтологический тест, суду необходимо знать Ваш возраст.

— И?

— По возрасту, Вы, скорее всего, попадает под определение пожилого человека, значит, Вас определят в хоспис.

— А почему нет, достойное место для пилигрима.

— Простите, я не поняла, — Кейт морщиться и смотрит с вопросом и удивлением.

— Я снова пошутил, Кейт. Я слушаю.

— По нашим законам, это принудительное пребывание. К сожалению, Вас не выпустят на свободу, понимаете?

— Да, конечно…

По большому счету, я бы не назвал это плохими новостями…, впрочем, и хорошими тоже. Это просто новость, о сути которой, еще предстоит подумать…

— Рад видеть тебя, Кейт.

— Добрый день, Эдди.

— Как там определение моего возраста?

— Вы – пожилой мужчина.

— Жаль, я так надеялся попасть в категорию средний возраст, — иногда я просто не могу удержаться.

— Простите, Эдди, я старалась, но…

— Кейт, Кейт успокойся, это шутка. Прости, я знаю, что бываю несносен, — это чистая правда, тем более, желание девушки помочь искреннее, а я…

— Это минимальная планка, я сделала, все что могла.

— Я понял. Спасибо…, ты на сто процентов оправдала мои надежды и мою веру в тебя.

— Это правда?

— Чистая правда, — я искренен, я убежден, — послушай, Кейт, ты говорила, хоспис, а можно узнать какой именно?

— Обычно, это ближайший к городу, из тех, что находятся на государственном обеспечении. Но я могу уточнить и принести список…

— То есть, я могу выбрать?

— Да. Хотите, я принесу список и даже могу проверить, какой из них лучше.

— Послушай, а есть ли, элитные хосписы, ну, или платные, такие бывают?

— Да, конечно, но для этого нужны деньги. Если они у вас есть, можно устроиться в любой.

— Любой – это хорошо.

— Но учтите, хоспис забирает все деньги, какие у вас есть на счете, и использует их по своему усмотрению, то есть, прежде всего, конечно, на то, чтобы пациенту было хорошо, но часть денег идет в пользу заведения.

— Я понимаю, а это правило, можно обойти?

— Какое?

— Все деньги со счета.

— Я не знаю…, я никогда не интересовалась, но если хотите, я могу проконсультироваться.

— Кейт, я буду весьма признателен…, но будь аккуратна, пожалуйста.

— Я же юрист, я знаю, как правильно задавать вопросы…

Следующая среда наступит через неделю. Порой мне кажется, что Кейт догадывается, откуда я родом, но есть правила, их правила. Ей предстоит отвечать под присягой, поэтому она не спрашивает, чтобы не знать. Игры с правосудием…, или игры правосудия. Забавное название, и почти готовый литературный сюжет, который я никогда не пущу в разработку. Жаль, наверное, хотя нет, вовсе даже и не жаль. В моих записных книжках в виде заметок, идей и комментариев к ним, набросков и прочих рабочих материалов храниться добрая двадцатка романов. Вот их жаль, на них, просто, не хватит времени. Иногда, эти заготовки напоминают мне щенков, которых очень хочется пристроить в добрые руки, на воспитание.

Очень хочется выпить. Чего-нибудь крепкого, крепче, чем кофе, хотя бы стопку. Надо просто унять сердце, оно так бьется, словно хочет вырваться и бежать вперед, впереди тела, впереди…. Спокойствие…, спокойствие…, спокойствие…

Где-то, через пару недель состоится суд. Судя по тому, что рассказала Кейт и второй адвокат, достанется мне условный срок, который тут же будет заменен, в связи с возрастом, препровождением в хоспис. Ну, хоспис, какой бы он не был, это не тюрьма, так что, я разберусь…

— …суд перенесли.

— На долго?

— Еще на неделю, Эдди.

— Это плохо?

— Нет, это не плохо, просто заболел судья, только из-за этого.

— Заболел? А разве нельзя назначить другого судью?

— Другого судью, — Кейт покачала головой, — это будет плохой вариант.

— Почему?

— Новому судье придется начинать все сначала, проверять, разговаривать, изучать материалы…

— То есть, получиться намного дольше, нежели чем ждать выздоровления старого. Я правильно понял?

— Да, — кивнула адвокат, — кроме того, право здесь…, судебных решений нет на такую тему, поэтому, лучше немного подождать. То есть, Вы, конечно, можете настаивать, но поймите, что это вряд ли в Ваших интересах, так что, я бы не советовала…

— Кейт, все в порядке. Я понял. Еще неделю я подожду…

— Я просто хотела объяснить, что…

— Все нормально. Кстати, а что случилось с судьей, надеюсь ничего серьезного?

— Простыл. Обыкновенная простуда…

— Простуда…, ну, думаю, с простудой он справиться.

— Знаете, Эдди, пожалуй, Вы мой самый странный подзащитный.

— Это комплимент?

— Наверное…

Все-таки, она очень мило краснеет. Не загорается мгновенно, а словно медленно включается, переходит от белого к розовому цвету щек, но не более того.

— А знаешь, Кейт, я думаю, что когда все это закончиться, мне следует угостить тебя, например, выпивкой или даже не выпивкой, а чем-нибудь очень-очень вкусным. Ты ведь примешь мое приглашение?

— Знаете, Эдди, с Вами все как-то неправильно.

— Неправильно…, — вот уж удивила, так удивила, — а можешь поподробнее?

— Вы действительно хотите знать?

— Да, мне безумно интересно…, рассказывай.

— Даже не знаю, как это правильно сказать…, ну, например – мы посторонние друг другу люди, а мне с Вами легко. Вот, честное слово, я к Вам, как в гости прихожу, к родственнику, к дяде, например. Это очень странно. Вы так легко понимаете меня, я говорю всего лишь слово из целой речи, а Вы уже знаете, что нужно делать. Иногда мне кажется, что Вы знаете так много, что могли бы обойтись и без меня, и у Вас получилось бы лучше…

— Кейт, мне кажется, ты себя недооцениваешь.

— Я стараюсь быть объективной…

— У тебя не очень хорошо получается.

— Да?!

— Именно так, но это был комплимент. Согласен, немного странный, но я ведь странный подзащитный, так что мне можно говорить странные комплименты.

— Можно, — рассмеялась девушка.

— Знаешь, Кейт, нам обязательно надо встретиться, потом, когда закончиться дело, когда меня отправят туда, куда отправят. Ты ведь будешь знать, где это место, так выжди немного времени и приходи.

— Немного времени…

— Да. Чуть-чуть, чтобы соскучиться по мне. Как только почувствуешь, что заскучала, обязательно приходи…

— В общем-то, это не принято.

— Не принято?! Почему?

— Адвокат общественник и подзащитный, для которого она не смогла добиться полного освобождения…, разве так можно.

— Не, адвокат и подзащитный, конечно, не должны встречаться, тем более, что при таких раскладах…

Невозможно было удержаться, чтобы не превратить это простое предложение в сложное, да еще и со скрытым смыслом.

— …так что, ты приходи, как добрая знакомая. Или, еще лучше, приходи, как племянница, к дяде. Так ведь можно?

— Так можно, — рассмеялась адвокат.

— Вот и договорились. Тем более, я делаю отличный кофе, еще я умею печь необыкновенно вкусные блинчики. Да и вообще, я много чего умею, к тому же, я неплохой рассказчик, у меня огромное количество историй, на все случаи жизни.

Она просто умница, к тому же, очень милая. Такое замечательное сочетание, а еще, она чем-то напоминает…, а может, зря. Может быть, не надо впутывать эту девочку в свою жизнь? Нет, ей Богу, ей еще жить и жить, а я влезу и все развалю. Это ведь как болезнь, то есть, мое участие, как болезнь. Практически все, с кем приходилось общаться, кто мне верил, кто верил в меня, всем досталось, кому руки на хорошие дела поотбивало, а кого, как хлыстом. Оставить все как есть, пусть занимается своей адвокатской работой, она ведь добрая, вот пусть и помогает людям…

— Эдди, что-то не так?

— Что?

— Мы говорили-говорили, а потом, Вы, как-то вдруг в лице поменялись. Может, я что-то не то сказала?

— Все в порядке, Кейт, все хорошо. Просто мысли всякие в голову лезут, мешают.

Охранник за стеклом дал отмашку и показал на часы – все как всегда, время за разговором промелькнуло незаметно, надо возвращаться.

— Мне пора, Эдди, у Вас по расписанию скоро прогулка, а ее не стоит пропускать, все-таки, развлечение.

— Точно-точно, а кроме того, нельзя отнимать столько времени у молодой и очень красивой девушки. Вдруг, у тебя сегодня свидание.

— А вот и не угадали, сегодня я буду просто дома, во-первых, надо быть готовой к судебному заседанию, а кроме того, сегодня у меня по плану кино.

— Пойдешь в кинотеатр одна?

— Одна, только я в кинотеатр не пойду, буду сидеть дома, перед большим телевизором…

— Разве это хорошее времяпрепровождение для девушки?

— Не знаю, — пожала плечами собеседница, — но по средам я всегда смотрю сериалы, несколько серий подряд.

— А я считал, что серии показывают по одной…, что-то поменялось?

— Я люблю старые сериалы, совсем старые, я даже специально разыскиваю некоторые и записываю. Несколько серий, две или три, а иногда, когда меня захватывает, даже больше. Эдди, а Вам какие сериалы нравятся?

— Я даже и не знаю…, пожалуй, я не любитель мыльных опер. Хотя, если вспомнить, наверняка что-нибудь нравилось, только раньше. К следующей встрече, я постараюсь что-нибудь припомнить…

Кейт ушла, помахав мне рукой от двери, и пообещав, что в следующую среду мы снова увидимся, а вместо нее появился конвойный.

— Ну что, Адам, как твое девушка, довольна?

— Очень довольна. Сказала, что ей в голову не приходило, что я такой нежный и чуткий.

— Значит, все в порядке?

— Да, все просто замечательно.

— Я рад за тебя, Адам, но больше не делай таких глупостей.

— Да, я уже и сам понял.

— Отлично…

— Эдди, скоро прогулка, может, сразу на улицу пойдем, — предложил охранник, сверившись с наручными часами.

— А что на улице?

— Мелкий, теплый дождь, иногда проглядывает солнце, и даже бывает радуга, — быстро пересказал состояние погоды охранник.

— Замечательная погода для прогулки, веди…

Несколько лишних минут проведенных вне камеры, тишина, покой, глоток свежего воздуха… Впрочем, я так же легко отказываюсь от них, как и соглашаюсь – все зависит от настроения, и от того, пришли ли мне на память слова классика, или память благополучно их проигнорировала. Ну, та известная, и уже порядком затертая цитата о том, что свободный человек, свободен и в заключении. Я понимаю ее смысл, я знаю, почему она написана, я и согласен с ней…, но стоит мне ее вспомнить, настроение мое портится, потому что меня бьет другая ее сторона.

Эти прогулки, по внутреннему квадрату из бетонных, трехметровых стен, украшенных колючей проволокой, ну и кто это сказал, что это облегчение, по мне, так все наоборот. Ограниченный со всех сторон кусок неба, нет более красноречивого указания – ты в неволе.

Ну вот, я откопал очередной парадокс, ты не нарушаешь внутреннего распорядка – тебе разрешают прогулку, то есть, за то, что ты исправляешься, система пинает тебя сильнее, вгрызается в твой мозг, раскачивает нервную систему, ты нарушил распорядок, система идет тебе навстречу, оставляет в камере, дает успокоиться. Еще один, маленький парадокс нашего мира.

Впрочем, те, кто в скором времени заполнят пространство двора, со мной не согласятся. Через пару минут здесь начнется шум, гвалт, какая-нибудь игра, которая непременно закончится потасовкой, а то и вовсе… Я смотрю на них, здоровые, крепкие парни, но в то же время, какие-то больные, надломленные, что-то в них…

Нет-нет, я не придерживаюсь некоторых новомодных теорий о том, что склонность к преступлениям – это болезнь. По крайней мере, это не болезнь людей, скорее уж, болезнь общества. Переполненные тюрьмы показатель не эффективности работы правоохранительных органов, а немощь государства в борьбе с преступностью…. Ладно, признаюсь, это не моя мысль, кроме того, она весьма спорная, но иногда…, как, например, сейчас, она кажется мне, весьма здравой и жизнеспособной. Преступники, как люди, не смогли вписаться в полотно жизни, не смогли стать его частью. Я не знаю, что для этого необходимо. Может быть, какой-то особенный государственный строй, может быть, какая-то, еще не придуманная, идеология. А может, это должна быть религия, не знаю. Только мне кажется, что людей необходимо различать, каждого, как единственного и неповторимого, только тогда, вместе, в соприкосновении они и создадут мир, общее полотно жизни, так сказать.

Даже и не утопия, а так, послеобеденная фантазия. Сейчас, даже отдельно взятое государство, отдельный город – не полотно. Полицейские, преступники, административный аппарат, дети в учебных заведениях, врачи и пациенты, богатые и бедные – это, как клубы по интересам. Даже внутри семей большинство связей, формальны. Мир разваливается, и его не объединить…

— Черт, а может не надо никого объединять, не надо связывать, пусть рассыпаются, как бисер по полу…, — почему-то мне захотелось произнести это вслух. Подумать и закончить, — фантастика. Детская, и к тому же, ненаучная. Не мой жанр.

Нет, чтобы я ни выдумывал, какие бы теории не строил – мои отношения с мир – это какой-то безумный договор, с правилами которого, я знакомлюсь постепенно, по мере того, как нарушаю его правила. Как я к этому отношусь…, не знаю, наверное, вообще никак, это проблема не моя, а моих героев. Среди них есть вполне сообразительные ребята, вот пусть и разбираются, моя же задача, создать им как можно больше проблем.

Как-то облака незаметно рассеялись, выглянуло солнце, капли дождя заиграли и нарисовали радугу, огромную, начинающуюся где-то далеко, и так же далеко, только по другую сторону тюрьмы, заканчивающуюся. Из внутреннего двора можно было видеть лишь небольшая ее часть, зато какая! Все семь цветов, яркие, как детская акварель, и живая, если присмотреться, можно было видеть, как бока радуги опадают и вновь вздымаются – да, это чудо природы, дышало.

А потом скрипнули ворота, и через секунду внутренний двор стал оживленным, как городская улица в час-пик, прогулка началась. Взглядом, привычно, я нашел ТТ, знакомого уголовника, махнул ему рукой, он махнул в ответ – все в порядке.

Рой Гилберт и Макс. Да, впервые это имя назвал именно Макс, когда окончательное решение было принято, время назначено и наступила пора последних инструкций. Немногочисленных, но крайне важных, без которых, было невозможно вписаться в новый для мир…. И хотя все разговоры были переговорены, я продолжал сомневаться, не потому что не доверял Максу, и уж точно, не потому, что собирался отказаться от затеи. Нет, совершенно не поэтому, сомнения – это часть моей натуры, часть работы мозга, если хотите, сомнения позволяют мне легче воспринимать окружающие перемены. Немного странно, наверное, но я уже привык и меняться мне ни к чему.

— Так, значит, это ты – Эдди, — громила, сплошь мышцы и татуировки, убрав которые, вполне можно было позировать для какого-нибудь спортивного журнала…, а если убрать только часть, то для журнала для взрослых девочек.

— Извини, — поневоле я даже отступил.

— Не боись, знакомый с воли маляву прислал, велел присматривать за тобой…

— Рой Гилберт, — память мгновенно выдала нужную фамилию.

— Точняк, только мы зовем его Бродяга. Но не надо об этом шуметь, Эдди. Бродяга хороший человек, ни к чему поминать его так громко, когда кругом чужие уши.

— Я понял.

— Хорошо, у тебя все в порядке? Никто из здешних обитателей не мешает тебе жить?

— Все в порядке.

— Я, конечно, всех предупредил, но если какой-нибудь олух не разобрал, ссылайся прямо на меня. Я – ТТ, Татуированная Туша.

— Спасибо.

— Нет проблем. По слухам, тебе грозит чистилище…

— В смысле, хоспис?

— Он самый. Но пока ты здесь – все нормально, будешь в порядке, а как соберешься на волю, повидайся со мной, дам адресок, назову пару имен, чтобы бы было полегче первое время. Не забудь.

— Конечно.

— И это, — ТТ подался вперед и навис надо мной, — если нужно что-то такое, ну, понимаешь, такое, чем можно порадовать себя здесь, обращайся, глядишь, кое с чем и помогу…

Разговор состоялся прямо на второй день моего пребывания здесь, стоило мне только появиться тюремном дворе, ТТ был тут как тут. И, спасибо, Максу, ТТ и Бродяге, которого я в глаза никогда не видел, никаких проблем с местными обитателями у меня не было.

Друг другу мы не надоедали, просто приветствовали друг друга издалека, и все. Иногда, правда, ТТ подходил сам, так, перекинуться парой слов, был случай, когда мне потребовалась его консультация. Остальные наши контакты были молчаливыми и издалека, как правило жестами, через весь двор…

Но сегодня все было по-другому, я узнал, что судебное решение принято и вступает в силу, так что, к ТТ я направился сам…

— Эдди, как жизнь? Слышал, что тебе скоро на волю…

— Вроде того, — подтвердил я.

— Я бы поздравил тебя, вроде как, ты выходишь, но по мне, здесь, под приглядом охранников, у свободы больше, чем по ту сторону забора…

— Хочешь – верь, хочешь – не верь, но я с тобой согласен. Понимаю, о чем ты говоришь.

— Ха, а ты мировой мужик, Эдди, к тому же, не дурак. Так, давай устроим заварушку, набьем кому-нибудь морду, и оп – дп.

— Я бы так и сделал, ТТ, тем более, что мне здесь вообще, хорошо, но…

— Эх, вот так всегда.

— Есть дело, ТТ.

— Ну, я так понимаю, у этого дела женское имя, я прав?

— Прав, ТТ.

— Бабы, и без них нельзя, а с ними одна морока. Поневоле будешь думать, что голубые – молодцы, а их выбор самый верный…

Мы посмеялись, я закурил, ТТ какое-то время присматривался ко мне, а потом сделал вывод:

— Не, если все так серьезно, то какой разговор. Без обид, Эдди, я – зк, ты – писатель… Э-э, не дергайся, я не из болтливых. Во всем мире, из всех, сколько их там…, двадцати с лишним миллиардов знают всего четверо, и каждый молчун, типа нас с тобой…

— Я не особенно переживаю, но чем меньше, тем лучше.

— Верно сечешь, Эдди…

Короткая записка, где, в основном, были имена и телефоны аккуратно перешла от ТТ ко мне, с тем мы и распрощались, обменявшись напоследок парой шутливых фраз.

— Эдди, если почувствуешь, что там совсем невмоготу, ты знаешь, что делать…

— Устрою бучу и набью морду первому попавшемуся полицейскому.

— Ты классный мужик!

Прощание продолжилось Короткие, общие фразы, которыми большинство охранников напутствуют своих освободившихся подопечных. Что ни говори, тюрьма – это всегда тюрьма, исключений не бывает и любой человек это понимает, даже если он преступник. Так что, можно было спокойно следовать за Биллом, и ждать момента, когда он просто протянет руку и скажет свою привычную реплику, что-нибудь незамысловатое, но верное в самой сути. Просто идти по уже протоптанной, не одной парой ног, тропинке, мимо пунктов проверки транспорта и посетителей, через одни ворота, потом вторые, третьи, чтобы, в конце концов…

Все хорошо. Я ждал этого момента, я готовился к нему. Мне было неплохо и спокойно здесь, но мне была нужна свобода, и вот, до нее несколько шагов… Правда, слова ТТ, последние, почему-то не хотели меня отпускать, крутились в голове, переворачивались. Нет, я не собирался возвращаться, но что-то…

— Удачи тебе, Эдди. Надеюсь, у тебя все получится.

— Спасибо и тебе, Билли, знаешь, а мне будет не хватать ночного кофе и разговоров в дежурке…

— Пожалуй, и мне будет не хватать, но я думаю, ты меня пригласишь, как-нибудь…

— Как только устроюсь.

И если Билли провожал меня к свободе, то встречала меня Кейт, но не одна, с ней был мужчина, и первое, что бросалось в глаза, он очень был похож на служивого, этакого полицейского в гражданском костюме.

— Привет, Эдди, разреши представить тебе мистера Лу, — первой заговорила мой адвокат.

— Привет, Кейт. И Вам хорошего дня, мистер Лу.

— Спасибо, сер. Но перед тем, как Вы отправитесь со своим адвокатом дальше, позвольте сообщить следующее.

— Я весь в внимании.

— Поскольку суд признал Вас невиновным, Вы имеете право свободно перемещаться по территории штата, и в том числе, за его пределами. Вы имеете право остановиться в любом городе, кроме столицы, поселиться в мотеле или гостинице, Вы имеете право посещать магазины, рестораны, банки и прочие учреждения…, по сути, вы восстановлены в гражданских правах.

— Хорошо, я…, — мою попытку вставить реплику оборвал жест мистера Лу.

— Однако, так как геронтологическая экспертиза показала, что Вы попадаете под определение пожилого человека, Вам надлежит определиться с местом Вашего дальнейшего пребывания. Сделать это надлежит не позднее семи суток с момента передачи Вам этого сообщения. Все необходимые документы находятся у Вашего адвоката, можете с ними ознакомиться. На все перечисленные решения суда Вы можете подать апелляцию, кроме результатов экспертизы и решения о признании Вас пожилым человеком.

Где-то, наверное, далеко я услышал звон колоколов…

— Сер, я…

— Еще секунду, сер. Сейчас, на часах ровно час по полудню, значит, Ваше время пошло. Всего доброго. Ваш адвокат обязательно напомнит Вас о времени, если вдруг, память Вас подведет.

— До свидания, мистер Лу.

— Прощайте.

Не так уж ее много, оказалось, свободы-то, впрочем, неделя, это даже больше, чем я предполагал. В своих расчетах я опирался на двадцать четыре часа, а то и вовсе, на двенадцать.

— Кейт, что такого ты наговорила этому мистеру Лу, что он так расщедрился, целая неделя.

— Это не он, Лу всего лишь исполнитель, решение принимал судья.

— Ладно, что же ты сказала судье? Надеюсь, ты не дала ему взятку…

— Нет, конечно! Откуда такие фантазии.

— Не обижайся, милая. Я спросил, с целью поблагодарить, а не упрекнуть.

— Я лишь указала на то, что Вы не знаете, где Ваш дом, вы даже не знаете города, в котором родились, а значит, времени, на то, чтобы выбрать нужное место, потребуется намного больше, чем в обычном случае.

— Судья легко согласился?

— Да, просто на Вашем примере создается прецедент, понимаете, а значит, по возможности старались предусмотреть как можно больше.

— Кейт, а тебе говорили, хотя, наверняка говорили, и я уверен, не один раз – ты не только очень красива, но еще и умна.

— Я лишь…

— Спасибо, милая.

С точки зрения литературы, здесь, неплохо бы смотрелся поцелуй, вполне логично проистекал из сказанного. По крайней мере, я бы обязательно его описал, будь это моя книга. В реальности, девочка скорей всего бы испугалась, а мне этого не хотелось. Правда, короткая, на несколько секунд, пауза все равно образовалась…, пришлось перехватывать инициативу.

— Что ж, Кейт, теперь, я целиком полагаюсь на тебя. Если в тюремных отношениях я смог разобраться, то здесь, на свободе, мне без тебя не обойтись…

— Давайте. Для начала, уедем отсюда, мне как-то не по себе от этого пейзажа.

— Да-да, конечно.

— Моя машина вон там.

— Веди, я следую за тобой.

Уже который час я смотрел, как моя спутница управляется с автомобилем. Приятная картина, она ведет легко, уверенно, четко, дорога для нее не наказание, а вождение доставляет ей удовольствие, а значит, и смотреть на нее…

— Вспоминаю, что когда-то неплохо управлялся с автомобилем…

— Ничего удивительного, так и должно быть.

— Должно?

— Конечно, Вы взрослый мужчина, состоятельный, наверняка у вас был автомобиль.

— А я смогу восстановить водительские права?

— Увы, нет.

— Нет…, я слишком стар, причина в этом?

— По закону, как только Вы попадает в категорию пожилых людей, автоматически, Вы лишаетесь права быть за рулем автомобиля. А так как…

— Кейт, я понял. Это правило действует на всей территории?

— Да, это Федеральный Закон, номер…

— Да Бог с ним, главное я понял – водить автомобиль мне нельзя.

— А еще мотоцикл, катер, самолет, поезд…

— И даже поезд…, как жаль, а велосипед?

— Что, — Кейт внимательно посмотрела на меня.

— Велосипед. Ну, знаешь, двухколесный такой…

— Я не знаю, — озабоченно призналась девушка, — велосипед, это как-то странно.

— Почему странно?

— Ну, для пожилого человека, понимаете, скорее всего, врачи будут против.

— Врачи?! Кажется, медицина сильно ушла вперед, если говорит, что умеренные физические нагрузки вредны для организма.

— Я чувствую сарказм в голове, — тут же расшифровала мои интонации спутница.

— Чуть-чуть, — сознался я, — и намного меньше, чем когда я сетовал по поводу поезда.

— И напрасно. Между прочим, медицина, в частности, исследовательская, самая большая расходная статья любого государства.

— Это я знаю.

— Знаете, но то, как Вы это говорите…, у меня такое чувство, что Вы сомневаетесь, а может быть, даже и не верите.

— Вера, если честно, вряд ли мой инструмент для общения с миром. Уж прости, милая.

— Знаете, Эдди, я не один час с Вами провела, и все это время мы разговаривали…

— Не только, я например, еще рассматривал тебя. Есть моменты, когда ты не по земному очаровательна…

— Вот-вот, я как раз об этом, о том, как Вы говорите.

— А что не так с моей речью?

— Все так, только в ней намного больше, чем в тех словах, которые Вы произносите…

Милая, умная, тонкая – прекрасный предмет для настоящего романа, да и для брака. Вот только ни первого, ни второго в моих планах нет. Теперь хорошо бы, чтобы девочка это поняла…

— Кейт, может, остановимся, перекусим?

— Вы хотите есть?

— А если я скажу это как-то иначе…

— Ой, простите, я поняла, конечно, я сейчас что-нибудь…, — она подхватила пульт бортового компьютера, ослабив на мгновение контроль над дорогой и машиной.

Пришлось вмешаться, ничего особенного, протянуть руку и слегка подправить траекторию автомобиля, встреча с бензовозом, что шел по встречной полосе, в мои планы не входила. Да и вообще, некоторые события лучше предотвращать, нежели чем расхлебывать их последствия.

— Господи, я выскочила на встречную полосу…, мы чуть не погибли!

— Секунд через тридцать.

— Что?!

— Тридцать секунд – это много времени, наверняка, ты успела бы и с компьютером управиться, и машину вернуть в свой ряд.

— Но…

— Я просто решил немного помочь тебе…, это ведь не возбраняется…

— Я…, мне…, Эдди, надо остановиться, мне нехорошо…

— Ты за рулем – значит, ты принимаешь решение. Но если тебе интересно мое мнение…, вон-вон, впереди очень подходящее местечко.

Ей было плохо, а помочь я не мог, это было не в моих силах. Если честно, я старался даже не смотреть в ее сторону, вполне хватало того, что я слышал. Вот уж не ожидал, что на нее так сильно это подействует, в свое время, я отделывался нецензурной тирадой, лишней сигаретой и кратковременным тремором рук, причем, третье, как правило, мешало второму.

— Простите, Эдди, мне стыдно, но я так испугалась…

— Не за что извиняться, такое случается.

— Ничего, если я немного похожу тут…, мне надо немного времени, чтобы прийти в себя.

— Конечно. А если не придешь в норму, можешь посадить за руль меня.

— Эдди, это плохая идея, — тут же не согласилась Кейт, неуверенно рассматривая меня.

— Я понимаю, возраст, или как говорил мистер Ли, пожилой возраст, но ведь, наверняка, существуют исключения. Тебе нехорошо, а я могу просто довести тебя до ближайшего города, или даже до дорожной гостиницы. Впрочем, я не настаиваю, я предлагаю…

— Не знаю…, это как-то…

— Кейт, все очень просто, ты доверяешь мне или не доверяешь. Причем, даю слово, я не обижусь на второе, и постараюсь быть достойным первого…

Да, я знаю, это совсем некрасивый прием, точнее, это настоящая манипуляция, но когда вас интересует конечный результат, в ход идет то, что работает, даже это.

— Я…, Эдди, а когда ты последний раз водил машину?

— Пару лет назад. Но перед этим, я ездил больше тридцати лет.

— Извини…

— Ладно. Приговор вынесен, и обжаловать его, я не собираюсь, как, кстати, не собираюсь баллотироваться в президенты, и за штурвал самолета, не стремлюсь…

— Эдди, я не это…

— Мое будущее вот оно – все как на ладони – скорая смерть на мокрых простынях, если мне достанется нерадивая седелка, ну или на сухих, если повезет с сиделкой.

— Я совсем запуталась. Вы, что, играли со мной?!

— Никаких игр. Я преступник. По закону, ты должна была меня защищать, ты сделала свою работу отлично. И вспомни, я тебя не обманывал. Иногда я не договаривал, но лишь для того, чтобы тебе не пришлось нарушать закон.

— Кто Вы, — вот теперь, девушка, была испугана, очень сильно испугана, и это я испугал ее.

— Хочешь услышать правду?

— Это звучит как угроза…, я не знаю, — она даже побледнела, из-за чего, ее глаза…

Пришло время или не пришло? Простой вопрос, но ответ…

— Ну, вот и отлично, — я рассмеялся, — посмотри в зеркало, по-моему, ты пришла в себя. Согласись, тебе ведь лучше?

— Так это…, — пожалуй, все получилось, моя спутница была в порядке, следовательно, можно было продолжать движение на месте пассажира.

— Подобное излечивается подобным, старинный прием, даже и не знаю, сколько ему лет.

— О Господи, а я так испугалась, у меня перед глазами столько всего…, а это было что-то вроде терапии…, да?

— Что-то вроде того, — легко согласился я, и даже улыбнулся, но на сегодня с экспериментами надо было заканчивать.

Она оказалась более хрупкой, нежели чем мне показалось вначале. Это не меняло мои планы, просто вносило коррективы, оставалось лишь понять, что именно придется корректировать и как…

— Эдди, я смотрю сейчас на Вас, и знаете, что думаю?

— Нет, не знаю. Расскажешь?

— Наверное, это прозвучит глупо…

— Я никому не скажу, клянусь, это только между нами.

— Ладно, только не надо смеяться надо мной.

— И смеяться тоже не буду, обещаю.

Девушка еще немного помолчала, обогнала какой-то автомобиль, и только потом заговорила. Вперед, в лобовое стекло, не обращаясь ко мне лично.

— Когда я увидела Вас впервые, подумала, что Вы еще один пожилой человек. Может быть, человек, потерявший память…, такое, ведь, случается с людьми.

— С пожилыми людьми, с молодыми людьми, конечно случается…

— Но я разговаривала с Вами, слушала истории, которых у Вас, даже и не знаю сколько. Думаю, я не слышала даже одной десятой. Приходила каждую среду… В какой-то момент, это даже перестало быть работой. Честное слово, это стало больше походить на свидания…

— Свидание со стариком-заключенным?! Кейт…

— Нет-нет, не со стариком, просто с человеком.

— Кейт, Бог ты мой, неужели я часть твоей личной жизни! Это неправильно, это…, это совершенно несправедливо по отношению к тебе, к твоей молодости! Ты должна ходить на свидания, точнее бегать, летать, если быть точным…

— Я хожу…, иногда, но ты прав, Эдди, мужчины у меня нет.

— Почему?

— Ну, как-то так получилось…

— Мужчины ладно, пока оставим, а подруги у тебя есть? Может, со школьной скамьи, с которой вы вместе сидели за партой, делали уроки, а может, даже сбегали с занятий. Хотя бы одна, есть?

— Нет. То есть, уже нет, а раньше была… Только, почему Вы спросили?

— Не знаю…, может быть, я лезу не свое дело, но мне кажется, что ты одинока, а это неправильно.

— Может быть и неправильно, но что можно поделать, если так получилось. Нельзя же просто пожелать и на следующий день получить друга, или там любимого мужчину. Так не бывает…

— Друг, это и правда, очень долгое понятие, мужчина…, бывает же любовь с первого взгляда.

— Правда, бывает?! У Вас так бывало?

— Я думаю, у всех бывало, хотя бы один раз, хотя бы, на несколько минут.

— Это Ваш ответ?

— Еще нет, это просто размышления, а если хочешь ответ – да, со мной тоже это было.

— А что было потом? То есть, если это, конечно, не секрет и не больно.

— Знаешь, Кейт, это еще больно, но я обязательно расскажу, позже.

В отечестве свои изыски, на чужбине – свои. Все нормально, но когда тебя постоянно рассматривают – это нервирует. Главное, не делать попыток стать незаметным, это еще больше бросается в глаза, а сам начинаешь испытывать какую-то неполноценность. У нас с этим было проще, на общем фоне, разница в возрасте не была такой явной, как здесь. Смотришь на прохожих, окружающих, встречных, и с удивлением отмечаешь, что их средний возраст вряд ли достигает сорока.

При иной ситуации и в другое время, такое положение непременно, вызывало бы улыбку, а сейчас и здесь, только нервирует. А потом, после того, как глаз привыкает, появляется настоящий страх. Мне, почему-то, сразу вспоминается карнавал, застывшие, пластиковые или деревянные маски, к тому же, еще и крашенные. Вручную, и поэтому, и не очень качественно… Много смеха, но лица, в большинстве своем неподвижны, или смех сопровождает такая экономная мимика, что…

— Эдди, Вы снова ходили на улицу без меня, — официант уже ушел, а Кейт, как обычно в претензии.

— Откуда ты знаешь?

— Выражение лица, я еще тогда заметила, оно какое-то…, не могу расшифровать.

— Я просто вышел за газетой и сигаретами.

— Вы опять курите, Вы же обещали!

— Все не так просто, деточка. Этой привычке лет больше, чем тебе сейчас.

— Но это жутко вредно, Вы это понимаете?! Из-за курения развивается…

— Кейт, я знаю.

— Знаете. Не выходите на улицу без меня…

— Я проснулся очень рано, не хотел тебя будить, тем более, ты такая забавная, когда спишь…

— Забавная…, почему это…, — наметившаяся улыбка исчезает мгновенно, молнией мелькает ярость, а потом страх, — откуда Вы знаете, Вы что, видели, как!

Она нравиться мне, в ней есть все, и ярость, и наивность, и вера…, она, действительно, очень хороша.

— Эдди, черт возьми, ты заходил ко мне в комнату, пока я спала? Кто тебе разрешил?!

— Я не заходил, я просто заглянул. Клянусь, я даже дверь целиком не открывал, только чуть-чуть.

— Да…, только чуть-чуть…, Эдди, но зачем?

— Хотел убедиться, что все в порядке, ну и в том, что ты действительно, спишь.

— Но Вы хоть понимаете, что это неправильно…

Вот уже нет ни ярости, ни обиды, она прощает…, слишком легко прощает.

— Конечно, я знаю, что это неправильно.

— Тогда зачем Вы делаете то, что неправильно?!

— Подумай сама, — предлагаю я ей очередную головоломку, — зачем люди…, зачем я делаю то, что неправильно, отлично зная при этом, что это неправильно.

— Вы – социопат.

— Это вывод, а не ответ. А тебе нужно ответить, то есть, нужна определенная логическая конструкция…, думай…, — я уже отхожу в сторону, но просто не могу удержаться, она такая забавная в своей ярости, — кстати, нежно-розовый – это твой цвет…

— Что, что розовое? О чем Вы…, а…, Эдди, да как Вы только…!!!

Значит, социопат. Я что, удивлен – нет. Я обижен – нет. То есть, я согласен…, интересное получается кино. Хотя, социопатия, это всего лишь слово, за которым можно увидеть каждого жителя планеты. И по большому счету, то, что мы этим больны, совсем нас не напрягает, наоборот, это защита. Социопатия защищает нас от воздействия внешнего мира. Сумасшедший дом, раньше защищали любовь, четь, дружба…, а сейчас социопатия…. Какое-то дурное чувство, я словно лекцию читаю самому себе.

Время уходит, я развлекаюсь умственной гимнастикой, как во времена бессонницы. Черт возьми, я два дня даже и не вспоминаю о ней, сплю, как младенец. Наверное, это из-за дороги, которая все еще тянется.

— Эдди, — голос Кейт из-за двери, а потом стук, — Эдди.

— Заходи.

— Эдди, я хотела сказать…, — это, она мне, прямо с порога.

Она и правда, удивительное создание, она ведь уверена, что я социопат, но пришла извиняться. Может, не надо ее впутывать, какое у меня право так поступать. Нет! Нет и еще раз нет, кого как не ее, впутывать в такие дела. Просто, надо приглядывать за ней, чтобы вовремя столкнуть с подножки, не утянуть в бездну за собой, вовремя предать – безумное умение, целая наука.

— …то есть, я думаю, что мне не надо было так на Вас. Я просто от неожиданности.

— Кейт, скажи мне, милая – я трудный клиент? Вот именно для тебя, я несносный, и ты жалеешь, что взялась за мое дело?

— Я?! Нет же, нет…, Эдди с чего Вы так решили, мне нравиться с Вами работать, и общаться, тоже!

— Стоп-стоп, малышка, ну-ка присядь. Это что еще за словесное па – мне нравиться.

— Я…, это от…, я хотела сказать, что…, что работа с Вами, она… мне… вот.

— Послушай, а если я попрошу тебя принести мне с улицы, например, транк.

— Что?!

— Транк. Транквилизатор, наркотик. Скажу, что мне очень надо.

— Что, Эдди, но Вы ведь не наркоман, Вы не употребляете, в Вашем личном деле ничего нет, о наркотиках…

— Неправильный ответ, я спрашивал не об этом. Если я попрошу, ты достанешь?

— Я…, я – нет. Я не пойду за наркотиками для Вас, Эдди.

— Интересно. Продолжай…

— Вы хоть понимаете, о чем просите, это же…, это яд, он смертелен, в большинстве случаев, это передозировка. Смерть, понимаете?!

— Параграф 18, пункт 4, подпункты с 1 по 9. Знаешь, о чем я говорю?

— Я…, о Боже…, нет…

Конечно, малышка права – я социопат, но не книжный, тихий, наживающий себе язву скрытыми, бурлящими намереньями и запрятанными вглубь переживаниями. Я бодрый, спокойный, а значит, действительно, опасный, социопат. Правда, заявлять в лоб о некоторых вещах, особенно когда дело касается моей маленькой спутницы, было вовсе не обязательно. Правда, я не ожидал обморока.

— Ну, Кейт, приходи в себя. Все в порядке.

— Я упала?

— Как дерево, срубленное молнией, во время грозы. Я даже испугался.

— А Вы меня испугали, это было слишком неожиданно, я не была готова, вот и…

— Я – старый дурак, извини.

— Вы тоже, меня…, — глаза огромные, смотрит как…, я даже и не знаю, на кого так можно смотреть. Что я делаю…

— Кейт, нам надо поговорить. Однако, после этого разговора, тебе придется сделать некий выбор, и, скорее всего, это будет совсем непросто…

— Я чувствовала, знала, что это случиться, как только увидела Вас в первый раз, поняла. И разговора этого, ждала…, просьбы какой-нибудь, которая застанет меня врасплох.

— То есть, ты не готова?

— К чему, к разговору – готова, к выбору…, не знаю, я ведь еще не знаю, между, чем и чем, придется выбирать.

— В общем-то, логично. Хотя, можно и отказаться, сразу от всего, и от разговора, и от выбора. Можно даже избавиться от моей компании, если я слишком уж тебя достал… Ты пока подумай, а я сделаю нам кофе…

В общем-то, не только ей надо подумать, мне, тоже не помешает. Понятное дело, что от своих намерений я не откажусь, не для этого все затевалось. Будет она мне помогать или откажется, это не важно, просто с ней было бы проще. Свои карты я намерен разыграть так, я к этому готов. О том, что будет на том конце этого моего стремления, я не так уж сильно и переживаю, просто знаю, что мне повезет, а потом будет, как и со всеми.

Что же касается Кейт…, насколько это возможно, о ее безопасности, я позаботился. Если кому-то придет в голову искать связь – она вся на ладони, этого не утаить, природа этой связи – судебное разбирательство по отношению ко мне. Есть еще один след, денежный, но он не криминальный, так что пусть проверяют, это всего лишь использование несовершенства законодательства…. А от всего остального, хочется в это верить, я сумел ее защитить. Или нет, я защитил ее от закона, но не от себя, я то, по-прежнему рядом и я по-прежнему разрушаю ее…, точнее, я помогаю появиться другой Кейт. Черт…

— Эдди, я думала, — девушка вошла в столовую, и вид у нее был, словно она готовилась к приговору, не к оправдательному, конечно же.

— Кейт, вот кресло, присядь.

— Спасибо, Эдди. Со мной что-то происходит, а что – не знаю.

— Прежде всего, успокойся. Сдается мне, ты слишком много нафантазировала обо мне и о том, что я делаю, а потом, сама же этого испугалась.

— Что-то меня знобит…

— Это мы сейчас исправим, а пока, ответь мне, Кейт, что для тебя время?

— Время?!

— Ну да, то самое время, ради которого люди придумали часы, которое может идти или лететь. О времени, которым измеряется человеческая жизнь.

— Ну, да, конечно…, теперь даже на юридическом факультете изучают природу времени, и различные правовые коллизии, которые порождает время…

— Природа времени, правовые коллизии…, это неправильные слова. Пустые, никчемные, придуманные для того, что бы всех запутать или оправдать что-то не совсем хорошее… Они не подходят для нормальных людей.

— Наверное, Вы были учителем, Эдди.

— Почему ты так думаешь?

— А Вам как-то очень легко верится. Так бы сидела и слушала, как в детстве.

— Ты была такой спокойной в детстве, что просто сидела и слушала?

— Нет, Эдди, не была…, но мне очень хотелось.

— Что ж, некоторые вещи можно наверстать, может, не все, но хоть чуть-чуть…

— Я не поняла, — призналась девушка.

— Все очень просто – будешь сидеть и слушать, а я буду рассказывать…, как в детстве.

— А верить, мне надо верить?

— Это ты решишь сама, не хочу давить на тебя, хватит и того, что я втянул тебя во все это…. Ты готова?

— Наверное…, да…

Кейт и правда, похожа на прилежную школьницу, сидит, руки на коленях и слушает. А я говорю, не тороплюсь, просто рассказываю, как если бы это действительно, была история или повесть, а может быть, и вовсе, роман…

— …получил от нее весточку. Совсем короткую, всего несколько слов – время меня спасать.

— Время, меня спасать, — переспросила Кейт.

— Слово в слово.

— Странная фраза, а почему, не спаси меня или я в беде, помоги…

— Ну, во-первых, она не очень хорошо говорит на моем языке…

— Так Вы, все-таки, иностранец?

— Да, конечно.

— А во-вторых?

— Первое слово самое главное – время.

— О-о-о, она пожилая дама, я как-то не сразу сообразила. Конечно…

— Вот такой рассказ.

— Я думаю, что это все-таки, роман, — не согласилась Кейт.

— Или роман.

— Эдди, а ты не боишься, что ты слишком долго добирался, вдруг она…

— Умерла? Это твое предположение?

— Прости, Эдди, но время ведь…, оно идет.

— Да, я знаю. Однако, что-то подсказывает мне, что она жива, и самое главное, ей все еще можно помочь, — пришлось подняться, я и так слишком долго сидел в кресле, — этим я, собственно говоря, и намерен заняться…

— А зачем же Вам я, Эдди? Все, что Вы рассказали, оно говорит о том, что я совершенно лишняя, Вы сможете обойтись и без меня, своими силами.

— Надеюсь, что это не твой ответ.

— Нет-нет, это еще один вопрос.

— Хорошо, Кейт. Так значит, ты спрашиваешь, зачем ты мне, если я могу обойтись и без тебя. Я правильно понял?

— Да, зачем?

— Несколько причин. Ты – юрист, а я хоть и не дурак, но юриспруденция, увы, не мой конек. Далее, для того, чтобы можно было реализовать мой план, мне нужен человек, который находится на легальном положении…

— Как прикрытие?

— В определенном смысле.

— И это все?

— Нет. Теперь уже нет.

— Уже?

— Знаешь ли, Кейт, когда я планировал это, еще там, до приезда в страну, у меня был план, как можно все это провернуть, находясь в подполье, тайно…

— А потом?

— А потом, ты взялась за мою защиту. Я начал общаться с тобой…, и меня вдруг осенило, это не только моя проблема, это проблема очень многих, я уверен, что я не первый, и уж точно, не последний. Я понял, что могу помочь не только себе и моей подруге. Я могу помочь людям. Может быть, кого-то спасти, может быть, кого-то научить…

— Но я…

— Подожди, Кейт. Я ведь понимаю, что за путь я выбрал, что меня ждет в конце, я к этому готов. Ты же сможешь увидеть все это, как целую картину…, понимаешь?

— Зачем?

— Целостность картины, вот что важно. Потом, когда придет время, обязательно придет и понимание, и ты сможешь рассказать. Люди должны знать, то что сейчас происходит, не со мной, а вообще, это…, это незаконно. Черт, да это настоящее преступление против человечества.

— Ты думаешь, я для этого подхожу?

— Да, Кейт. Ты – тот самый человек. Я уверен.

— Эдди, ты ведь понимаешь, я задала еще не все вопросы…

— Конечно. Я слушаю.

— Но мне нужен честный ответ. Если вдруг, ну, когда, Вы будете все это воплощать…, то есть, реализовывать свой план, если вдруг, у Вас сложиться ситуация, когда Вам будет мешать человек. какой-нибудь чиновник, например, или полицейский, понимаете меня?

— Пока…

— Я вот что хотела спросить, Вы сможете выстрелить в человека?

Спросила и замерла, глядя во все глаза. И надо ответить, только что…. Какую правду, ты хочешь от меня услышать…

— Сложный вопрос…

— Разве?

— Да, очень сложный. Если бы ты спрашивала, готов ли я, умышленно, оборвать чью-то жизнь, для того, чтобы расчистить себе дорогу или ради какой-то, только моей правды…

— Вот оказывается, как это правильно звучит, — искренне позавидовала девушка, — а я столько нагородила, настоящий огород.

— Ты задала правильный вопрос, немного наивный, почти детский, но правильный, в самой сути, и я тебя понял. Вот только ответ у меня получается взрослый…, а значит, это будет не совсем ответ на твой вопрос, понимаешь?

— Наверное…

— И все равно, хочешь знать ответ?

— Да, — подтвердила моя собеседница, — я хочу знать.

— Хочу ли я забрать чью-то жизнь – конечно, нет. Я не монстр, и уж, что-что, а чужая жизнь для меня – священна.

— Это хорошо…, — с явным облечением выдохнула девушка, она ведь и правда, не дышала, пока я собирался с мыслями.

— Однако, если передо мной встанет выбор. Как весы, понимаешь? Чья-то жизнь на одной чаше, а на другой, моя подруга или ты…

— Взрослый ответ, я понимаю. Взрослый ответ на детский вопрос. Я понимаю, честное слово!

— Но Кейт, я клянусь, в моих планах, нет пункта об убийстве, скорее, даже, наоборот. Я искренне против насильственной смерти, о ком бы ни шла речь. Жаль только, не все зависит от моих желаний… Черт!

— Ну, вот и все. Я рассказал тебе часть моей истории, часть моей правды, показал часть картины жизни, как я ее вижу…. Теперь тебе надо принять решение. Но…, но честное слово, как бы ты не ответила, знай – я соглашусь с любым твоим решением. Ни зла, ни обид на тебя не будет.

— Мне надо подумать, Эдди, можно?

— Конечно, милая, конечно.

— Я все услышала, но я еще не все поняла, для меня это лишь отдельные кусочки…, не целая картина…

Она еще и оправдывается в своей нерешительности, с ума сойти! А я, вот даже и не знаю, если честно, вот сообщи мне кто-нибудь подобное, думал ли я, разбирался ли, а может, ноги в руки, да и бегом от таких откровений, и как можно дальше. А потом еще бы и позабыть постарался, и как можно быстрее, и чтобы раз и навсегда. Хорошо, все-таки, что Кейт это не я, наверняка, мир был бы ее хуже, еще отвратительнее, а то и вовсе…

ЧАСТЬ III

Даже здесь деньги решают не все, и совсем это не откровение, просто мысль, высказанная вслух. Ничего больше, просто слова, которые мне не удалось удержать внутри себя…

— Эдди, может, тебе не следует здесь оставаться?

— Здесь, никому бы не следовало оставаться, никому, малышка.

— Тогда, может нам уйти…

— Родная, ты ведь знаешь, идти некуда. Совсем некуда, Кейт.

— Но…

— Нет-нет, я шел именно сюда, а значит, я буду здесь…, а ты, просто присматривай за мной, и за ней. Ладно?

— Эдди, они все, словно, мертвые здесь!

Ей страшно, и я не могу ее винить за это. Мне и самому не по себе. По большому счету, вот именно сейчас, я предпочел бы приведения, демонов, не знаю, вампиров, любую другую нечисть, которую, не так давно обожал описывать, но только не их.

— Эдди, пожалуйста, давай уйдем, у меня есть знакомые, я спрячу тебя.

— Ты боишься, малышка?

— Да меня просто трясет…, а еще, здесь запах, он такой мерзкий, я просто задыхаюсь.

— Тише, тише, Кейт. Все в порядке. Нас еще никто не увидел, а значит, мы еще можем постоять, покурить…, ты ведь не против?

— Против чего?

— Против того, что я закурю…

— Эдди, я прошу тебя, не надо…

— Надо. И ты это знаешь, я ведь рассказал тебе все, ты знаешь, зачем и почему я здесь. Отступить прямо сейчас – будет неправильно.

— Теперь мне кажется, что даже смерть – это не самое худшее.

— По сравнению с этим?

— Да.

— Ты абсолютно права, смерть – это уход по-человечески, а это…. Однако, я принял решение, и его надо исполнять…

Я не герой и не солдат, а любой, кто взглянет на меня сейчас – назовет меня, просто пожилым мужчиной, а те, кто помоложе, и вовсе, предпочтут злое слово старик. Ну и что? Да, здесь всего две категории людей, одна – те, кто умирает, а другая – внимательно следит за умиранием первых. Только, я уже умирал, и видел, что такое здешняя смерть, мне это не понравилось, а значит, вот именно в этих условиях, я создам еще одну категорию людей, живых, не смотря ни на что. Даже здесь, я буду жить и попробую дать другим почувствовать…

Первое, с чем меня здесь познакомили, нехитрый свод правил. Их немного, а чтобы пациенты хосписа не забывали о них, они здесь на каждом шагу и это хорошо, каждую секунду того времени, что я буду находиться здесь, у меня перед глазами будет список того, что я не должен исполнять, никогда, чтобы ни происходило. Таков пункт номер один моих собственных правил.

И оказывается, это не так уж и сложно, это я про нарушение правил. Здесь не тюрьма, поэтому, за нами, здесь не следят, а просто приглядывают. Совсем мало камер, а большинство тех, которые имеются, находятся снаружи – это меня устраивает. Двери не имеют внутренних замков, нет даже обыкновенных, маленьких шпингалетов, даже в ванных комнатах, но этим меня не смутить…

Но самое плохое здесь – подносы с таблетками, они стоят прямо в коридоре, по пути из столовой в комнаты, плюс рядом с лестницами, плюс в фойе, и над каждым подносом, обязательно напоминание о приеме лекарств. И пациенты пьют, я сам видел, как некоторые из них, просто переходят от одного подноса к другому, читают правила и глотают таблетки. Даже представить жутко, сколько такие пациенты выпивают таблеток в течении дня…

И только я не пью. Это не так сложно, обычное движение рукой, не более того. Но упаси меня Создатель, донести хотя бы одну таблетку до рта. По большому счету, их даже в руки брать не надо, а уж если пришлось – бегом к умывальнику, мыть руки с мылом, потом еще раз с мылом…, и еще раз, на всякий случай.

Она шла мне навстречу. Нет, даже не шла, просто переставляла ноги, одну за другой, и каким-то неописуемым чудом получалось, что она двигалась вперед. Она сильно похудела…, она не была причесана, волосы просто свешивались, скрывая лицо, скрывая растерянный, болезненный взгляд. А еще она мерзла. Под халатом был свитер, длинными рукавами которого она пыталась защитить руки от холода. И все равно, я узнал ее, хотя, она меня не узнала.

— Жаклин, — я тихо позвал ее, — Жаклин…

Плечи ее болезненно дернулись, она подняла взгляд, хотела, наверное, посмотреть на меня, но он скользнул выше, куда-то на потолок…

— Жаклин, я здесь.

Ей стоило больших трудов сосредоточиться, и попытаться рассмотреть меня, но удержать взгляд более пяти секунд она не смогла.

— Здесь холодно, очень…, — тихо сообщила она и направилась дальше по коридору.

— Черт, — тихо прошипел я, — неужели, опоздал.

Единственное, что порадовало меня, что она миновала два подноса с таблетками, просто прошла мимо, словно их и не было. Был еще третий, как раз напротив ее комнаты, когда она попыталась изменить направление, я окликнул ее еще раз. Она замерла, словно пыталась одновременно что-то вспомнить и оглянуться, в результате, единственное, на что хватило ее сознания, это потянуть за рукава свитера, чтобы спрятать пальцы с обкусанными ногтями, и шагнуть в сторону своей комнаты. Эти чертовы таблетки…, они уничтожали…

А я-то думал, что ад был там, откуда я бежал.

На окнах, как и во всех зданиях принудительно-медицинского назначения, решетки и дешевые пластиковые окна. Решетки не одолеть, но окна открываются, просто надо знать небольшой секрет – мне он известен, поэтому, у меня свежий, уличный воздух, но стоит мне его забыть, в комнате будет влажно, душно и будет вонять канализацией. А еще, в темноте я могу курить. Пока я единственный, кто в хосписе имеет эту дурную привычку – администрация боится огня, а мне плевать на их страхи. А еще, я хожу по ночам, тоже, наверное, единственный во всем хосписе. Пациенты спят после лошадиной дозы успокоительного, дежурные спят, потому что следить здесь нет необходимости. Только я не палату свою шагами измеряю, этот размер мне и так известен, я гуляю по коридору… Только, что за прогулка в одиночестве, поэтому, со мной спутница…

— Жаклин, пора на прогулку.

— Ты…

— Да, это я…, ты так меня и не вспомнила?

— Еще нет, — качает она головой и обещает, — я постараюсь вспомнить…, я вспомню…, не подсказывай мне…

Благодарю вас. Вас, любители излагать мысли на бумаге, драматурги, поэты и писатели, актерскую память убить намного сложнее, чем память зрителей. Сотни страниц заученного текста, коротких реплик и длинных монологов, иногда совершенно бестолковых, но благодаря вам актерская память умирает намного медленней…

— Жаклин, пора…

— Я почти вспомнила, мне надо еще немного времени, еще чуть-чуть…, не подсказывай!

У Зла много имен и множество лиц. Зла, вообще много, но здесь оно скрывается в лекарствах, белых маленьких таблетках и капсулах. Их здесь слишком много, они слишком доступны, и у них, практически, смертельный эффект. Конечно, можно бороться и с этим, но в одиночку очень трудно, а вдвоем, даже труднее, по крайней мере, сейчас, пока Жаклин все еще пытается самостоятельно вспомнить мое имя…

— Жаклин, расскажи мне о Еве…

Каждую ночь, я поднимаю ее с кровати, и мы отправляемся с ней гулять по коридорам заведения.

— Я не помню ее…, кто она?

— Твоя сестра, ее зовут Ева, ты обещала рассказать мне о ней.

— Моя сестра?

— Да. Вспоминай…

— Но я не могу ничего рассказать. Ты уверен, что у меня есть сестра?

— Была.

— Была? А что с ней случилось?

— Когда мы встретились, она была тяжело больна…

— Две недели назад?

— Нет, когда мы встретились первый раз. Давно.

— Моя сестра была больная…, подожди-подожди, что-то такое мелькает…, подскажи мне еще чуть-чуть…

— Вы не были двойняшками, но были очень похожи…

— Особенно, когда она одевалась, так же как и я, да-да, иногда мы притворялись двойняшками…, даже на съемочной площадке, ой!

— Что?!

— Она умерла! Я была на ее похоронах.

— Расскажи мне о Еве…

— Ева, конечно, моя сестра Ева. Было тепло, хотя, это была осень. Листья были такие огромные и красные. И было небо, прозрачное и такое синее, смотреть на него, было…. Она умерла, когда я ходила за соком. Мы отпустили сиделку, потому что это был выходной, я была рядом, мы разговаривали, она улыбалась и шутила. Ей было больно, мы кололи какой-то наркотик, чтобы хоть немного ослабить. А потом, она попросила меня принести сока…

— Апельсинового?

Спутница останавливает и пристально смотрит на меня.

— Да, апельсинового. Она очень любила…

— А когда она заказывала черный кофе, обязательно просила принести стакан апельсинового сока и запивала черный кофе соком…

— Откуда ты это знаешь?

— Мы пили с ней кофе в летнем кафе, когда она притворялась тобой.

— Кто ты…

— Ты обещала сама вспомнить, я еще подожду…

Теперь Кейт приходит по пятницам. Я признан недееспособным по возрасту, к тому же, перед тем, как попасть в хоспис, я был осужден. Закон не оставляет таких людей без присмотра, обязывает родственников, а когда родственников нет, назначает опекуна… Родственники и государственные опекуны легко забывают об этих обязанностях, но только не Кейт. По пятницам, она выводит меня в парк.

— Эдди, ты выглядишь уставшим.

— Время отдыхать, еще не пришло…

Я оглядываюсь. Здесь одна из немногих точек, которые не видны в камеры наблюдения. Я останавливаюсь и закуриваю. Только в пятницу, я могу закурить днем.

— Я думала, что ты бросил, — разочаровывается в очередной раз Кейт.

— Не сразу, девочка моя, это делается не сразу.

— Не сразу или никогда?

— Загадываешь или гадаешь?

— Еще не решила, — отмахивается девушка и сообщает, — получила письмо от Макса. Кто он?

— Макс?! Я думаю тебе лучше не знать кто такой Макс.

— Слушай, Эдди, а у тебя есть знакомые, о которых можно упомянуть в разговоре, например, за обедом или ужином в ресторане?

— Есть немного, но Макс не из их числа.

— Я так и поняла, — кивает моя адвокатесса.

— И что сообщает это очередное разочарование?

— Делиться впечатлениями о посещении какого-то монастыря, в горах…, если названия важны, я записала, — Кейт распахивает папку, чтобы отыскать записку, впрочем, я знаю названия.

— Это не обязательно, Кейт, он сумасброд и путешественник, наверняка откопал что-то экзотическое.

— Еще есть несколько фотографий, я сделала маленькие копии, вот, — она протягивает несколько цветных изображений.

Я рассматриваю и улыбаюсь. Вот уж не думал, что поддену Макса, однако, получилось. Он ушел, приблизительно через год после того, как ушел я.

— Это, и правда, у черта на куличках.

— Где?

— Очень далеко.

— Между прочим, я знаю, что ты мне врешь.

— И?

— Я тебе не судья.

— Умница…

Фотографии, сигареты и кое-что совсем незаконное. Иногда я сожалею, что Макс выбрал обходной путь, а не рискнул как я. Его шансы были выше, я бы помог с людьми на финише, но Макс передумал, не захотел рисковать…, впрочем, я его понимаю.

— Как она?

— Есть некоторые положительные сдвиги.

— Маленькие или незначительные?

— Чуть-чуть, — подтверждаю я, и даже показываю, на пальцах, какие они, эти незначительные улучшения.

— Но ты все равно, не отказываешься.

— Ни в коем случае. Тем более, что недавно, она сильно порадовала меня. Сама вспомнила несколько фрагментов из жизни Евы.

— Кого?

— У нее была сестра, Ева. Она вспомнила ее и кое-что о ней.

— А тебя она вспомнила?

— Меня – пока нет.

— Почему ты не скажешь ей?

— Уверен, что она и сама справится…

— О-о, Эдди, а ты боишься. Ты просто боишься.

Напоследок Кейт вручает мне маленький бумажный пакет.

— Два персика, как просил, от Карло, он передает привет. И шоколад.

— Ты даже не представляешь, какая ты умница!

— Да?! А мне кажется, что исполнение твоих просьб приближает меня к аду.

— А ты разве не знала, что это обратная сторона всех правильных поступков?

— Что?

— Это просто неудачная шутка, ты не делаешь ничего предосудительного, не волнуйся.

— Тогда почему так, почему скрытно?

— Ты чувствуешь себя виноватой?

— Нет, — с некоторым сомнением произнесла Кейт, и тут же добавляет, — правда, и от всего этого, мне по себе.

— Все будет хорошо. Кстати, ты сама можешь покупать фрукты у Карло, правда, это другой конец города, не самый благополучный район, но контрабанду ведь, не продают в супермаркетах. Зато это очень вкусно…

— Эдди, такое чувство, что ты не можешь не нарушать закон.

Не знаю что ответить. То есть знаю, но ответ не уложится в одном предложении, так что, я просто извиняюсь и пожимаю плечами, абсолютно уверенный, что этого недостаточно…

— Кейт, когда-нибудь я расскажу тебе, как я вижу этот мир, тогда, может быть ты поймешь…

— Когда-нибудь – это очень обнадеживает, — фыркает девушка, — она не верит, и она права.

— Кстати, Эдди, а мне понравилось.

— Что?

— «Приключения…»

— Они и писались легко. Я просто сидел и барабанил по клавишам, а текст выходил, словно сам собой…

— Если ты не против, я еще что-нибудь прочитаю…

— Не против, конечно, наоборот, мне приятно. Только, если тебе попадется что-нибудь…, что-нибудь такое, ну, страшное или неправильное, с твоей точки зрения. Ты поговори со мной, пожалуйста.

— А я думала, что ты считаешь меня умной.

— Так и есть, но некоторые вещи, они специфические, о моей стране, о моей родине, понимаешь? Нужны комментарии или пояснения…

— Что, неужели такая большая разница?!

— Да, милая, даже мы, рожденные и воспитанные в ней, путаемся порой.

— Хорошо, — улыбается Кейт, — если вдруг, встретиться мне что-то непонятное, сначала я поговорю с тобой, и только потом брошу книгу в печь…

— Ноутбук.

— Именно так, брошу ноутбук в печь.

Сначала я просто отдал рабочий ноутбук Кейт, потому что с ним неудобно было таскаться, я не стал забирать его, когда обнаружилось, что в палатах хосписа нет обыкновенных, электрических розеток. Она просто его хранила у себя, а потом, как-то поинтересовалась, что в нем такого ценного… Тогда я и назвал ей пароль. Зачем? Не могу сказать, может, хотел продемонстрировать, что не использую ее, а считаю другом, доверяю.

В общем, я не думал, что она будет читать, ошибся. Она читает, и что-то ей даже нравиться. Я не литературный классик и уж точно, не современный писатель, все, что у меня есть…, оно как бы затерялось во времени, между моей молодостью и настоящим. Если так подумать, теперь это просто скучное чтиво о времени, которого уже нет. Обидно, конечно, а с другой стороны, ничего не сделаешь – время ушло. Все-таки, она немного странная. Очень приятная, и очень странная…

Персики от Карло, запах от них, просто сногсшибательный. Да и вкус, как мне думается, должен быть не хуже. А почему мне не порадовать Жаклин, тем более, что это не просто персики. А если все получится, то это еще и…

— Сэр, что в пакете?

— Захотелось вкусного, ты ведь не против, Стивен?

— Администрация смотрит неодобрительно…

— Да ладно, это всего лишь персик…

Я легко расстаюсь с шоколадкой и передаю ее Стивену, а почему нет, это всего лишь, шоколад, купленный в магазине.

— Жаклин…

— Да-да, я тебя узнала, — теперь она чаще улыбается, все еще коситься на поднос с таблетками, но виновато улыбнувшись, проходит мимо, что бы признаться, — мне надо еще чуть-чуть времени, я почти уверена, что могу сама вспомнить…

— А тебе нравятся персики?

— Что?

— Персики, держи.

— Это мне? Оба?

— Конечно…

Может и сработать, еще с тех времен, я помню, на журнальном столике стояла огромная ваза с фруктами. Много всяких, но предпочтение она отдавала всегда именно персикам. Я даже помню, что иногда, я покупал их для нее. Она уходила на киностудии, а я, если не работал, мог отправиться на прогулку или в магазин… Господи, как же хорошо, и как давно…

— Чудесно…, восхитительно…, прекрасно, — я перебирал слова, и каждое подходило. Отражало, дополняло, создавало объем ушедшему времени.

— Очень вкусно, — Жаклин показала мне персик, — ты зря отказался, хочешь, поделюсь?

— Это для тебя.

— Эдди, а как ты умудрился…, ой!

— Что?

— Я вспомнила. Господи, я вспомнила, ты – Эдди Са Шин.

А я рассмеялся, у меня словно камень с души упал, огромный, который мешал дышать. Она всегда произносила мою фамилию, как два отдельных слова, на китайский или японский манер.

— Жаклин…

— Эдди…, — два удовольствия в один миг, вспомнить давно забытое и съесть персик, чудеса… Ей было хорошо, а значит, и мне, мы все-таки преодолели мертвую точку.

Ночные прогулки по коридорам хосписа, свежие фрукты, разговоры до рассвета, Жаклин вспоминала свою жизнь, иногда, когда звезды складывались особенно удачно, она вспоминала свои роли и цитировала монологи, да еще и в образе. Иногда, уже на пару, мы вспоминали диалоги, Жаклин так радовалась, когда ей удавалось вспомнить текст быстрее, чем мне… Это был настоящий фонтан воспоминаний, день за днем, неделя за неделя, к Жаклин возвращалась ее собственная жизнь. Правда, не все воспоминания были радостными, потому что, возвращались и потери… Сестра, друзья, знакомые и коллеги. Иногда, политики, которых она знала лично…

Что сказать, на фоне этих звезд, Эдди Са Шин, конечно, терялся…, хотя, я и не стремился в первые ряды, с меня вполне хватало того, что у меня было тогда, да и сейчас. Впору было задавать вопрос – что дальше?

— …помнишь, как ты репетировала танец?

— Танец?

— Да. Черное, вечернее платье, кажется, это была какая-то вечеринка в посольстве…

— Подожди-подожди, точно. Небольшая сцена, но это было здорово…, оркестр, пары. Большинство было в белом, и только на мне было черное…, я была очень заметной.

— Да.

— Послушай, Эдди, а почему ты нигде не попал в кадр?

— Я – в кадр?

— Да. Были такие милые моменты, ты вполне бы мог. Было же много персонажей второго плана. На одну серию, несколько минут экранного времени…

— Не знаю…

— Было бы здорово! Я точно тебе говорю, наверняка, у тебя все бы получилось.

— Даже и не знаю, тогда мне эта мысль в голову не пришла…

Нам было хорошо, настолько хорошо, что будущее…, будущее было где-то, где-то очень далеко впереди. Настолько далеко, что мы даже не разговаривали о нем. То есть, у меня были планы, но мне не хотелось их озвучивать, нам просто было хорошо. И кому, как не мне, знать, что конец неизбежен? Кто вмешается, воля вселенной, судьба, Бог…, я не могу идентифицировать эту силу, есть только зыбка тень, очертания, и давление, всей мощью.

— Привет, Кейт, чудесно выглядишь.

— Оставь любезности, Эдди, мне надо начинать тебя ненавидеть.

— Извини, что случилось?

— Мне сделали предложение.

— А, тогда, ничего страшного, это случается, любовь к одним, компенсируется ненавистью к другим, — я подумал, что шутка как-то разрядит напряжение.

— Эдди, прекрати сейчас же!

— Прости. Но ты не сказала, что тебя так завело. Может, поделишься?

— Вчера меня пригласили в Управление общественного комитета…

— Это твое адвокатское руководство?

— Оно самое.

— Тебе досталось за что-нибудь, и поэтому ты так на меня…

— Нет, отнюдь, сделанное мне предложение, очень выгодно.

— Подожди, твои ответы меня путают, если все хорошо, почему…

— Какое, к черту, хорошо, Эдди?! Ты что, не понимаешь?

— Видимо не понимаю, но я обязательно попробую, если ты поделишься подробностями.

— Мне предлагают работу, официальную, государственного служащего, с доступом к секретным документам. Мне предлагают курировать исполнение федеральных законов, в отношении учреждений социальной значимости.

— Каких учреждений…

— Социальных. Типа этого, например.

— Высокий пост?

— Для меня, очень даже, высокий пост. А еще ответственность и секретность, понимаешь. Я – агент правительства, и я же, участница заговора – это преступление.

— А-а-а, вот в чем дело, — теперь я действительно понял, — что ж, это вполне разрешимая проблема – оставь меня и все забудь.

— Думаешь, все так просто?

— Думаю, что это не очень сложно.

— Ладно, перед вступлением в должность, мне потребуется пройти целую кучу тестов, и в том числе, на полиграфе.

— Ну, если это тебя пугает, я научу тебя, все пройдет как по маслу, будешь, как агнец, беленькая и пушистая.

— Ты это серьезно?

— Вполне. Если ты не знаешь, у нас, например, давно отказались от этой железяки, слишком ненадежная, очень легко обмануть.

— Я тоже знаю эти фокусы, могу обойтись и без твоей помощи. Но мне придется делать то, в чем я сомневаюсь.

— Тогда есть другой выход – откажись.

— Думаешь, отказ все решит – отказавшись, я тут же попаду во все черные списки, всех контрольных служб.

Маленькая девочка Кейт. Пока мне больно, за тебя, а ты пока в бешенстве, жалеешь, небось, что познакомилась со мной, что помогла мне. Только бешенство твое скоро пройдет, уступит место страху…

— …я влипла, да, Эдди? Я – влипла.

— Перестань, Кейт, никуда ты не влипла. Ты просто не разобралась с тем, что происходит вокруг тебя, не разобралась со своими чувствами, а еще тебя пугает выбор, который надо сделать.

— Ты о каком выборе толкуешь, ты его уже сделал, сделал за меня, между прочим!

— Ты так хочешь на эту должность? Хочешь – нет ничего проще. Докажи государству свою лояльность.

— Это, в каком смысле, лояльность, — Кейт подозрительно сощурила глаза и буквально впилась в меня взглядом…

Ударит или не ударит? Или просто развернется и уйдет, навсегда. Вот теперь, девочка, пройдет страх, теперь будет боль…, и боль эта останется с тобой надолго, может быть, навсегда.

— Что ты мне предлагаешь, черт тебя подери, Эдди?!

— Сдай меня властям.

Вот это она мне врезала! Ха, я-то рассчитывал на пощечину, а не хук, меня чуть с ног не снесло… А я – маленькая девочка, маленькая Кейт… От неожиданности я расхохотался, а она расплакалась.

— Эдди, я не хотела…, это как-то само…

— Да, все в порядке, Кейт, все в порядке.

— Я…, — понятное дело, это была истерика, обыкновенная девичья истерика в поисках выхода…, — я пойду, мне сейчас надо…, идти. Там, в пакете, все…

Теперь мне было ее жаль, искренне. Мои же ощущения…, черт, правота не приносит облегчения. Просто появляется еще один шрам, уже заживший, но очень болезненный.

Это все, словно дурной сон, потому что, в реальности как-то это не связывается, не стыкуется. Молодая, полная сил, всем желающая добра, Кейт и безликое государство, пишущее какие-то там Федеральные законы, по которым, длительность жизни пожилых граждан должна быть ограничена. Нельзя ей туда, Господи, это же ясно, ясно как Божий день, она там погибнет, в лучшем случае сопьется или на иглу сядет, а в худшем… В худшем, именно так, как в худшем.

Государство не просто так взяло на себя заботу о пожилых гражданах, не просто так, а исключительно, в гуманных целях. Всем надо работать, надо выживать, а престарелые родственники, для многих, камнем висят на шее. Место в доме, дополнительные затраты, время и нервы. А так, пришли раз в год, посмотрели на беспамятных стариков, которые и сами себя не узнают. Это ведь так просто – поверить своим глазам, догадаться, что старики так плохи, что осталось им совсем недолго. Они ведь не знаю о таблетках, и рассказать им никто не расскажет. Никто не решиться, ни Кейт, ни я…

— Вот, значит, каким будет будущее, — пробормотал я, — интересно, как они собираются это делать – добавят что-нибудь в таблетки, а может, инъекции или газ. Бр-р-р, жуть.

На сердце тревога и ощущение мерзости, а на душе пена, грязная, с запахом железа или крови. Страха нет, зато есть усталость…, возрастная или душевная? Во-первых, это только перспектива, и насколько я себе это представлял, отдаленная. Во-вторых, я никому не позволяю себя пугать, я делаю это сам…, а с другой стороны…

— Эдди, ты опять с подарком?

— Да, милая, хочешь яблоко, посмотри, какое оно красивое, а какой аромат…

— Пахнет солнцем, жизнью…, и твоими руками. Яблоки ведь могут так пахнуть?

— Конечно. Жаклин, я хотел тебя спросить, можно?

— Спрашивай, — кивает она и надкусывает яблоко.

— Тебе хотелось бы сбежать отсюда?

— В каком смысле, сбежать?

— В самом прямом. Выбраться отсюда однажды ночью, сесть в автомобиль, уехать, как можно дальше, а там, например, пересесть в самолет и…

Я практически почувствовал, что меня понесло, почувствовал, но ничего сделать не мог, не мог остановиться, пока не выскажусь.

— …улететь. Куда-нибудь, как можно дальше отсюда.

— Ну, мне это кажется настоящим романтическим приключением, — улыбнулась Жаклин, прислушиваясь к тому, что я говорил.

— То есть, ты не против.

— Конечно, против! Эдди, ты сам подумай, ну куда мы можем уехать, а потом еще и улететь. А главное, зачем? Мне кажется, что нам и здесь хорошо, спокойно…

— Я просто так спросил, — слишком уж горячо, и слишком рано делать такие предложения.

Для меня снова все замерло, как чаши весов на одной линии. Каждый следующий день напоминал день предыдущий, впрочем, как следующая ночь напоминала ночь предыдущую. Мы гуляли, разговаривали, я следил за тем, чтобы Жаклин пила только те таблетки, которые я ей давал. Вместе мы старались не выделяться на общем фоне, хотя, следует признаться, если бы не формальное отношение медицинского персонала к пациентам, нам вряд ли удалось сохранить в тайне наше состояние…

И не знаю, как Жаклин, но я просто кожей чувствовал, как сгущаются над нами тучи. Надо было принимать какое-то решение, но принимать одному за двоих, это всегда непросто. Будь я один, я мог бы решиться и на побег…, а может, разочаровавшись окончательно, стал бы употреблять таблетки для беспамятства. Но это решение для одного, а я был не один. Была Жаклин…, а еще была Кейт. Она, по-прежнему приходила, приносила фрукты, рассказывала новости. В хосписе не было телевизора или радио, поэтому, меня интересовало практически все, что происходило за пределами заведения…

— …инфляция, не такая, как в прошлом году, но все равно выше, чем обещали. Цены ползут вверх, а зарплата, как водится, пятится. Плата за жилье, опять же…. Незаконная эмиграция, так решили в ООН, признана тяжким преступлением, а законной эмиграции, попросту, не существует. В Европе смертная казнь распространяет на большинство уголовных преступлений… Эдди, тебе интересно?

— Да-да, конечно, я тебя внимательно слушаю.

— Странно. Я каждую неделю говорю тебе одно и тоже, ну, за редким исключением…

— Я знаю, но это важно, неужели ты этого не понимаешь?

— Что именно? Что кризис расширяется во все стороны, по-моему, это все и так знают.

— Конечно, знают, вопрос лишь в том, когда будет реакция.

— Реакция…, кого на что?

— О том, что количество должно, в конце концов, перерасти в качество.

— Эдди, неужели ты предполагаешь, что граждане недовольны и будут протестовать?

— А ты уверена, что нет?

— Даже и не знаю…, — Кейт задумывается, на какое-то время, она словно покидает меня, не очень надолго, чтобы по возвращению сообщить, — если ты ожидаешь каких-то кардинальных перемен, уверена, ничего такого не будет.

— Кстати, а как там твоя комиссия, есть какие-нибудь новости?

— Разрабатывается статус ответственных лиц, пишутся многочисленные регламенты…

— То есть, все застряло на уровне бумажной работы, и их предложение все еще не официальное?

— Пока, нет. Нужно утвердить огромный пакет законов, в том числе, изменить кодекс…, но это секретно. Я не могу…

— Я и не настаиваю, надеюсь, там не будет смертной казни за старость…

— Это не очень хорошая шутка, Эдди, — теряется моя собеседница.

— Я не шучу, я серьезно.

Все-таки, она очень забавная, когда теряется, наверное поэтому над ней невозможно не подтрунивать, получается само собой.

— Как у тебя только язык поворачивается!

— Кейт, я просто не удержался. Конечно, я шучу.

— Между прочим, президент подтвердил, что освоение Луны не фантастика, а реальный проект, который, вот-вот и вступит в стадию реализации…

— Интересно, я об этом ничего не слышал…

— Что, правда?!

— Честное слово. О чем идет речь?

— Вот уже четыре года, как на Луну забрасывается строительные материалы и люди.

— Зачем?

— Эдди, а ты как думаешь – там строительство. Там строят города, пока три, как только будут решены некоторые технические вопросы, начнется заселение…

— Ты в это веришь?

— Конечно, было несколько передач, где рассказывали, как это все будет происходить. Между прочим, общая численность переселенцев – порядка пятидесяти миллионов. Это на первом этапе, а потом переселение пойдет еще быстрее…

— А ты не знаешь, много ли стран участвуют в проекте?

— Даже и не знаю, — пожимает плечами Кейт, — но я так думаю, в некоторых странах существую свои собственные проекты…, наверняка. Китай или Россия, я так думаю, то же должны, что-то похожее делать.

— И правда, интересно.

Я в это, естественно, не верю. Намного дешевле, было бы просто проредить население. Война или какой-нибудь смертельный вирус. Намного экономичнее, чем заселять Луну. То есть, я могу предположить, что проект существует, возможно, в этом направлении есть определенные успехи. Но на месте правительства, я бы выбрал войну или эпидемию, на крайний случай.

— Эдди, я могу спросить?

— Спрашивай, конечно.

— Ты ведь писатель, да?

— Можно и так сказать.

— И вот если бы ты писал книгу о такой вот ситуации, вот об этом, обо всем, ну понимаешь.

— Понимаю.

— Так вот, если бы ты писал, какой бы ты вариант придумал.

— Фантастический, конечно.

— А точнее, можно?

— Переселение на Луну, или, может быть Марс. Конечно, я бы оформил это все соответствующим образом, погони, стрельба, секретные агенты. Обязательно, ввел бы романтическую линию…, и чтобы обязательно, был поцелуй, на каком-нибудь марсианском пике, с которого видна Земля. Что вроде этого. Ответил?

— Подожди, но ты сам только что сказал, что выбрал бы тот же самый выход, что и правительство…

— Кейт, я лишь сказал, что выбрал бы фантастический вариант, главное слово здесь – фантастический.

— И что это значит?

— Только то, что такие серьезные организации, как правительства разных стран, не слушают писателей и не выбирают фантастических вариантов. Это мне легко, я сел за стол, включил компьютер и напечатал историю. Все очень просто, в течение трехсот страниц я бы спас весь мир, и сделал счастливыми двоих. Но к моим услугам фантазия, чувство вкуса и толика таланта, естественно, а государственные организации этим не располагают.

— И поэтому, они выбирают войну, — съязвила Кейт, недовольно рассматривая меня.

— В том-то все и дело, милая, правительство было бы радо войне или эпидемии, но начать массовое убийство оно не может.

— Не может?

— Конечно, над ними мораль, общественное мнение, принципы, законы и все такое прочее…

— Ты так говоришь, Эдди, словно это плохо.

— Кейт, я отлично понимаю, что каждое слово, которое я говорю тебе сейчас…, оно нас разъединяет, возможно, оно делает нас врагами. Мне очень этого не хочется…

— Ну…, я тоже…, мне не хочется…, я, словно, привыкла к тебе…

— Но ты, все-таки, хочешь услышать мою версию.

— Даже и не знаю, — Кейт померкла, погрустнела, даже волосы, словно, потеряли свою яркость…

— Кейт, скажи, а какой бы ты выбрала вариант? Или, как бы тебе хотелось решить проблему перенаселения, твоя версия.

— Я бы постаралась использовать сразу все возможные варианты. Лунные города, подводные города, может быть, я бы занялась перераспределением населения, ну, по все планете…

— Я так и думал, — я действительно, предполагала именно такой ответ.

Такие, как Кейт, не придумывают таблеток, не начинают войн, им проще заселить Луну… Жаль только, что такие как она, никогда не приходят к власти.

— Кейт, я тут размышлял, думал о разном, о тебе, в том числе…

— Интересно.

— Кейт, я думаю, что тебе не следует работать в этой комиссии.

— Почему?

— Мне кажется, что это не твое.

— Вот еще, между прочим, я решилась на это из-за тебя, Эдди и твоей подруги. Я хочу вам помочь, а ты говоришь, что зря. Я тебя не понимаю!

Я в тупике. Как же объяснить ей, что нам уже не помочь. Как заставить ее увидеть окружающий мир в реальных, то есть, серых тонах, а не ее любимых, разноцветных. Да и есть ли у меня такое право? То есть, как у писателя, возможно, у меня такое право и есть…, но это ведь как операция, без наркоза, по живому…, глядя прямо ей в глаза.

— Кейт, ты сегодня задержалась, смотри, сколько уже времени?

— Ты прогоняешь меня?

— Нет, ну что ты, я просто напоминаю.

— Ладно-ладно, но Эдди, мы еще не договорили. Учти, я обязательно вернусь к этой теме.

— Буду ждать с нетерпением, — я выдавливаю из себя улыбку, я чувствую, что завелся, и готов переступить черту.

Не сейчас. Только не сейчас. Никаких откровений, пусть она идет домой, пусть смеется надо мной и считает пожилым маразматиком-иностранцем. Это я могу пережить, в конце концов, за моей спиной, практически, прожитая жизнь, а у нее…

— Я серьезно! Мы не договорили!

— Я знаю. Я готов…

И она уходит. Оборачивается, машет рукой и уходит. А вместе с ней, скрывается за тучу солнце, тело покидает бодрость, а душу нежность и свет. Я, действительно, только старик…

— Эдди! О чем ты говорил с этой девушкой, кто она? Родственница?

— Жаклин, Господи, как ты здесь оказалась?! Ты знаешь, что здесь камеры слежения?!

— В хосписе отключили свет, — сообщает мне подруга, — камеры, тоже отключились, и я решила прогуляться немного дальше… К тому же, ты куда-то пропал, и я решила тебя поискать… Так кто эта девушка?

— Ее зовут Кейт, она мой адвокат, не так давно, она защищала меня на процессе, а теперь, присматривает.

— Тебя судили?! Ты ничего не рассказывал. Может, ты и в тюрьме сидел?

— Сидел.

— Ого! Оказывается, ты скрыл от меня целый кусок жизни, я хочу знать.

— Какая-то ты сегодня любопытная.

— Я всегда была такой…, ты просто забыл.

Я так был занят перевариванием предыдущего разговора с Кейт, что не сразу понял сказанное…

— Что? Что ты сейчас сказала?

— Я всегда была такой…, — повторила Жаклин и расхохоталась.

— Даже так. Значит, ты все вспомнила…

— Да, — подтвердила женщина, по всему, по улыбке, по светящимся глазам, по движениям, которые, вдруг наполнились стремительностью, передо мной стояла та самая женщина, к которой…

Слева вдруг кольнуло, ледяное и острое отдалось в лопатку, а дышать стало практически невозможно от боли.

— Эдди, ты словно не рад этому…, — в голосе ее была обида и беспокойство.

— Конечно, я рад, просто это так неожиданно, мне надо прийти в себя…

— Ты так побледнел, Эдди, тебе плохо?! Я позову доктора…

— Подожди-подожди, сейчас все пройдет, мне просто надо сесть…

Я напугал ее, сильно напугал…

— Вот так, хорошо. Минута, и все пройдет. Ты только не уходи, Жаклин, побудь рядом со мной.

— Конечно…, — она согласилась, она даже присела рядом, прямо так, на траву…

Дыхательные упражнения, известные…, даже не знаю откуда, и с каких времен и минута покоя. Боль отступает, ледяная игла выходит из тела. Все в порядке, просто где-то внутри, остался еще один шрам, маленькая царапина, которая заживет, через день или два, а может быть, через неделю…

— Тебе действительно, лучше, Эдди?

— Да, намного лучше, — я оглядываюсь – мне нравиться это место, трава, цветы, хосписа не видно, бетонного забора не видно, — Жаклин, а как тебе это место?

Теперь оглядывается она, а я держу ее руку. Черт возьми, я в пяти минутах от рая!

— Как будто вокруг ничего нет, а мы в лесу, а там, я так думаю, через несколько шагов, обязательно должна быть река… Как думаешь?

— Озеро, там тихое, огромное озеро, а в нем, как в зеркале отражено небо, горы, лес…

— А прямо посередине, дом.

— Посередине озера?

— Да! Деревянный дом, на сваях…, и лодка…

— Тогда, нам следует быть там, а не здесь, как думаешь?

— Не знаю, Эдди…, но те, кто описывал такие места, такие тихие и спокойные места, они знают…, ты ведь писатель, значит, и ты должен знать. Расскажешь, как-нибудь…

Она права, мы знаем, и я знаю. …, но как рассказать? Это же мечта, к ней можно идти, приближаться шаг за шагом, только вот достигнуть…, ее даже рассмотреть можно только сквозь туман, тот самый туман, который всегда стелется над озерами…, и над мечтами.

— Расскажу…, конечно, расскажу…

— А знаешь, мне вспомнилось, то время… Ты писал, мы репетировали, я снималась, потом мы гуляли. Хорошо было, какое-то совершенно спокойное, даже, беспечное время…, и уютное. Время ведь может быть уютным?

— Конечно, в лучшие времена, оно такое и есть…

Лучшие дни жизни, воплощение мечты, так получилось, их, словно воткнули в мою жизнь по ошибке, из чьей-то, из чужой жизни, не моей. Тогда все удавалось, никуда не надо было спешить, времени хватало на все. На прогулки, на работу, на… все.

— Правда…, — задумчиво согласилась Жаклин, — лишь одно непонятно, как все вот это пришло. Почему не увидели, не почувствовали, ведь, все это, начиналось уже тогда?

И снова я не знаю, как ей сказать…. Я видел, чувствовал, понимал, но было так хорошо, что просто не верилось. Или моложе мы были, и хотелось верить, что сегодняшние дни не настанут. Да и что с того, что я понимал, изменить-то я не мог…, и сейчас, кстати, тоже, не могу.

— Эй, Эдди, подожди-ка…, а ты знал, да?! Ты уже тогда знал!

— Незаслуженный комплимент, милая Жаклин. Я не знал, я лишь догадывался…, были звоночки.

— Звоночки?

— Помнишь, как приблизительно, в то же время, до ООН докатился вопрос о пенсионном возрасте, сразу после появления закона, запрещающего военные действия?

— Не помню, — призналась Жаклин, — правда, я не очень внимательно следила за всем этим. А надо было бы…

— Перестань. Зачем забивать себе голову, тем более, что все эти комиссии, это так, формальность…, можно слышать об этом каждый день, но если не знаешь, что ищешь…

— Возможно. Но ты ведь не пропустил, а я прохлопала…, почему-то.

— Я и говорю, это не так просто. Информации слишком много, что бы найти то, что нужно и не запутаться при этом…

— Ты о чем?

— Ты знаешь, что писателя делает писателем?

— Ну, талант.

— Талант тоже, но он не сам по себе, талант часть паранойи, присущей писателям, а еще художникам, музыкантам, актерам…

— Я актриса…, но почему-то не рассмотрела.

— Ты просто не использовала этот шанс, но он у тебя, по-прежнему имеется…

— Шутишь…

— Да…, — надо было улыбнуться, но и серьезным, тоже надо было оставаться, — их паранойя, это следствие, следствие их восприятия жизни. Любой художник, прежде всего, высматривает трагедию, ибо трагедия – это зерна, из которых художник выпекает хлеб своих произведений. Трагедия одного человека, или пары людей, это, не так уж и важно, или это может быть трагедия целого народа, или страны. Или стран…. По большому счету, художник или писатель легко может оперировать всей Вселенной, может отразить ее в одном человеке, в одном герое. И, конечно, художники ошибаются, иногда, это случается из-за недостатка знаний, или сбой дает интуиция…, но это частные моменты, потому что главное художник все равно чувствует…

— Это странно, Эдди.

— Что именно?

— Я раньше об этом не думала, а может, просто не могла сформулировать, но я чувствовала это…, ты веришь мне?

— Милая моя Жаклин, конечно я верю.

— Я чувствовала, но словно бежала этих чувств, находила что-нибудь повседневное, чтобы отвлечься, забыть, не думать… Это плохо?

— Нет никакого плохо, как и нет, хорошо…, это нами не контролируется, и самое главное, что даже если ты этого не замечала или пряталась от этого чувства, оно все равно было в тебе, вело тебя и контролировало твою жизнь. Кто-то пытается разобраться и лезет в самые дебри, а кто-то, несмотря на окружающую трагедию, пытается быть счастливым. Это не ошибка, это такой способ реагировать.

— Наверное, ты из тех, Эдди, кто лезет в дебри.

— А ты, просто хотела быть счастливым.

— Да уж, — совсем невесело улыбнулась моя собеседница, — а ирония в том, что оба мы оказались в одной больнице, где одними и теми же таблетками лечат нас обоих.

— В точку.

— Эдди, я давно хотела спросить, а от чего эти таблетки?

— Какие именно, которыми пичкают пациентов, или те, которые я достаю для нас.

— И те, и другие.

— С моими, все просто, это витамины, минералы и прочее, очень сложный химический состав, я всего не помню.

— А другие?

— Я не знаю, что именно входит в состав этих таблеток…

— Да и Бог с ним, с составом, эффект, я про него спрашиваю.

— Память. Прежде всего, те таблетки отбивают память.

— Что?!

Что ж, вот он финал. Еще несколько шагов, несколько дней и все закончится… Печально? Да, очень печально, но даже если рассказать все, найти беспристрастных экспертов, которые честно напишут, даже если удастся найти судей, которые возьмутся за рассмотрение этого дела…, даже если. Этой игры не выиграть. Обратная сторона моей писательской паранойи, знания о пределе. До этого момента раскопки могут принести пользу, но если не остановиться и копать еще глубже, непременно попадешь в черную дыру отчаянья, выбраться из которой уже невозможно. Там мрак безумия…, я подошел вплотную, я уже чувствую запах серы и жар, которые охватывает не тело, но мозг.

— Эдди, я хотела бы поговорить с твоей подругой.

— Зачем она тебе, Кейт?

— Мне, просто, любопытно.

— Очень мило, а какова природа этого любопытства, если не секрет?

— Ты мне отказываешь?

— Нет, мне интересно.

— Никаких секретов и загадок, хочу увидеть женщину, которой ты бросился на помощь, оставив, все другое в стороне.

— Тебе не кажется, что это прозвучало немного высокопарно?

— Ты уходишь от ответа, Эдди.

— Никаких секретов, в следующий раз мы придем вместе, я познакомлю вас…

Вот, наверное, и все. Дышится тяжело, в глазах темнеет, и пот…, ужасное ощущение, только нет физически ощутимой боли. Она больше не смотрит мне в глаза, не отговаривает и не ругает. Что это, усталость от общения со мной или предательство? А может, это просто любопытство, по сути дела, она, так молода, что может…, или нет? Нет, я точно знаю, что нет – Кейт решила уйти. Все правильно, я не открываю ей перспектив, общение со мной, это непонятные игры с прошлым. Значит, все будет очень просто…, я даже знаю, как именно, все будет…

— Спасибо, тебе, Кейт.

— Что? То есть, за что, спасибо?

— Нет-нет, не отводи взгляда, девочка, не надо меня обижать.

— Я не понимаю, Эдди, если ты не хочешь показывать мне свою подругу, пожалуйста, я не настаиваю…

Сомнения, на минуту, на миг, охватывают меня, но это, всего лишь рефлекс, любое живое существо, просто хочет жить. Страх смерти – но это пройдет…

— А если я попрошу тебя достать мне оружие, пистолет, ты принесешь?

— Что?! Зачем тебе оружие?

— Просто вопрос, да или нет?

— Нет, естественно.

— Все правильно, милая. Сейчас – честно…, тогда ответь, почему ты мне больше не веришь?

— Эдди я…, что случилось?

— Ничего не случилось, я просто так спросил…, в следующий раз я обязательно вас познакомлю, — и все-таки, что это — еще паранойя или уже, безумие.

Теперь я говорю для Жаклин, выплескиваю, тороплюсь, иногда сбиваюсь или могу дважды рассказать об одном и том же. А она слушает. Я не делюсь знаниями, мой рассказ лишен логики, он непоследователен, на это нет времени, я просто делюсь впечатлениями. Получается грустно, но таков мой язык, а может, и вся моя жизнь. Понимание многих вещей и событий пришло ко мне позднее, когда многие события закончились, а вещи…, вещи перестали быть важны и значимы. Я не жалуюсь, отнюдь…, так я познаю жизнь.

— Эдди, а если мы убежим?

— Что?

— Я предлагаю тебе убежать. Куда-нибудь, просто, убежать отсюда.

— Побег?

— Да. По-моему, это будет здорово, мы сорвемся и вперед.

— Ты ведь знаешь, что это невозможно?

— Ничего невозможного, ворота вон там, мы просто выходим и идем вперед, а там…

— А там нас ловят, Жаклин. По закону пожилым людям запрещено выходить на улицу без сопровождения. Нас задержат, а там, Бог знает, что может с нами случиться.

— Ну, не убьют же нас, — смеется Жаклин, — подумаешь, нас просто вернут в эту больницу…

— И то верно, куда же ты хочешь идти, куда хочешь попасть?

— Даже и не представляю, но мне всегда казалось, что ты знаешь, куда нам надо, ты ведь писатель…

Я молчу.

— Тебе не нравиться моя идея, а я думала, ты бунтарь…

— Послушай, Жаклин, я – бунтарь, но тебе следует знать, что нас не будут возвращать в больницу, нас даже не будут сажать в тюрьму…

— Ты хочешь сказать, что…

— Мы умрем на улице, на нас будут охотиться, нам не подадут, если вдруг, мы решим просить милостыню, нас никто не накормит, просто так, от душевной доброты.

— Это – не смешно.

— Абсолютно. Как только человек попадает в такой дом, он, все равно, что умер. Нас просто вычеркивают из списка живых, так что, нас, как бы, нет. А значит, никто не будет возиться с мертвецами.

— Убьют прямо на улице?

— Скорее всего. Два выстрела…

Она испугалась? Или нет, на улице сумерки, и мне не рассмотреть, что говорят ее глаза. Что в них, искры или, все-таки, слезы. Слишком хочется знать. Я поднимаю руку и касаюсь ее лица, пальцы чувствуют губы, улыбку…, значит, в глазах, искры. Значит, я ее не испугал…

— Эдди, а ты бы рискнул, вот так, прямо сейчас, как в омут?

— Зачем тебе это?

— Не знаю, — пальцы ловят каждое движение ее губ, я словно удерживаю бабочку.

— Мы можем просто остаться, и все останется, как было…

— Ты врешь, милый Эдди, я знаю, ты врешь. Скорее всего, при следующей встрече, твоя Кейт принесет не витамины, а местную отраву. Мы выпьем ее, и все забудем все что было, забудем друг друга…

— У меня есть небольшой запас.

— Он закончиться, Эдди, мы протянем на нем неделю, может быть, даже месяц, это не важно, твоя Кейт больше не будет нам помогать.

— Я точно не знаю.

— Знаешь. Ты знаешь, ты не хочешь меня пугать, мой писатель. Ты хочешь, чтобы я жила.

— Жаклин…

— Ничего не говори. Слова не нужны, когда есть поступки. Ты пришел ко мне, откликнулся на мой зов, а я ведь не ждала, крикнула просто так, в темноту, от отчаянья, от страшного предчувствия, которое навалилось на меня бессонной ночью. Тебе не обязательно было это делать, но ты сделал…

— Я…

— Да-да, ты это сделал, потому что любишь, или, по крайней мере, любил. Ты спас мою память, и всю меня, потому что, тебе было невыносимо смотреть на меня такую, правда, да?

— Невыносимо, — легко согласился я.

— Но вот круг замкнулся, нас ждет скорое беспамятство и безумие. И я так думаю, совсем недолгое, потому что однажды, нам просто подмешают в таблетки, или в еду, или в воду что-то такое, что нас убьет. Государству нужны новые места для стариков…. Ты ведь учил меня видеть картину целиком. Я – вижу, теперь я вижу.

— Жаклин…

— Так пусть это чертово государство потратится не на дерьмовую еду, а на хороший патрон. Пусть выстрелит в меня какой-нибудь молодец…, мне плевать. Я хочу почувствовать боль и приближение смерти, но своей памятью, своим сердцем, собой.

— Ты хочешь?

— Эдди, я актриса, я знаю, как надо умирать – красивой, и в своем уме, на руках героя, и чтобы обязательно был последний поцелуй. Ты – мой герой, Эдди, значит…

ЧАСТЬ IV

Или я не знал…, или не был готов? Ерунда! Только сердце все равно екает, и внутри творится что-то…, что-то знакомое, старое и доброе, как в сказке. А я словно готовился тосковать по этому месту, по ленивому и равнодушному персоналу, по соседям, которые в любой день недели, скорее вызовут брезгливость, нежели чем сочувствие. И все же, я успел привыкнуть к нему, понять его безумные правила, он уже часть меня.

А может, это страх…, но мне ведь уже доводилось покидать насиженные места, места, которые были стократ лучше, где я был счастлив, и даже, любим. А может, это все из-за того, что я понимаю – этот приют безумных, последний, и как только я его покину, не будет у меня другого пристанища, будет только дорога, короткая, с предсказуемым финалом. Так о чем же тогда мне грустить, о чем переживать и чего бояться? По мне, так это даже не побег, а поход, последний поход, как в тех легендах о состарившихся воинах, которые предпочитают смерть с оружием, кончине в постели.

А может, я слон…, хотя, вряд ли, слоны умирают в одиночку.

— Привет. Жаклин, это Кейт. Кейт, это моя подруга, Жаклин…

— Добрый день…

— Здравствуй…

— Присаживайтесь, тут чудесное место, самое то, для разговоров…

А сейчас надо выйти из игры, просто сделать шаг в сторону и осмотреться. Посмотреть. Присмотреться.

А это странно, как я раньше не замечал. Наверное, не доводилось видеть их вместе. Они похожи, может, не как сестры…, но как близкие родственники, тетя и племянница, кузины…, или старшая и младшая сестры, от разных отцов.

— Жаклин, Эдди рассказывает об этом месте ужасные вещи…

— Ужасные?

— Да, очень. Словно я маленькая, а он злой, и рассказывает мне сказку, страшную, на ночь…

Жаклин улыбается, наверное, вспоминает. Сказки на ночь, это и, правда, было. Нервные срывы, или просто, неудачный день. Она укладывалась и просила поговорить с ней. Разговор, как правило, не шел, зато замечательно шли сказки, или рассказы, или…

— Это да, Кейт, страшные сказки, это его конек. Лежишь, глаза закрыты, он говорит, а мир вокруг меняется. Если становится совсем страшно, надо взять его за руку, это тайный знак, тогда мир вокруг начинает преображаться…, в лучшую сторону. Это в его власти, Кейт.

— Ты так говоришь…

— Когда всех иностранцев выслали из страны, была первая, так сказать, официальная волна, и он в нее попал. Двадцать четыре часа на прощание. Сначала было плохо, потом грустно, но все проходит, со временем, я как бы смирилась. К тому же, каждый день радио, кино, слова, обращения – это сбивало. Но день проходил, наступала ночь, тогда и начиналось все самое…

— Не понимаю.

— Не понимаешь…, а я не смогу объяснить, тут какие-то другие слова нужны…. Мне казалось, потом, не сразу, когда прошел год…, может быть, больше. Мне казалось, что разговоры его, слова, сказки и рассказы, они словно создавали защитное поле вокруг меня. Даже уходя, он защищал меня. Понимаешь?

— Не очень, — растерянно призналась Кейт, хотя, старалась понять, очень старалась.

— Вот ведь…, — улыбнулась Жаклин, — слова, все дело в словах. Ну, представь, что ты смотришь на мир вокруг, а потом находишь очки, волшебные, надеваешь их, оглядываешь, и мир становится более понятным.

— Может быть, наоборот? Розовые очки раскрашивают мир…

— Не правильно, ничего розового…, просто мир становиться понятней…, я же говорю – нужны правильные слова, а они у Эдди, а я лишь произношу их громко. Вот так-то, милая Кейт.

— О-о, ты любишь его…

— Люблю…, Эдди? Нет, что ты, это не любовь…

А вот это было немного больно. Хотя, нет, просто кольнуло и тут же прошло, всего лишь маленькая ссадина, можно даже йодом не обрабатывать, сама заживет, тем более, там такая корка – настоящая броня.

— Я совсем запуталась, — неожиданно призналась Кейт.

— Все просто, милая. Влюбиться в Эдди, это ужасная ошибка, это мука, это боль, это беспросветная тьма. Его любовь убивает, она страшный яд.

— Но…

— Представь, ты – это всего лишь набросок картины, что-то четко прорисовано, а где-то лишь, лишь нечеткие штрихи, просто, чтобы обозначить, зарезервировать место на полотне…, представляешь?

— Ну, в общем, да.

— Так вот, так и живешь. Часть тебя есть, а часть…, только набросок, а потом приходит такой, как Эдди, и очень бережно, но прямо, по живому, дорисовывает тебя. То, что было наброском становиться плотью, твоей, живой…. Опять непонятно?

— Понятно, — рука Кейт нарисовала что-то в воздухе, то ли сомнения, то ли согласие, то ли…, — просто ты так описала…, наглядно…, образно.

— Вот-вот, слова, это все слова, но даже если ты их знаешь, связать их правильно – нужен талант, а если быть точным, нужен писатель, мне достался Эдди.

Мне тоже понравилось, красивый и болезненный образ получился. Жаль, что использовать негде…, а главное, некогда. А я уж постарался бы, эх…

Я знал, что они понравятся друг другу, ну, не знал, но предполагал, с большой долей уверенности. В них обеих, словно были какие-то секретные точки соприкосновения, только друг для друга, они их прятали, пока наконец, не встретились. Вот уже и пододвинулись друг к другу, словно подружки в парке решили посекретничать. А может и правда…, может, им обоим не хватало именно женского общения… И лица такие серьезные, и глазки вниз смотрят или друг на друга. Однозначно, секретничают. Детский летний лагерь, для подростков…, и это так здорово.

— Жаклин, ты знаешь, Эдди попросил меня достать оружие.

— Оружие?

— Да, пистолет, я испугалась…

— Почему?

— А вдруг, он решил покончить с собой.

— Придет же такое в голову!

— Ты думаешь, что это невозможно?

— Ну…, если подумать, есть определенные ситуации, когда самоубийство лучший выход…

— Так ты думаешь…

— Нет-нет, Кейт, только не Эдди, и только не сейчас!

— Тогда я совсем тебя не поняла.

— Ну, понимаешь, Эдди очень странный, он ведь писатель, а нестранных писателей не бывает. То, что мы видим, весь этот мир – это только часть того мира, в котором живет Эдди. Это я к тому, что только сам Эдди знает, что в его голове…

— То есть, ты допускаешь возможность?

— Вот теперь и я запуталась…, тот Эдди, которого я знала когда-то давно, вряд ли бы пошел на это…, с другой стороны, тот Эдди, вряд ли бы рискнул, чтобы прийти мне на помощь…. Кейт, честное слово, я не знаю. Может, будет лучше спросить у него?

— Думаю, он ужасно разозлится, — Кейт забавно сморщила носик, всем видом выказывая свое неодобрение.

— Наверняка, — подтвердила Жаклин, но прозвучало это как шутка, или готовность к тому, чтобы шутку провернуть…

Вот ей Богу, на них так забавно смотреть, они были бы отличными подругами, очень долго, может быть, даже на всю жизнь. Жаль, нельзя узнать это наверняка…

— Эдди, маленькая Кейт жалуется на тебя, — Жаклин заговаривает первая, несмотря на то, что Кейт позади, старается остановить, только что рот рукой не зажимает, — малышка, но мы не выясним, если не спросим. Подожди…

Щеки девушки вспыхивают, и она отворачивается.

— А ты, Жаклин, решила сыграть в адвоката?

— Когда-то давно, я играла адвоката, думаю, у меня получится.

— Что ж, давай сыграем, — действительно, а почему бы и нет. Замечательный день, отличное настроение, у меня в кармане пачка сигарет…, — начинайте, госпожа адвокат.

— Вы вообще ни к чему серьезно не можете относиться, — обиженно подает голос Кейт.

— Все в порядке малышка, мы будем корректны, а ты, если что, нас подправишь. Заодно, поучаствуешь в домашнем спектакле, в паре с настоящей актрисой и настоящим писателем.

— Да ну вас, — обиженно отмахивается девушка.

— Ты чего, мы ведь шутим.

— Как вы можете, оба развлекаться, когда речь идет, может быть о жизни и смерти!

— Кейт, по большому счету, речь всегда идет о жизни и смерти, в любом вопросе, даже когда ты решаешь, что лучше выпить на завтрак, кофе или сок. Мы ведь легко смеемся над этим, почему же не делать этого сейчас… Так в чем вопрос?

— Кейт сказала мне, по секрету, конечно, что ты попросил достать оружие. Она думает, что ты решил покончить с собой. Вопрос – это правда?

— И это весь вопрос, — я даже улыбнулся от удовольствия, — нет, Кейт, я не собираюсь пускать себе пулю…, в лоб или в висок и прочие части головы.

— Тогда, зачем оружие?

— Это была просто шутка, мне хотелось узнать, выполнишь ты мою просьбу или нет. Ты еще тогда сказала, что не будешь этого делать. Я успокоился…

— Эдди, я не знаю, почему ты обратился ко мне, может быть, и правда, решил пошутить…, но насколько я знаю, если тебе потребуется оружие, ты легко его достанешь.

— Да, конечно. Но если мне действительно, потребуется пистолет, я не буду обращаться к посредникам…, но пока оружие мне без надобности.

— Честно?

— Клянусь, нужной книги под рукой нет, но это ведь условность, можно обойтись и без нее.

— Можно, — подтверждает Кейт.

— То есть, сейчас, мы все, как бы под присягой…

Игра есть игра, даже если ставка не выглядит стопкой купюр или, так столбиком разноцветных фишек.

— Ответь, мне, Кейт…, когда ты собиралась сказать, что больше не будешь приносить нам мои лекарства?

— Я…, нет?! С чего…

— Что случилось, Кейт, мы больше не говорим друг другу правду? Ты больше не мой поверенный?

— Я…, Эдди, Жаклин…, но применение этих лекарственных препаратов незаконно…

— Извини!

— Наркотики, это незаконно!

— Какие наркотики, Кейт, о чем ты говоришь, — да уж, эта девочка умеет удивлять.

— Таблетки, это же наркотики, вы убиваете себя и ее, а могли бы еще…

— Тихо, тихо, господа присяжные заседатели, Кейт, как ты определила, что это наркотики? Ты была в лаборатории, ты сделала запрос, как именно ты определила?

— Но…, я…, у меня есть знакомые в полиции, я поинтересовалась, кто такой мистер…

— Ты назвала имя моего человека полицейским?

— Да, но там его и без меня знали, оказалось, что за ним присматривают ребята из отдела по борьбе с незаконным оборотом…

— Пожалуй, это жестокая ирония жизни, — оставалось только невесело улыбаться.

— Эдди, ты о чем, — заинтересовалась Жаклин.

— Что ты говоришь, при чем здесь ирония, — потребовала ответа Кейт.

— Ты права, Кейт, его основное ремесло – изготовление и продажа уличного наркотика, это его хлеб, криминальный, естественно.

— Наркота?! Эдди, ты не перестаешь меня удивлять, — Жаклин было весело, актриса…

— Подождите радоваться, на самом деле, он просто классный химик, и плюс, у него одна из лучших лабораторий в стране, в которой – внимание – он готовил для меня и Жаклин хорошие витамины, не совсем обыкновенные, но они, точно, не наркотик.

— Обыкновенные что?!

— Необыкновенные, — поправил я, — но все законно, любой компонент можно приобрести в аптеке и без рецепта. Вот кого, ты обозначила в полиции…, Кейт, кстати, его арестовали?

— Я…, я не знаю…, не видела…, простите меня. Прости, Эдди…

— Перестань…, все в порядке, Кейт, в конце концов, ты же не знала. А кроме того, в ближайшем будущем, такие витамины, все равно окажутся под запретом…

— О чем ты, — удивленно посмотрела на меня Жаклин.

— Витамины под запретом?!

Вроде бы, все сказано…, или почти все. Не хватает лишь последнего фрагмента мозаики, тогда, все станет на свои места. Есть, правда, одно «но», как только фрагменты соберутся в целую картину, станет не легче, а наоборот…

— Эдди, ты не договариваешь, что ты еще знаешь?

— Кейт, перестань, пожалуйста. Я старый человек, не очень здоровый, моя жизнь, большая ее часть за спиной. Я даже если оглядываюсь, не могу рассмотреть ее всю, целиком. Откуда же мне знать, что впереди?

— Ты врешь, писатель, — вступилась за девушку Жаклин.

— Нет-нет, двое против одного – нечестно.

— Эдди, не увиливай, в конце концов, ты ведь сам сказал – пожилой, вдруг, что-нибудь случится, а ты ничего не сказал, а вдруг, нам надо будет знать…

— Плохая идея, — теперь все серьезно.

После этого, обычно, наступают паузы, длинные, нервные, ненужные. И избежать их нельзя, и разговаривать уже не о чем, потому что, наступает время подумать…

— Эдди, ты куда?

— Ужин мы пропустили, я так понимаю, надо бы поискать чего-нибудь съестного…

— У меня есть, приходи…

— Зовешь в гости, очень мило.

— Не сейчас, позднее, когда все угомонятся…, чтобы никто не мешал.

Жаклин. Что еще сказать? Впрочем, я рад тому, что она такая. Будь она хоть на йоту иной…, даже и не знаю, как бы развивались события.

Мы ушли на рассвете. Только-только забрезжило, мы поднялись, сходили в душ и ушли…

Хитрюга-Кейт сделала всех. Испугалась, сдала химика, наверняка, наговорила лишнего в полиции, это сто процентов, но все-таки, принесла оружие. Последний подарок старику. Может быть, жизнь это не спасет, да наверняка, но честь и…, и остатки разума.

Пожалуй, сейчас, самое время вспомнить о совести, ответственности, ну и что там еще вспоминают. А, да – побег – это не выход! Дезертир, предатель, линия фронта… и прочая ерунда. Что ж, извольте, не оправдания, ради, и даже, не ради, успокоения совести. Уж что-что, а совесть моя спокойна. Все что я мог сделать, я сделал. Я прошел шаг за шагом путь, не просто так, я высматривал слабые места, ошибки, чтобы использовать их…

Я проверил на прочность систему, я нашел несколько сбоев, эта информация у тех, кому она может пригодиться. Надо было рисковать жизнью – я рисковал. Но больше, я просто не могу сделать, и не хочу. Я просто устал. В конце концов, я по определению – пожилой человек.

Что я хочу? Несколько спокойных минут, а если повезет – дней, а если повезет еще больше, то тогда…, я не откажусь от любой минуты или секунды, которая позволит мне вести мою спутницу вперед. От дома к дому, от ночлега к ночлегу, а остальное вас не касается, это все, только мое.

Да, еще. Я отправил письмо, Кейт. Она умная девочка, ей надо это знать, глядишь, пригодится, молодость, как показывает жизнь, не вечна. Думаю, она разберется.

И, чуть не забыл! Война. Конечно и обязательно – война. Нет лунного проекта, нет проекта «Ной», нет «Атлантиды» – это все ерунда, выдумки правительств, чтобы скрыть свою нерешительность. Ничего этого нет! Есть только жуткое перенаселение планеты, есть истощение запасов всего, что только может истощиться. Если бы нашелся кто-то, кто сделал бы попытку спасти обитателей планеты, кроме людей, узнал бы, что с планеты, просто некого эвакуировать, остались только люди…

Следовательно, война. Год, а может быть, меньше, международный конфликт, многосторонний, очень-очень многосторонний. И какая-нибудь ерунда в самом начале, танкер разольет нефть, взорвется электростанция, рухнет здание…, и обязательно, с многочисленными жертвами. Это будет, уже не террористическая группа, это слишком неопределенно. Кто-то назовет страну, соберет армию и двинется куда-нибудь, вперед…

Что ж, это будет самая бессмысленная, самая кровопролитная, самая жестокая война, ее жертвами будут…, половина…, а может, две трети населения планеты. Правительства, конечно же, рассчитывают на двери трети. Ядерных ударов не будет, зато, будет химическое и бактериологическое оружие. Стерилизация армии противника, впрочем, как это понятно, подобное оружие есть у любой страны, которая пожелает принять участие в этой войне…

Конечно, был еще выход. Самый простой, обыкновенный, без лишних слов и телодвижений. Таблетки…, горсть таблеток, и памяти больше, новостей больше нет, ничего нет, ни часов, ни шагов. И все довольны… Но черт вас всех побери, даже если вы выжжете всех стариков, это не спасет остальных, ибо, молодость всегда оборачивается старостью…, такова эта жизнь.

Жаль, что с детьми мне не повезло…, я даже готов удочерить Кейт, тем более, возраст самый подходящий, но вешать на нее содержание двух стариков, которые, к тому же, скрываются от закона…, как-то, не очень. А с другой стороны, если хорошо подумать, мы вполне можем разобраться с этим вопросом сами, вдвоем с Жаклин…

Опубликовано 29 Июл 2012 в 01:14. В рубриках: Рассказы. Вы можете следить за ответами к этой записи через RSS 2.0. Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.