Дальние родственники в гостях…
1.
Теперь у представителей власти, у той, что на самом верху, Вы меня понимаете, в моде минимализм и простота… Никакой лишней роскоши, кроме самой необходимой. Добротный письменный стол какой-нибудь драгоценной древесины, чтобы рукам было не только удобно, но и приятно, ну и чтобы экологично…, теперь ведь такие времена – все пекутся об экологии. Потом хорошие кресла вокруг большого и непременно, овального стола, все оправданно, это ведь, не просто посадочные, это, прежде всего, рабочие места.
Никакой живописи на стенах…, все давным-давно сдано в музеи, на радость людям и зевакам. Ну, если только портрет хозяина кабинета…, но это ведь и не живопись вовсе, так…, большая фотография, выполненная маслом. Ковры, паркет, шкафы-шкафчики…, да, хорошие и недешевые. Но обыкновенные, просто их чуть лучше обрабатывали, чуть более аккуратно укладывали, склеивали, скручивали, ну и все такое прочее. И только техника, техника, самая, что ни на есть, но это ведь для работы, все только для работы…
А так – минимализм…, ибо минимализм – это в духе современной демократии.
Президент мельком взглянул на часы и отметил, что генерал опаздывает, еще не критично, в пределах установленных регламентом, но все равно…
— Раньше за военными такого не водилось, — по-видимому, перехватив жест президента, подал голос глава церкви.
— В наше время нельзя обижаться на военных, — заступился за своего генерала президент, — им сейчас хуже всех, под сомнением их необходимость…
Вспыхнула лампочка вызова:
— Господин президент, в приемной генерал Баро.
— Спасибо Пенелопа, пригласи его.
Уже через секунду глава ВМС страны был в кабинете. Пожалуй, президент был прав, когда говорил о том, что военным в такие времена не позавидуешь. От некогда бравого офицера, осталось совсем мало, даже офицерская выправка и то…
— Здравствуйте, генерал…, — президент поднялся и шагнул навстречу офицеру.
— Прошу прощение, я опоздал…
— Всего несколько минут, Генрих, ничего страшного, — улыбнулся президент, — присаживайся, может быть чаю?
— Благодарю Вас и не откажусь, если честно, я даже не помню, когда последний раз ел по-человечески.
— Генерал…
Его Святейшество приветствовал генерала, но в противовес президенту, сухо, официально. Никаких личных неприятий, все только служебное, так сказать, исключительно, по роду и своеобразию деятельности…
— …Ваше Святейшество, — президент обратился к священнослужителю, — пожалуйста, мы не в соборе, не на проповеди, у нас есть огромная проблема и ее надо решать. Между прочим, решать и для Вашего блага, в том числе. Поэтому, Ваше Святейшество, я настаиваю на сотрудничестве…
— Прошу прощения, господин президент, но мне кажется, что это дело военных, — отозвался священнослужитель, — моя область – духовная, я далек от светской суеты, я думаю о вечном.
— А вас не беспокоит, что до Вашей вечности всего ничего. Мы можем запросто уже завтра оказаться в ней…, — раздраженно пробормотал генерал, впрочем, достаточно громко, так чтобы все могли услышать.
— На все воля Бога, — сообщило его Святейшество.
— Господа, — надо быть откровенным, президента тоже раздражал этот человек в рясе, но ситуация была слишком…, щекотливая, поэтому приходилось сдерживаться, — я прошу вас, у нас не дебаты, у нас более, чем насущные проблемы. Давайте займемся работой. Генрих, я тебя прошу, рассказывай…
— Да, господин президент, — генерал отодвинул от себя только начатую чашку и поднялся…
— Нет, Генрих, перестань. Сядь и просто говори, кстати, я могу заказать Пенелопе еще бутербродов…
— Спасибо, не надо, — отказался военный, вернулся на место и даже сделал глоток, — их здесь порядка десяти тысяч.
— Десять тысяч!
— Часть в России, часть в Азии, в Африке. Системы нет…, ну, или мы ее не выявили…, хотя и пытаемся…
Глава церкви неожиданно подался вперед и поинтересовался, понизив голос:
— Мы вот разговариваем, а нельзя ли, например, активировать защиту от прослушивания?
— Это бесполезно, — отозвался генерал, — вся наша система безопасности, просто пшик, активируем ее, привлечем лишнее внимание, а так, просто рабочая встреча…
— Даже так, — отстранился от генерала Святейшество.
— Именно так… Я продолжаю. Военные объекты их не интересуют. Наши секреты их не интересуют, по большому счету, их даже наши научные достижения не интересуют…
— В общем-то, это не удивительно, с учетом их технических возможностей, — вздохнул президент.
— А что же тогда их интересует?
— Люди. Клерки, домохозяйки, учителя, врачи…, но опять же, это все как-то без системы, такое чувство, что они выбирают собеседников совершенно случайно.
— Может быть, они не совсем представляют себе устройство нашего общества, — предположил священник, — вот они и тыкаются наугад. Может быть, у них это иначе…
— Возможно…, не знаю, — отозвался генерал, — насколько мы сумели понять, определенная иерархия существует и у них, так что, в общественных отношениях, они все-таки разбираются…
— Тогда, — мгновенно отреагировал священнослужитель, — в их действиях должна быть логика, они ведь должны понимать, что вторглись в чужую жизнь, абсолютно чужую для них. Наверняка существуют определенные правила для таких вот контактов. Они ведь говорили, что мы не первые, с кем им приходилось вступать в контакт…
— Вы, святой отец, как я посмотрю, помимо специальной литературы, еще и фантастикой балуетесь, — с явно выраженным презрением ответил генерал.
— Я бы попросил!
— Господа, ей Богу, ну что вы как дети… Продолжай, Генрих.
— …да, ходят, разговаривают. Иногда исчезают, иногда снова появляются, но опять-таки, без системы.
— А что мы?
— А что мы, господин президент, мы в этой ситуации, просто наблюдатели, мы не можем вмешаться…
— Что, вообще никак не можем?!
— А вы пытались их не пускать, например, в церковь?
— Они сторонятся дома Божьего, что лишний раз подтверждает, что они дети…
— Это лишний раз подтверждает, — генерал не дал закончить Святейшеству, — что это для них вообще не интересно. Вот, что это подтверждает. Но на всякий случай – стены, двери, круги и пентаграммы для них не препятствие, как и расстояния вообще…
— Генрих, и мы не можем им ничего противопоставить?
— Из имеющегося арсенала, Вы имеете ввиду, господин президент?
— Именно.
— Ничего. Хотя они, вроде как, смертны…
— То есть, как это – смертны, — заинтересовался президент.
— Было несколько…, эпизодов…
— Генрих, давай без этих церемоний, рассказывай как есть.
— Мы попытались создать некую ситуацию, в которой пришельцы, как бы оказались случайными жертвами. Их вполне убивает обычное оружие, винтовка или там пистолет…
— Ну, это уже что-то, — президент даже немного оживился.
— Совершенно ничего. На место погибших, почти мгновенно пришли новые. И того мало, те ребята, которые открыли огонь, мгновенно погибли, якобы все от сердечного приступа, а офицер просто пустил себе пулю в висок…
— Черт возьми!
— Господин президент!
— Прошу прощения, святой отец, но эта ситуация, жутко действует мне на нервы…
— Мы бы конечно, попытались бы их прижать, будь у них хоть что-то, похожее на оружие, но, увы…. Так что, господа, со всем сожалением я могу констатировать только одно – мы ничего не можем с ними сделать. Даже если мы найдем добровольцев, уже через мгновение, численность пришельцев будет восстановлена, а мы потеряем своих ребят…
— Генерал, а как у наших соседей?
— Так же. Я лично общался с русскими, англичанами, китайцами…, у них, все, то же самое.
— Знаете, господа, — президент даже понизил голос, — что именно, меня пугает в них, то, что я не знаю, что они хотят. Может быть, им нужно несколько представителей нашей цивилизации, для каких-нибудь, своих экспериментов…
— Да хоть в зоопарк!
— Вот-вот, мы все равно, ничего поделать не можем, пусть забирают их и проваливают к себе, откуда они там родом…
— Так никто и не против, между прочим, и соседи думают так же…
— Я даже рассматривал и худшие сценарии, там, рабы им нужный, или полезные ископаемые, но это их не интересует, а отвечать на наши вопросы они просто не хотят. Игнорируют и все.
— Да уж…, ну и что же нам делать, генерал?
— Честное слово, господин президент, я не знаю…
— Святой отец, может быть, у вас есть рецепт, как избавиться от этих гостей?
— Мы молимся, я разговаривал с братьями и сестрами, мы молимся…, кстати, генерал, а что говорят люди, с которыми они общались, может быть так, что-то можно выяснить?
— А мы разговаривали, — генерал пожал плечами, — разговоры и все. О жизни, о людях, иногда, просто, о соседях, а то и вовсе, о собаках…
— Да уж, это не информация для анализа.
— Хотя, большинство, с кем разговаривали пришельцы, утверждают, что они, вроде как что-то ищут, — добавил еще толику информации генерал.
— Что ищут, что именно?
— Да бог ее знает. Это всего лишь впечатление от разговора, а это, как вы сами понимаете, еще меньше, чем сам разговор…
— А еще совсем недавно, — пробормотал Альбер Корн, когда дверь за генералом и их святейшеством закрылась, — казалось, что мы контролируем ситуацию. Выборы, кризисы, покушения, терроризм там…. А здесь, вроде ничего плохого не происходит, но сердце не обманешь – тревога. И одни, сплошные нервы…
2.
Появление пришельца в школе было неожиданностью, но не такой уж чтобы всё и все замерли. То есть, конечно, дети, особенно младших классов, останавливались поглазеть, некоторые тянули руки к одежде, просто, чтобы потрогать. Дети, одно слово. Тут даже забавные эпизоды получались, когда детки первыми шли на контакт…
— Дяденька, ты Бог?
Этот трогательный ролик обошел практически все средства массовой информации. Впрочем, больше, ничего примечательного в этом ролике не было, пришелец просто наклонился к ребенку, и какое-то время они просто шептались о чем-то…, все.
— …прошу прощения, господин Учитель, что Вы сейчас сказали?
— Я сказал?! Что я сказал?
А вот это, была действительно, забавная картина, точнее, целая галерея картин. Чем, например, приглянулась пришельцу эта старая, городская школа. Не то, что трудно сказать, даже и предположить, и то… Просто, в один прекрасный день, высокий, в белых, свободных одеждах пришелец поднялся по ступеням и вошел в длинный, школьный коридор. День был учебный, шел второй урок, поэтому в коридоре было тихо и пусто, лишь где-то в том конце коридора, маялся от безделья дежурный старшеклассник…
Не ускоряя, но и не замедляя шага, пришелец прошел половину коридора, не читая надписей, не оглядываясь по сторонам, повернул направо и вошел в кабинет, где обыкновенный учитель Самуэль Рост вел урок в третьем классе…
— Только что, господин учитель, Вы произнесли некую фразу, которую я хотел бы услышать еще раз. Конечно, если Вам не сложно, или Вы случайно не оговорились…, так кажется, иногда называют ошибки…, оговорки?
— О, Господи, что же я такого сказал, — Самуэль Рост даже побледнел, он растерянно морщил лоб, ерошил седые, редкие волосы и поминутно смотрел на собеседника, постепенно, внешним видом своим, превращаясь в известного персонажа компьютерной игры – безумного профессора…, я не могу вспомнить. Уж простите…
— Может быть, Вы попытаетесь вспомнить не отдельную фразу, а течение всего разговора, — сочувственно предложил пришелец.
— Да-да, — ухватился за предложение старый учитель, — иногда получается, иногда это помогает…
Пожалуй, можно понять старика. Вел себе спокойно уроки, день за днем приближался к покою, к небольшому садику, что во дворе дома. Пил по расписанию предписанные лекарства, ежедневно, превозмогая боль, делал несколько упражнений…, в молодости никогда не делал и был здоров, но время прошло, и теперь уже по настоятельной рекомендации врача, морщась и считая наклоны, приседания, осторожные повороты. Ранний отбой, с обязательным чтением странички другой, полчаса вздохов, похожих на стоны и причитания, а потом сон. Как правило, спокойный, до самого утра.
По чести говоря, в школе, он был последним, кто узнал о том, что пришельцы на Земле, всплеснул руками, удивился, но уже через минуту успокоился и спокойной отправился в класс…
— Мы говорили о молодом человеке, на которого вы обратили внимание в библиотеке, и работой которого заинтересовались, — начал вспоминать учитель…
— Да, я помню.
— Потом Вы читали работу этого молодого человека и сказали, направление, в котором он движется – верное, — вспомнил очередной фрагмент учитель.
— Господин учитель, я помню, что я сказал молодому человеку, меня больше интересует, что сказали Вы, — напомнил пришелец.
Учитель в очередной раз смолк, и было его жаль, растерянность, буквально, присутствовала во всех его жестах и легко читалась по выражению лица.
— Я не помню, честное слово, как-то все смешалось в голове, не могу вспомнить, — огорченный до нельзя, пробормотал учитель, — не могу вспомнить…
— Жаль.
— А может быть, это не так уж и важно, в конце концов, это ведь просто слова…
— Нет-нет, это были не просто слова, господин Рост, но я сейчас напомню. Вы сказали, — гость на минуту задумывается, а потом начинает медленно повторять, — Вы сказали, глядя на молодого человека по имени Эстебано, что даже если то, что он делает это ошибка, то ошибка эта, гениальна. Так?
— Да! Да, — обрадовался старик, — практически, слово в слово и даже интонации похожи…
— Вспомнили? Замечательно. Тогда, господин Учитель, я попрошу Вас пояснить Вашу мысль…
— Пояснить, — Учитель задумал, — я попробую…, Вы ведь были в нашей библиотеке?
— Да, я был в вашем Хранилище знаний.
— Так вот, там огромное количество книг. Есть очень древние, доставшиеся нам в наследство от цивилизаций, которых теперь уже нет. Так вот, среди этих книг, есть такие, которые по своему содержанию ошибочны. То есть сейчас, мы можем считать их ошибочными, потому что наука шагнула далеко вперед. И теперь, читая некоторые из этих манускриптов можно лишь улыбаться наивности и заблуждениям их авторов…
— Я не успел прочитать всего, но не могу припомнить таких, — удивленно признался пришелец.
— Дело в том, что Вы начали о последних достижениях. Так сказать, самые современные воззрения на науку и общество…, а есть древние книги…, — с улыбкой пояснил Учитель.
— То есть, книги наполненные знаниями, которые не являются истиной?
— Господи, да какой истиной, там столько всякого абсурдного…
— Не понимаю. А зачем вам хранить такие книги?
— Как зачем – это ведь история.
— Вы не поняли меня. История – это одна из самых древнейших наук и она весьма почитается во всех мирах, которые я посетил, но место таких книг в музее, под стеклом, а не в Хранилище знаний. Я, между прочим, видел там юношей, которые читали какие-то старинные книги.
— Наверное, им дали задание в учебном заведении, ознакомиться с научными мировоззрениями древних ученых.
— То есть, они прочитают эти книги…
— Да, прочитают, может быть, что-то законспектируют и сделают доклад в аудитории…
— То есть, принесут абсурдные и неверные знания другим людям. Но зачем?
— История. Так изучается история. Так принято.
— Что ж, хорошо, в конце концов, я здесь всего лишь гость. Но мне не понятен смысл изучения знаний, которые не являются истиной.
— Боже мой, да сколько их истинных знаний! Всего пара истин, не более…
— Что?!
— Сколько я говорю, всего истинных положений. Ну не пара, конечно, но может быть десяток. Вот, например, у Вас, там, сколько положений считаются истинными?
— Что значит сколько?! Все. Все, чего мы достигли, все до чего додумались наши ученые – все истина.
— Вы никогда не ошибались? Неужели Вам всегда так везло, что Вы сразу выбирали верное направление…
— Господин ученый, я опять перестал Вас понимать. Будьте так любезны, объясните мне…, более доходчиво.
— Ну, процесс, то есть, движение науки, он не всегда прям. Бывает так, что ученый делает открытие, делает из него определенные выводы, потом другой ученый повторяет эксперимент и получает такой же результат, потом третий. А потом находится четвертый, который повторяет опыт, но получает другой результат, или делает из того же результата другой вывод. Понимаете?
— Не совсем. Если ученые соблюдали все базовые условия опыта, то и результат должен быть один и тот же.
— Мы тоже думали долгое время именно так, но и это оказалось не истиной.
— Не понимаю. Как это не истиной?! Один и тот же ученый, один набор, одни условия, а результат разный?
— Во-первых, не один ученый, а разные ученые. Над одной проблемой могут трудиться разные ученые. А, кроме того, Вы упускаете из виду время.
— То есть. Причем здесь время?
— Как это говаривали древние – в одну реку нельзя войти дважды.
— Почему?
— Ну, река движется. То есть, один раз Вы входите в одну воду, а какое-то время спустя, часть воды передвинулась… То есть Вы вроде бы входите в эту же реку, но в тоже время как бы и не в ту…
— Вы что, голову мне морочите?! Если время – необходимый компонент эксперимента, то и оно должно повторяться.
— Но это невозможно!
— А, прошу прощения, я как-то не сразу понял – Вы еще не работаете сов временем.
— А Вы – да?
— Конечно.
— И что?
— Что.
— Ну что Вы можете сделать со временем?
— Все, что необходимо. Остановить, изменить скорость течения, изменить параметры временного потока, замкнуть. Но мы ушли в сторону. Вы рассказывали об истинном знании и ложном.
— Однако…, — учитель был поражен, ему даже потребовалось некоторое время, чтобы вернуться к рассказу, — о чем я…, а, так вот, на определенном отрезке времени, очень давно, считалось, что планета плоская, а небосвод твердый. Сейчас это конечно смешно, но тогда, первый, кто сказал это вслух, подвергся гонениям, был признан сумасшедшим и все такое прочее. Но это был огромный шаг вперед. Потом был другой, который сказал, что планета шар, открыл законы гравитации и некоторые законы небесной механики. Его сожгли…
— Что с ним сделали?
— Его сожгли на костре. А его работы признали ересью. Вы не представляете, какие тогда были времена. К сожалению, у нас не сохранилось ни одной его книги. Их тоже сожгли, вместе с автором…
— Его знания были истинными, и его сожгли, не признав истины. Я правильно понял Ваши слова.
— Ну и его знания не до конца были верными. Но по сравнению с плоской землей и твердым небом – это был колоссальный прорыв вперед.
Пришелец остановился. Как вкопанный. Спокойное лицо его, вдруг, оказалось весьма и весьма подвижным, и мало того, таило множество самых разнообразных эмоций…
— Господин Учитель, поясните мне, — совладав, наконец, с собой, обратился к собеседнику пришелец, — слово ересь, что оно значит?
— Это старинное слово, сейчас его не используют, а раньше оно обозначало нечто, что идет вразрез с общепринятым…
— Я не понял, — признался пришелец.
— Дело в том, что в то время, носителем знаний, правил и законов была церковь. То есть, священники. Среди них были очень грамотные люди, правда, не все. А кроме того, религия весьма костная отрасль… утвердившись единожды в какой-то мысли, они с трудом…
— Церковь, это здания с крестами и куполами. Причудливые такие архитектурные решения, — пробормотал пришелец.
— Это лишь одно значение, — поторопился внести ясность Учитель, — а еще церковью называют официально признанную религию. Значения разные, а слово одно.
— Религия – отрасль знаний, цель которой, дать успокоение душе, Вы об этом?
— Да, — подтвердил Учитель, — это религия, а представители этой…, отрасли…, священники. Так вот, когда-то давно, эти священники были не такими мирными, это было целое воинство, а кроме того, они являлись носителями максимального количества знаний… И вот в то время, они боролись с теми, кто пытался опровергнуть те знания, которыми они владели…
— И за несогласие с ними полагался костер?
— Иногда случалось и такое. Есть мученики веры, а есть мученики науки…
— Подождите, господин Учитель. Люди, которые заботятся о душе и о благе человека отправляют на костер того, кто несет истину? Это парадокс!
— Парадокс, но Вы не забывайте, какие были времена. А кроме того, существует еще и человечески фактор…
— Человеческий фактор?
— Ну как бы это точнее сказать…? А можно, я на примере?
— Пожалуйста, как удобно.
— Дело в том, что на результат любого эксперимента, да и вообще, любой деятельности, влияют объективные обстоятельства – с одной стороны – это объем знаний, это оборудование, это какие-то специальные условия, необходимые для этого эксперимента и субъективные обстоятельства, другими словами, личность того, кто проводит эксперимент, ну или делает какое-то дело… Понимаете?
— Да, вполне. А это происходит каждый раз?
— Да, обязательно.
— Что, и сейчас вот этого субъективного фактора не избежать?
— И сейчас тоже, — подтвердил учитель, возможно, сейчас это влияние меньше, но человеческий фактор всегда надо брать в расчет.
— Это немного странно…, так, кажется, вы говорите.
— Да, — радостно подтвердил учитель, — но знаете, с другой стороны, человеческий фактор – это великая сила. Иногда он так вмешивается в эксперимент, что следом за ошибкой идет открытие…, а иногда, настоящее чудо!
— Чудо?!
— И такое тоже случается. Именно из-за человеческого фактора некоторые открытия были сделаны на несколько десятков лет раньше…
— Простите, это как?
И снова учитель заметался, теперь ему требовались примеры, но в голове, как на грех, ничего подходящего не находилось… Помаявшись, Самуэль Рост, попробовал объяснить словами…
— Человеческий фактор, очень часто причина ошибок, но иногда, именно ошибки, причина открытий…
— Я понял, — кивнул пришелец.
— Но иногда, результат, который получен в результате такой ошибки, он…, ну его невозможно объяснить с научной точки зрения, потому что наука…, она еще не доросла до объяснения…, я наверное, не очень хорошо это объяснил…
— Я понял.
— Очень хорошо. И тогда, соответственно, такое открытие – чудо…
— Кажется, я начинаю понимать… И что, и сейчас такое случается?
— Да. Не так часто, конечно…, а с другой стороны, сейчас не делается больших, глобальных открытий…, сейчас, все больше идет процесс уточнения знаний…
— Чудеса случаются очень редко, — улыбнулся пришелец.
— Да, совершенно верно, — кивнул учитель.
Пришелец смолк, он шел вперед, задумчиво глядя себе под ноги, рядом шел Самуэль Рост, ему, по большому счету, не над чем было задумываться, мало того, где-то в глубине, он был рад, что справился с такой сложной задачей – объяснил пришельцу…
— …это даже странно.
— Что, извините?
— Я говорю, что нахожу странным, что вы пытаетесь отказаться от веры.
— Мы не пытаемся, — попытался поправить пришельца учитель, — просто к вере надо прийти, требуется какое-то время…
— Время? Нет, вам вообще не следовало отказываться от веры – она заменяет вашему обществу науку.
— Я не очень понял, — признался господин Рост.
— Есть прямая дорога, суть которой, совершенствование знаний и постижение истины. Понимание истины, суть освоения знаний, это прямая дорога. Вера – это лабиринт, где не обязательно исследовать все, главное, выбраться из него… И это – всегда риск…
3.
Поговорить прямо на оперативном совещании не удалось. Нудно и бестолково докладывали министры, потом, еще более бестолково, их заместители, потом была перепалка по поводу налогов. Год, как назло, оказался таким урожайным, что часть его просто не смогли убрать…, потом. Хотя нет, это все можно спокойно было пережить, но прямо перед совещанием у президента разболелась голова. Не помогали даже импортные, супер помогающие средства. Одним словом, смотреть на Альбера Крона было жалко, мучился человек, а помочь ему…
Наконец пытка закончилась, а вместе с ней, словно, по мановению, прошла и головная боль. Президент оживился и посмотрел на генерала…
— Послушай, Генрих, а может, мы прогуляемся по парку?
— Вам легче, господин президент?
— Ты представляешь, все прошло. Наверное, дело было не в погоде, а в этих людях, — рассмеялся президент, — ну что, пройдемся?
— Конечно, господин президент.
— …так о чем ты мне говорил?
— Три дня назад, что-то произошло.
— Что-то произошло…, Генрих, такое ощущение, что ты министр сельского хозяйства, а не военный. Что произошло?
— Три дня назад, все находящиеся сейчас на земле пришельцы, вдруг сорвались со своих мест и собрались на территории России, у них было что-то вроде…, оперативного совещания.
— Что, все десять тысяч?
— Ну, мы их по головам, конечно, не считали, но я связывался со своими людьми, они сообщили, что в какой-то момент пришельцы исчезли и у них…, так что, я предположил, что все.
— Понятно. О чем они разговаривали?
В ответ генерал пожал плечами.
— Не знаю, могу сказать только, что это был весьма интенсивный обмен информацией.
— То есть?
— Нам таки удалось обнаружить частоту, на которой у пришельцев идет общение, возможно, когда-нибудь, нам удастся расшифровывать и смысл, но сейчас мы просто вычерчиваем кривые… В этот раз кривая была…, в общем очень кривая.
— Ладно, Бог с ними, с твоими кривыми и прямыми…, что нам дает эта информация?
— Что дает. Один из контактов с жителями весьма взволновал пришельцев. Взволновал настолько, что им потребовалось срочно собрать всех вместе.
— Хорошо бы все-таки знать, что такого волнительного они узнали…, кстати, а кто этот житель? Это можно выяснить?
— По большому счету, точнее, после тщательного анализа, с определенной вероятностью, мы выявили двоих… Это старый Учитель – Самуэль Рост, сейчас он работает в муниципальной школе, в начальных классах.
— А второй?
— Бывший священник. Сейчас – пьяница и бродяга, впрочем, вполне безобидный, можно даже сказать, тихий…, числится в доме социального презрения, получает пособие, которое тут же и пропивает…
— Говоришь священник, — президент немного напрягся, — а как его имя?
— Андрэ Ларч, когда-то давно, лет пятнадцать назад, у него погибла семья, в автомобильной катастрофе, после этого он оставил службу и запил, — пояснил генерал.
— Пьяница-священник и старый учитель…, как думаешь, Генрих, кто из них обладает такой информацией, которая могла бы взволновать пришельцев?
— Даже и не знаю…, люди из безопасности поговорили и с тем, и с другим, но ничего путного не узнали. Ларч был, по обыкновению пьян и пересказывал библейские тексты, причем, как говорят некоторые слышавшие его, достаточно точно пересказывает. Ничего не комментирует, а просто бубнит все подряд…
— А этот учитель?
— Учитель показывал пришельцу школу, знакомил с некоторыми учениками…, у них даже возникло что-то вроде дискуссии, но весьма короткой…
— Пьяница или учитель, — пробормотал президент, вопросительно глядя на собеседника.
— Не знаю…, я читал оба доклада…, ничего такого в них нет. Может быть, мы вообще ошиблись, может это и не из-за них, может просто пришел сигнал с их корабля…, или вообще с планеты…, они ведь могут общаться просто, напрямую…
— Как думаешь, Генрих, может быть, все-таки пригласить Себастьяна еще раз, или лучше, попросить его пообщаться с этим пьяницей?
— Думаю, можно попробовать. Хотя, я ничего такого уж необыкновенного, от такой встречи не жду. Впрочем…, думаю, хуже не будет…
— Да уж…, — погрустнел президент, — уж куда хуже-то?
4.
Не часто, но бывает, не то чтобы какое-то уникальное событие, но разве президент не обыкновенный человек, или например, генерал? То есть, конечно, есть ответственность, пост и все такое прочее, но как иногда хочется выйти из этого охраняемого здания, надеть что-нибудь обычное и просто пройтись по улице города. И не столицы, а какого-нибудь маленького, где-нибудь на юге…
— Господин президент…
— Генрих, уж коль ты вытащил меня на такую прогулку, да еще минуя личную охрану, будь так добр, оставь в кабинете протокол, зови меня как-нибудь попроще…
— Господин Крон или Альбер?
— Пусть будет Альбер.
— Мои ребята проанализировали ситуацию, ну, насколько это возможно, и пришли к выводу – в действиях пришельцев произошли некоторые изменения…
— Какие, и пожалуйста, изъясняйся не так витиевато.
— Прошу прощения. Круг людей, которых пришельцы выбирают для общения, изменился.
— Да, каким образом?
— Теперь пришельцы чаще общаются с детьми. Подростки, совсем маленькие, школьники младших классов…
— И что это значит?
— Не знаю, Альбер.
— Да уж…, а давай присядем, вон пустая лавочка, — неожиданно предложил президент, и сам же к ней направился, продолжая на ходу, — вот уже сколько времени, практически ежедневно, ты докладываешь о действиях наших гостей…
— Да, Альбер.
— Очень часто ты говоришь – изменения, стало иначе, теперь они действуют по-другому… А для меня, это все равно, сотрясения воздуха и знаешь почему?
— Потому что мы не знаем отправной точки, — быстро ответил генерал.
— Вот именно, по отношению к чему произошли изменения – я хочу это знать.
А местечко-то было замечательное! Тень от огромного дерева, позади высокие, фигурно подстриженные кусты, а впереди пруд, по которому скользит пара лебедей…, действительно, красивое место, как раз для отдыха, разговора, или просто, чтобы подумать в одиночестве…
— Генрих, я давно хотел тебя спросить, у нас ведь есть несколько сценариев развития таких вот контактов.
— Да, конечно. У большинства государств есть сценарии, правда, они как под копирку…, по крайней мере, в основном.
— Ну, это я себе очень даже легко представляю, — пробормотал президент, — а вот такой сценарий присутствует?
— Нет, такого нет.
— Я так и думал. Кстати, а кто автор этих вот сценариев?
— Как правило, это аналитические группы, разведка, министерство обороны…, экономическая разведка, политическая безопасность, а почему Вы спрашиваете?
— Не так давно, буквально пару дней назад, мне пришла в голову мысль, что вот в таких группах не хватает писателей-фантастов, думается мне, от них бы было больше пользы, чем от военных, ты только не обижайся…
— Я и не обижаюсь, тем более, что мы как-то пытались…
— Да, — президент удивленно взглянул на собеседника, — серьезно?
— Да. Был один проект, но он не пошел, а если быть точным, то и вовсе, провалился.
— Почему?
— Наверное, из-за разницы в подходе к задаче. Фантазия писателя ничем не ограничена, а специалист, это, прежде всего, определенный тип мышления. Понимаете меня?
— Догадываюсь…, а жаль. Честное слово, наверняка, эти ребята с неограниченной фантазией смогли бы придумать нечто подобное.
— Ситуацию – да, но не выход из нее, точнее, верный, правильный выход.
— Знаешь, Генрих, пожалуй, стоит попробовать еще раз.
— Что попробовать, — не понял генерал.
— Надо пригласить на наши рабочие встречи писателя, какого-нибудь хорошего, можно даже популярного…, знаешь кого-нибудь?
— Нет, конечно, Альбер, да я сто лет не читал ничего кроме докладов, отчетов и инструкций.
— Если честно – я тоже. Некогда. Я думаю, надо дать задание Пенелопе, пусть подберет кого-нибудь подходящего.
— Она подумает, что мы рехнулись на пару.
— Знаешь, Генрих, если в самом ближайшем будущем, все это не закончится, тем или иным образом, я, скорее всего, действительно, отправлюсь в лечебницу для умалишенных. У меня ни в чем нет уверенности, такое чувство, что подо мной просто все качается, весь мир… Это отвратительное чувство.
— Господин президент, в смысле Альбер, вон он, — генерал незаметно кивнул в сторону.
— Кто?
— Вон по дорожке, идет пришелец, рядом с ним девочка, школьница, наверное, класс третий или четвертый…
— Они идут в нашем направлении?
— Да, через пару минут поравняются с нами…
— Интересно посмотреть…
— Это – главный, — тихо сообщил генерал.
— Главный?! А я думал они без чинов…
— Наверное, я не очень удачно выразился, может быть, он самый опытный, или, просто, старший, не могу сказать точно, но у него самое большое количество обращений со стороны своих…
— А знаешь, Генрих, я никогда не видел их живьем, все только в записи, а мне жутко любопытно…
— Господин президент, мы просто не могли позволить Вам пойти на прямой контакт с ними. Это вопрос безопасности, мало ли что им взбрело бы в голову…
— Ну что ты мне объясняешь, Генрих, я это понимаю, но понимаешь, есть обыкновенное, человеческое любопытство…, они далеко?
— Несколько метров…
5.
— А ты разве, не спешишь домой?
Две короткие косички с яркими бантиками взлетели, описали положенный полукруг, и опали на широкий, ажурный воротничок…
— Нет.
— А почему, — пришелец немного подался к собеседнице.
— Просто, не хочу.
— Тогда, может быть, мы погуляем, ты любишь гулять?
— Конечно, люблю. Я всегда после уроков гуляю…, но больше мне нравится гулять, если есть мороженное. Ты любишь мороженое?
— Да.
— А какое мороженое тебе нравится…
Пара прошла мимо известной скамейки, неожиданно сменила направление и направилась в сторону уличного кафе, надо думать, за мороженым…
— Генрих, я не понимаю…, это какая-то ерунда…
— В каком смысле?
— В каком смысле?! А ты представь себе – человек летит черт знает куда…, при этом заметь, скорее всего, это квалифицированный специалист, ученый. Так вот, он летит сюда, на Землю, чтобы есть мороженное с какой-то школьницей из младших классов. Или разговаривать со спившимися священниками, или со школьными учителями, которым скоро на пенсию. Разве это разумно?!
— Они не люди, господин президент.
— Ну и что, это не важно. Ты просто представь затраченные ресурсы планеты! Для его народа, вот это мороженое пойдет по цене…, я даже и не знаю, половины их космического корабля. Это же какой-то абсурд, бред! Настоящий бред!
Президент был возмущен до самой глубины, что, в свою очередь, мгновенно отразилось на его настроении, ему даже прогулка разонравилась…
— Они не люди, — осторожно повторил генерал.
— Да знаю я, — практически огрызнулся президент, — знаю! Или я что не знаю?
— Я могу только предполагать, господин президент…
— Ну так предполагай, потому что мне даже и предположить нечего!
— Они занимаются разговорами, только разговорами с того самого момента, как появились на Земле. Просто разговаривали с разными людьми.
— Ну и что? Что ты хочешь этим сказать?
— Думаю, они что-то находят в этих разговорах, что-то такое, за что они согласны платить такую цену…
— Что?! Что они такого находят в этих разговорах?!
— Мы пытаемся это выяснить, господин президент…
— Пытаетесь, — отмахнулся от собеседника Альбер Крон, — это всего лишь слова, понимаешь, просто слова и ничего больше. А нам нужен результат. Ты хоть понимаешь, что пока мы не поймем, что именно им нужно, мы не сможешь хоть как-то взять ситуация под контроль!
— Я все понимаю, господин президент. Я все понимаю…
— Послушай, Генрих, а может быть, они просто морочат нам голову?
— В каком смысле, морочат, — не понял вопроса генерал.
— Ну, предположим, что вот эти пришельцы, всего лишь группа прикрытия, понимаешь? Они просто отвлекают наше внимание, а в это время, другая их часть занимается, например, разведкой…, или даже, подготовкой вторжения…
— Другая часть – это кто? Кроме них, на Земле не зафиксировано других пришельцев…
— А если они маскируются?!
— Господин президент, — генерал сделал попытку урезонить разошедшегося собеседника, — если они невидимки, или действуют так, что мы не можем засечь их деятельность, им не нужно прикрытие, мы ведь, все равно их видим… Понимаете?
— Понимаю…
— Мы даже этим, которых видим, которые от нас не прячутся, ничего противопоставить не можем, что уж говорить…
— Да ладно, — махнул рукой президент, — я это и без тебя знаю… И вообще, вызывай машину, поехали в аэропорт, надоело мне здесь…
6.
Сначала этим, как обычной бумажной работой, занималась Пенелопа, во-первых, такая уж у нее работа, во-вторых, господин Крон вполне доверял ей, а по чести сказать, так и работы было совсем немного…. Но когда доклады и записки превратились в непрерывный, постоянно поступающий поток…
— Пенелопа, — президент посмотрел на молодую женщину, — скажи-ка, у тебя есть сообразительная, умеющая держать язык за зубами подруга?
— Подруга, — Пенелопа удивленно посмотрела на шефа.
— Да, подруга, видишь ли, мне уже недостаточно тебя одной…
По большому счету, отношения между боссом и секретаршей – это популярная тема для анекдотов и скабрезных шуток. Весьма горячая, но не соответствующая действительности. Надо же понимать, что это всего лишь шутки, не переходящие за определенную законами, грань. Просто слова, дающие возможность расслабиться, отвлечься от напряженной работы. А тот, кто этого не понимает – тот никогда не находился во власти, таким здесь просто не место…
— Мне уже можно ревновать, господин президент?
— Нет, ревновать еще рано, а вот завидовать уже можешь начинать…
— Очень интересно, и это чему же? — рассмеялась Пенелопа.
— Ну как чему, я хочу найти тебе подчиненную…
— Так я вроде справляюсь, — Пенелопе вдруг стало как-то не по себе и улыбка ее, красивая и притягательная, начала сходить…
— Пенелопа, перестань. Мне нужен человек, на которого можно будет свалить прием и обработку всех документов по делу «В гостях у двоюродной тетки», ну и соответственно, подготовку докладов по этому вопросу.
— Как Вы сказали, — и улыбка вернулась, да плюс еще и искреннее удивление, и тут же заплясали искорки в глазах…
В такую Пенелопу было просто невозможно не влюбиться…
— В гостях у двоюродной тетки, — повторил президент, — а что?
— На редкость дурацкое название.
— Нормальное название, просто ты действительно дурацких не слышала. А тут и сути соответствует и такое явное, чтобы можно было сразу…
— Господин президент, я всегда хотела спросить, а как вообще даются названия таким вот операциям?
— Пенелопа, откуда я знаю, это ведь не я придумывал, это генерал, так что, все вопросы к нему…
— Да?! И что, мне действительно, можно у него это спросить?
— Конечно, нет, Пенелопа. И более того, если ты будешь интересоваться этим вопросом, очень скоро, твоя подруга займет твое место, если конечно, пройдет проверку…
— А можно еще вопрос?
— Пенелопа, у тебя что, месячные начались?
— Господин президент…
— Ничего оскорбительного, но когда ты задаешь больше трех вопросов подряд…
— Не было трех подряд, — буркнула Пенелопа, впрочем, вполне беззлобно, — хотя, господин президент, Вы правы…, второй день…
— Ну, тогда ладно, спрашивай.
— Мне действительно интересно, а каким образом во все эти перипетии с двоюродными родственниками оказалось втянуто наше святейшество?
— Теперь уже не втянуто, — поправил девушку президент, — просто в какой-то момент показалось, что он может быть полезен. Была мысль использовать его для работы с людьми, но увы… И хватит мне зубы заговаривать, есть у тебя подходящая подруга?
— Моя двоюродная сестра.
— Ты это серьезно или все еще шутки шутишь по тему тетки, — с веселой подозрительностью поинтересовался президент.
Пенелопа прыснула, но уже через мгновение ответила серьезно, просто и однозначно:
— Это правда, господин президент. Она моя двоюродная сестра. Мы с ней дружим с детства, думаю, она вполне подойдет.
— Вот и замечательно, пусть прямо завтра и приходит, я с ней поговорю…
— А как же служба безопасности, — вполне резонно поинтересовалась Пенелопа.
— Хорошо напомнила, — поморщился президент, — все равно, пусть приходит, службу я предупрежу.
7.
— …как ты спишь в последнее время?
— В каком смысле, господин президент?
— Спокойно, как обычно, а может, ты принимаешь какие-нибудь успокоительные таблетки…
— Нет, пока обхожусь без химии, — пожал плечами генерал, — а у Вас проблемы со сном? Надо обратиться к господину Шираку…
— Генрих, ну причем здесь Альфред?! Ну, выпишет он мне какой-нибудь дряни, ты же знаешь, я ничего такого не употребляю…, а кроме того, у меня же ничего не болит.
— Я даже не знаю, что посоветовать, господин президент… Хотя, думаю, надо Вам просто отдохнуть. Выбраться на неделю в горы, например…
— В горы…, — президент смолк, словно, обдумывал это предложение…, Генрих, а может, это просто старость? Может быть, уже пора…
А что, разве не может фигура номер один в мире, просто хандрить, чувствовать усталость, быть в плохом настроении, наконец? Он ведь, в конце концов, обыкновенный человек. К тому же, действительно, немолодой. А уж складывалась его жизнь…, впрочем, в адаптированном виде, биографию президента Крона детки в школе изучают…, просто, для примера… И согласитесь, кого им еще изучать – не Юлия Цезаря же? Потому что, молоды еще…
А с другой стороны, это ведь человеческая жизнь. И не такая уж и длинная, по большому счету, а если так подумать, то и вовсе – одно мгновение. Поэтому, простой гражданин тратит ее на себя, а такие вот значительные фигуры, как Альбер Крон, тратят ее на свою страну, а когда возникает необходимость, то на весь мир… С такими проблемами не пойдешь к психоаналитику, не запишешься в группу анонимных президентов… К жене и то…, вот и выступает в роли советника и психоаналитика – командующий ВМФ страны, а для снятия колоссального внутреннего напряжения, Пенелопа с ее остротами, низким, словно бархатным, голосом и огромными, темными, то ли черными, то ли темно-карими глазами…
— Альбер, я с Вашего позволения, все-таки предупрежу Альфреда. Пусть он Вас посмотрит…
— Генерал, я что, маленький? Ты мне еще микстуру в ложку налей… Ты лучше расскажи мне, как там наши дальние родственники поживают?
— Мне кажется, их деятельность входит в очередную фазу?
— Генрих, из какой фазы, черт возьми, и в какую фазу она переходит?! Ну выражайся ты нормальным языком, чтобы тебя понять можно было…
— Господин президент, я боевой генерал, — Генрих Баро замер, как после команды «смирно», — я привык оперировать данными разведки, а это…, а это ересь, это словно дневники сумасшедшего художника читать…, и как мне основании бреда сделать нормальный вывод?
— В общем, ты прав, — выслушав отповедь генерала, произнес президент, — так что «вольно», а то мне, то же хочется вот так стоять, выкатив глаза и ждать приказа… И вот еще что, теперь, всю эту галиматью, — президент указал на папку с известным грифом про родственников, — будешь передавать Хелен. Видел девочку рядом с Пенелопой, так вот, это Хелен – все это к ней.
— Да, господин президент.
— Она будет читать весь этот бред, и превращать его в нормальную информацию…
— Господин президент, — генерал шагнул вперед и понизил голос, — как она здесь оказалась, кто ее вам предложил? Служба безопасности ее проверяла?
— Генрих, она – мой человек. Только мой, а официально, она помощница Пенелопы.
— А как же служба контроля персонала…
— Ты меня не понял, генерал – она только мой человек. Все… И кстати, попробуешь проверить ее хоть каким-нибудь образом – сделаю младшим лейтенантом, молодым и бестолковым…
Сказал, выдержал небольшую паузу и рассмеялся. А потом и генерал, сначала посопел, конечно, а потом, внутри отпустило, он расслабился, и тоже расхохотался… А почему бы и нет, хорошая же получилась шутка. А кроме того, ничто так не способствует восстановлению равновесия в отношениях, как смех. Нормальный, здоровый смех над остроумной шуткой.
8.
И правда, слишком уж она тихая, ей бы побойчее быть, и сложилось бы у нее все как надо. И карьера, и семья, а так…, считай, одна-одинешенька. А с другой стороны, говорят ведь, что не бывает просто случайностей в этой жизни. Хотя, кто это знает, кому известно это доподлинно? А по всему остальному, это место, словно было создано для Хелен.
То есть, Пенелопа, по начала присматривала за сестрой, иногда подсказывала, иногда поправляла, а потом, и сама начала захаживать к ней, в кабинет-каморку, практически, под самой крышей… Постепенно привык к ней и генерал, заглядывал к ней, иногда пил чай, иногда сам приносил очередную порцию бумаг…
— Хелен, я тебе не кажется, что наш генерал неровно к тебе дышит, — теперь с работы, они, чаще всего, возвращались вместе, шли пешком, через парк и разговаривали…
— Перестань, Пенелопа!
— Да ладно тебе, сестричка.
— Не ладно, не ладно…, кстати, я с тобой давно хотела поговорить…
— Ой, неужели насчет генерала?
— Я сейчас тебя стукну, — пообещала Хелен, конечно же, чтобы не исполнить этой своей страшной угрозы.
— Ой-ой, она меня стукнет…, а давай на лавочке посидим?
— Давай…, ты, небось, покурить хочешь?
— Конечно, в кабинете нельзя, босс не курит, приходится терпеть…
— Бедненькая…, а ты приходи ко мне.
— И что там?
— А я там курю. Когда одна, когда вместе с генералом…
— Да ладно тебе, — Пенелопа не поняла, шутит ее сестра или говорит серьезно.
— У меня есть этот пункт в контракте, я специально его оговаривала.
— Ну, тихоня. А что же ты молчала?!
— Так ты больше генералом интересовалась, тебя же кроме мальчиков ничего не интересует, еще со школы, ты только и говорила, что…
— …о чем ты хотела поговорить-то, — напомнила сестре Пенелопа.
— Я разговаривала с одним из родственников, — тихо сообщила Хелен.
— С кем, с дядей?
— С каким дядей, — Хелен удивленно посмотрела на сестру.
— С дядей Томом, других родственников у нас…
— Пенелопа, я разговаривала с пришельцем, — а вот это получилось неожиданно громко, мужчина, проходивший мимо, даже оглянулся, быстро так, словно испуганно, а потом ускорил шаг.
— Ты чего орешь, — зашипела Пенелопа.
— А ты чего глупости спрашиваешь…
— Ладно-ладно, это я от неожиданности, просто не сообразила. И о чем вы разговаривали?
— Это был странный какой-то разговор. Долгий какой-то, словно бесконечный, такое чувство, что мы обо всем на свете поговорили…
— Погоди-погоди, это уже после того, как ты к нам устроилась?
— Это было два дня назад.
— Черт…
— Ты чего?
Хелен удивленно посмотрела на сестру, как та пытается прикурить фильтр, отобрала сигарету и перевернула нужной стороной. Дождалась, пока Пенелопа прикурила и повторила вопрос:
— Ты чего?
— Об это надо обязательно доложить генералу…, наверное.
— Да я уже доложила, успокойся ты.
— Да?!
— Да. Прямо на следующий день и доложила. И отчет написала, и даже какой-то там глупый тест прошла. Оказывается, умники нашего генерала придумали какую-то систему оценок потенциальной опасности при общении с пришельцами…, вот на мне они ее и опробовали…
— И как?
— Что как, — переспросила девушка.
— Ну…, ну, для начала, как отреагировал генерал?
— Нормально, — пожала плечами Хелен, — мы под это дело даже выпили. Если честно, мне показалось, что Генрих даже был рад, что это случилось со мной.
— А дальше?
— Дальше, я беседовала с президентом. Понимаешь, когда со мной это случилось, я подумала, что все. Уволят меня, как неблагонадежную, но выяснилось, что ничего страшного, передо мной даже извинились за причиненные беспокойства, а потом и вовсе отпустили с миром. Так что, все в порядке, по крайней мере, с этой точки зрения…
— Уф…, — выдохнула Пенелопа и рассмеялась, — а то я перепугалась за тебя.
— Нет, сестричка. Тут все в порядке…
— Погоди-погоди, тут в порядке, а где – нет? Что-нибудь со здоровьем…
— Да успокойся, Пенелопа, дай я сначала договорю, а потом ты уже будешь пугаться…, ну или не будешь…
— Ладно, — согласилась Пенелопа, при этом весьма и весьма подозрительно глядя на сестру, — только ты сначала мне скажи – ты не беременна?
— От кого, — рассмеялась Хелен.
— Ну, мало ли, — как-то так, уклончиво отозвалась Пенелопа.
— Ты что, подумала на Генриха?! Бедный генерал Баро, вот бы ты ему мозг выносила! Сестричка, успокойся…
— Ну, тогда ладно, тогда рассказывай.
9.
…пошел дождь. Лавочку пришлось покинуть и бежать вприпрыжку, прямо по лужам, визжа, как школьницы, когда холодная вода заливалась в туфли. Потом были несколько минут под козырьком какого-то здания, потому что дождь разошелся не на шутку и превратился в сплошные потоки воды, сквозь которые били самые настоящие, в руку толщиной молнии, а потом…
— Слушай, у нас ведь завтра выходной, а давай ко мне, — предложила Пенелопа, — помнишь, как мы бегали друг к другу домой, как оставались вдвоем в выходные…
— Помню…, а помнишь, как мы вместе в ванной сидели, а моя мать зашла…, сколько нам тогда было, пятнадцать?
— Не помню точно, но дуры мы были здоровые, нас потом еще воспитывали…, полгода, наверное, пилили!
— Тебя пилили, а меня отчим так ремнем опоясывал, бр-р-р, — поежилась Хелен, — я неделю на задницу сесть не могла и спиной старалась не прислонятся.
— Этот урод тебя бил, — Пенелопа даже побледнела.
— Остынь, всего несколько раз, четыре, может быть пять. Не помню…
— Тварь, какая же он тварь!!!
— Был. Теперь его нет.
— Вот и…, — Пенелопа хотела выругаться, но Хелен ладонью прикрыла ей рот.
— Не надо, он умер. Плохо умер, жутко. Так что не надо.
— Слушай, — освобождаясь от руки, предложил Пенелопа, — а давай поваляемся в ванной, как тогда. У меня, между прочим, она здоровая. А еще есть шампанское, музыку включим, между прочим, у меня полная коллекция наших, тех…
— Ты серьезно?!
— Конечно. Кстати, ты мне еще не все рассказала.
— Ладно. Может, и правда, устроим девичник, для сестер. Что у тебя есть в холодильнике, может, зайдем в магазин…
— Да он у меня полный, еле закрывается, все есть. Даже клубника, вот такая огромная, — Пенелопа продемонстрировала собственный кулак…, — идем?
— На клубнику – конечно…
И ничего такого, в чем можно было бы заподозрить неприличное…, если, конечно, не считать неприличным два обнаженных женских тела в прозрачной ванной. Огромной, круглой ванной с горками пены, тихими пузырьками гидромассажа, которые иногда выталкивали на поверхность несколько случайно упавших ягод…
И шампанское, и музыка, на четверть или на треть возможной мощности, чтобы не повышать голос…
— Он был…, не старый…, не древний, это о возрасте, а тут все дело…, в жизни, в жизненном опыте, что ли. Да, наверное. Он был мудрым. Вот разговариваешь с ним и чувствуешь, что каждому ему слову можно верить…, а за каждым его словом…, жизнь. Понимаешь?
— Ну…, как-то не совсем.
— Жаль, я не могу этого объяснить. С ним рядом было так спокойно, от него словно какие-то волны исходили. Он словно создавал вокруг себя мир и покой. Все уходило, боли, хлопоты. Есть такое словечко…, сейчас…, умиротворение. Вот-вот, это самое то…
— Умиротворение, надо же, — Пенелопа сдула с ладони небольшое облако пены.
— Ты мне не веришь?
— Да верю, конечно. Просто я не никогда не испытывала такого покоя. Все какие-то хлопоты, суета…
— Точно, а вот рядом с ним, это все куда-то улетучивалось. Ты становишься… просветленным. Не просто человеком, а настоящим разумным существом, который может…, даже не знаю, почувствовать Вселенную, пусть на мгновение, но прикоснуться к ней. И не просто почувствовать, как если бы у тебя был такой мощнейший телескоп, а так, словно вся Вселенная – это часть тебя или ты часть Вселенной. Я, наверное, плохо это все объясняю, но иначе – не могу, не хватает чего-то…
— Я понимаю, понимаю. Ты продолжай…
— От него свет исходил, правда-правда, я, только он подошел, это почувствовала, рядом с ним было светлее. Представляешь?
— Ну, в общем-то, с трудом, — призналась Пенелопа, — а почему он подошел именно к тебя? Просто так, случайно?
— Я даже не знаю, — откинулась на край ванной Хелен, — честное слово – не знаю, но самое главное, в другом. Вот мы с ним говорили, я это все чувствовала, мне было хорошо и спокойно, а потом он ушел…
— И?
— Со мной чуть ли ни истерика случилась. Стало так плохо…, это словами не описать, навалилось все сразу, вот веришь, сестренка, если бы была такая возможность, я бы следом за ним ходила, просто шла следом и все. Ну, чтобы голос слышать, может быть, иметь возможность прикоснуться к нему, хоть изредка. Представляешь, как меня накрыло?
— Вот ты мне рассказываешь, а у меня такое чувство, что я это где-то уже слышала…, или читала…
— В записках своих докладных ты это читала, — грустно улыбнулась Хелен, — теперь я их читаю, а там это через одну встречается.
— Нет, то есть, и в записках тоже, но я и раньше это читала, вспомнить бы…
— Эх, сестра, привыкла ты, как в школе списывать, это все в Библии есть, когда ученики об Учителе писали.
— Точно!
— Вот-вот.
— Погоди, так это что получается? Неужели…
— Не знаю, — пожала плечами девушка.
— Господи, Боже мой…
— Вот тебе и Боже мой.
— Хотя, сдается мне, кончится скоро это счастье.
— Это в каком смысле – кончится?
— А ты что думаешь, они сюда жить прилетели?
— Я…, а почему ты так решила?
— Не знаю. Я ведь тысячи этих записок уже прочитала, систематизировала, выводы, там разные…, ну, для босса и конечно, для генерала. Но теперь я уверена, все, что я там навыводила – это ерунда.
— То есть?
— Мы не видим главного – то, ради чего они здесь появились.
— И что это?
— Они ищут кого-то, и я так думаю, уже нашли. Так что, скоро все закончится.
— Хочешь сказать, они скоро вернутся к себе?
— Неплохой вариант, но вряд ли. Я думаю, все будет иначе. Все будет совсем иначе…, слушай, Пенелопа, а есть у тебя что-нибудь покрепче шампанского, что-то захотелось мне…
10.
Теперь уже не лично генерал, а пара курьеров, в морской форме, которая и сто лет назад сводила с ума молоденьких девушек, доставляли доклады об общении пришельцев с землянами. Вежливые, они предварительно стучали в дверь кабинета Хелен, представлялись и только после этого протягивали запечатанный конверт девушке. Скорее всего, не будь они такими серьезными, Хелен была бы не против подружиться с одним из них, особенно глянулся ей вот этот, с внешностью…, наверное, все-таки, индейца… Но служба…
Не забывал девушку и генерал. Заглядывал на чашку чая, или на перекур, особенно если им обоим предстояло идти на доклад к президенту… А если время позволяло, то генерал был не против перекинуться с ней парой фраз…
— Ну что, как там поток информации, не иссякает, я надеюсь?
— Куда там, — улыбалась в ответ Хелен, — раньше я все легко удерживала в голове, а теперь приходиться готовить листочки-подсказки, так и кажется, что-то я забыла… Если так и дальше пойдет, думаю, мне потребуется помощник.
— Я думаю, Вы на себя наговариваете…
Такие вот незамысловатые реплики, чем-то похожие на пьесу из школьного театра. Их как раз хватало, чтобы спуститься по боковой лестнице, от кабинета Хелен до приемной президента и не заметить этой дороги…
— Ну, что скажите, — господин президент, практически всегда начинал с этой фразы…
Вроде один и тот же вопрос, но как изменились интонации! Тревога и нервное напряжение, вначале, а теперь, просто вопрос, хотя, и не лишенный интереса, искреннего интереса. Оставалось дождаться, когда этот вопрос, и вовсе, станет дежурным и не интересным, а то и вовсе пропадет…
— Так что там у нас, Хелен?
— Разговоры с детьми. Теперь только с ними.
— Дети. Только дети…, — президент нахмурился и повернулся к генералу, — как думаешь, Генрих, почему все-таки дети? Между прочим, ни один из них, так и не попытался встретиться со мной, или там с русским президентом или еще с кем-нибудь из представителей власти…
— Кажется, мы разговариваем на эту тему каждый раз, господин президент, — отозвался генерал, — мы им не интересны.
— Если бы речь шла о каком-нибудь президенте или премьер-министре, я заподозрил бы что-нибудь личное…
— Ничего личного, — генерал по привычке поднялся, — по крайней мере, настолько личного…
— Генрих, ты знаешь, я вот слушаю тебя, смотрю на тебя и честное слово, я перестаю узнавать военного.
— Виноват, господин президент.
— Перестань. Это ведь не только тебе упрек, но и мне самому. Если честно, я тоже перестал чувствовать себя президентом. Чертовы пришельцы! Боже мой, как они умудрились изуродовать нашу жизнь, наш уклад. Вторжение и победа без единого выстрела, теперь все следят только за ними. По телевизору – они, в газетах – они… Сумасшедший дом!
— Господин президент…
Присутствующие, стараясь быть незаметными, переглядывались. По большому счету, им всем было неудобно. Пожалуй, это было первый раз, когда президент, открыто, признался в беспомощности… И всем стало холодно, словно на мгновение, каждого из них выставили на улицу, под дождь и ветер, абсолютно голыми…
— Ладно, — Альбер Крон собрался, — продолжим… О чем мы говорили?
Мгновение, и стало легче, и дыхание восстановилось, и мысли перестали путаться, да и спокойнее стало. Никакого дождя, никакого ветра, да и строгие, предписанные регламентами наряды, на месте…
— …анализ позволяет предположить, что родственников интересуют свободные люди.
— Свободные, — поморщился президент, — но у нас и так не рабство…
— Может быть, я не совсем точно выразился… Рабство здесь ни при чем, но, например, мои действия диктуются Конституцией, законами, регламентами и так далее. Впрочем, как, и Ваши, и любого другого, президента или государственного деятеля…
— Продолжай-продолжай, — по выражению лица Альбера Крона, как с листа, можно было читать недовольство и несогласие.
— Почему-то их интересуют люди, с наименьшим количеством ограничений, и внешних, и внутренних… Вот например, наше святейшество, он несвободен настолько, насколько это вообще можно представить…
— Но…
— Прошу прощения, господин президент, то, что он говорит, о свободе – это полная ерунда, рамки его свободы не менее прочные, нежели чем тюремные стены. Так, продолжая эту мысль, могу сказать, что ни одного из пришельцев не заинтересовали руководители, любого уровня, понимаете…
— Кажется, я понимаю, что ты говоришь…, — президент повернулся к Хелен, — девочка, ты такого же мнения?
— Да, господин президент. По крайней мере, другого объяснения такого интереса к детям, я не смогла найти. Дети еще не понимают разницы между свободой и несвободой, между реальностью и фантазией…
— Хорошо, допустим, я приму такую точку зрения, что это нам дает?
— Сложно сказать, может быть, им самим не хватает этой самой свободы или фантазии, они ведь, в большинстве своем преклонного возраста.
— А преклонного, это сколько?
— Ну…, по расчетам ученых, в среднем, лет четыреста…, но это весьма неточная цифра.
— Ничего себе – преклонный возраст, — фыркнул президент, — Хелен ты тоже так думаешь?
— Я думаю, еще больше.
— Получается, я могу просто не дожить до того счастливого момента, когда они, наконец, покинут Землю…
— Извините, господин президент, — осторожно вмешалась Хелен, — не думаю, что они собираются задерживаться надолго. Мне кажется, они скоро уйдут…
— Скоро уйдут?
— Трудно, конечно, прогнозировать, но я, все-таки, рискну назвать цифру – месяц. Может быть, чуть дольше.
— Очень интересно…
Присутствующие повернулись к девушке.
— Думаю, что это – радостная весть, — произнес президент, — но с чего ты это взяла?
— Я по несколько раз перечитываю докладные записки, иногда возвращаюсь к тем, первым…, чтобы представить себе всю картину целиком…
— И?
— Мне кажется, их миссия подходит, или, даже, подошла к концу.
— Хочешь сказать, они сделали то, ради чего появились здесь?
— Да, господин президент.
— Хорошо если так…, правда, хотелось бы все-таки понять, что это была за миссия, чего они хотели, ради чего проделали такой долгий путь…
Последнее замечание, конечно, было к месту, но мгновением раньше, чем оно прозвучало, в кабинете словно рассвело. Не совсем, конечно, но первые лучи уже…
11.
Пенелопа внимательно смотрела на сестру, а та пила воду. Сначала один стакан, потом второй, потом…
— Эй, Хелен, что с тобой?
— Со мной, — девушка обернулась, — со мной все в порядке, просто пить очень хочется…
— И все?
— Да, — кивнула Хелен, — в горле пересохло.
— Может, тебе лучше чаю навести, у меня есть хороший, с травками, успокаивает.
— Нет-нет, спасибо, Пенелопа. Кстати, а что ты делаешь сегодня вечером?
— Не знаю…, то есть, ничего. Может, ближе к вечеру что-нибудь придумаю…
— А приходи ко мне. Или так, давай после работы пойдем ко мне, я даже подожду тебя, если будешь задерживаться….
— Ждать целый час, — напомнила Пенелопа, — а может, и еще дольше?!
— А я пока схожу в магазин, наберу всяких вкусностей, а потом заеду за тобой.
— Ладно, договорились…
Домашнее всегда остается домашним, пусть даже что-то и покупается в магазине, но для городского жителя, домашнее, это, прежде всего, то к чему приложены руки, умение и конечно, желание порадовать…
— Ну, как тебе? По-моему, нормально получилось.
— Нормально-нормально, — Пенелопа посмотрела на сестру, — но учти, к моему дню рождения ты готовишь, то же самое. Ты обещала
— Обещала – значит, приготовлю, — с улыбкой пообещала Хелен, — пойдем на балкон, надо немного отдышаться, а то такое чувство, что я потяжелела килограмм на двадцать…
— Угу, не меньше…, а у тебя там сигареты имеются…
С этой стороны всегда ветра, пахнущие океаном, несущие соленую влагу. Балкон, конечно, защищен, и большинство жильцов предпочитают никогда не открывать узких, укрепленных ставен, но Хелен обожала ветер и позволяла ему врываться, листать журналы и книги, смахивать с журнального столика бумаги, раздувать тяжелые шторы, задирать их, чуть ли, не до потолка…
— Знаешь, сестренка, я так старалась выбраться из города, я была такая счастливая, когда мне это, наконец, удалось, но вот смотрю на твою квартиру и начинаю жалеть, что перебралась в пригород, — призналась Пенелопа, пританцовывая по балкону в обнимку со шторой…
— Зато у тебя нет такой пыли, и птички тебе поют по утрам, а меня будят серены.
— Да я понимаю, а кроме того, твоя квартира, пожалуй, единственная, которая мне нравиться… А еще, мне нравиться городской пейзаж, с пятидесятого этажа…
Хелен подошла к открытой ставни и стала рядом с сестрой…
Вот уж и нет, если смотреть с такой высоты, то это уже не городской пейзаж, это что-то совершенно иное, можно даже сказать, фантастическое… Несколько небоскребов-красавцев расставленных по городу, парами и тройками. Ими город щетинился в небо, то ли отталкивал его, то ли, наоборот удерживал небо над городом, чтобы как-нибудь, не снесло его штормовым ветром…
— …отпуск. Уеду куда-нибудь одна и телефон отключу, — Хелен услышала голос Пенелопы.
— Что ты там про отпуск говорила?
— А ты меня что, совсем не слушала, — поинтересовалась Пенелопа.
— Совсем, — призналась Хелен, — мысли какие-то в голову лезли, и я увлеклась ими…
— Мечтательница, обязательно нужен тебе мужчина в дому, тогда будет не до воздушных парений. Не до воздушных замков.
— Будет мужчина, переду к тебе по соседству, — пообещала Хелен, — но пока такого нет, буду мечтать. Так что ты об отпуске говорила?
— Хочу уехать. Куда-нибудь далеко-далеко, чтобы никого знакомых, а еще лучше, чтобы вообще никого…
— Очень интересно, — фыркнула Хелен, — отказывается, это не я мечтательница, а ты…
— В каком смысле?
— О каком одиночестве ты мечтаешь с такой должностью? Скорее всего, тебя даже из страны не выпустят. Личный секретарь президента…
— И то верно, — вздохнула Пенелопа, легкое и беззаботное настроение улетучилось. Стал слышен шум с улиц, а ветер оказался…, — пойдем, что ли в комнату.
12.
— Хелен, что с тобой, ты словно сама не своя?
— Пенелопа, мне кажется, я схожу с ума, но мне не с кем поделиться, не с кем поговорить…, я очень боюсь, — голос девушки опустился до шепота.
— Чего? Кого? Давай я позвоню Генриху Баро, он пришлет своих ребят…
— Ты позвонишь генералу?
— Конечно, ты в администрации президента, тебе полагается защита, ты можешь просто сказать ему, ничего не объясняя – он обязан выделить кого-нибудь из своих людей.
— Ты серьезно?
— Абсолютно, есть такое распоряжение, подписанное президентом…
— Знаешь, — Хелен рассмеялась, но как-то очень грустно, — если бы за мной охотился какой-нибудь маньяк, я бы непременно так поступила, но дело намного серьезнее…
— Ты меня пугаешь, Хелен.
— Я не хотела этого делать, честное слово, но я вынуждена.
— Господи, Хелен, о чем ты говоришь?
— Я хочу кофе, ты будешь?
— Кофе? Да…
…как Хелен колдовала над ванночкой из нержавеющей стали, заполненной каким-то специальным песком, чтобы в него можно было воткнуть медную посудину с ручкой, как это делают где-то там, далеко…
— Хелен, а как эта штука называется?
— Какая штука?
— Ну, вот эта в руке, турка?
— Далла, это не турка, это – далла…
— Почему я все время забываю это слово, всего два слога и произносится легко…, — пробормотала Пенелопа.
— Кофе готов…
— Пенелопа, мира, к которому мы с тобой привыкли, совсем скоро не будет.
— Мира не будет?! Ты о чем?
— Совсем скоро, пришельцы уйдут, они сделали все, зачем прилетали сюда.
— Ну и слава Богу, наконец-то все вернется…
— Нет, Пенелопа! Нет, ничего не вернется! Мира не будет, нашего, к какому мы привыкли – уже никогда не будет!
— А что же тогда будет?
— Я не знаю, они еще думают, вот прямо сейчас…, а может быть, уже и придумали…
— Хочешь сказать, они нас уничтожат? Взорвут?
— Взорвут? Нет, они уже давно ничего не взрывают, ни к чему…
— А ты откуда это знаешь…
— Я ведь разговаривала с одним из них, помнишь?
— Ну, да…
— А кроме того, я знаю, практически все, о чем они говорили…, так получилось, но я самый информированный в этом вопросе человек. Наверняка в стране, а может и на всей планете…
— Подожди-подожди, а генерал, а военные, а президент?!
— Они тоже знают, я им все-все рассказала, но им не приходилось с ними разговаривать. В этом разница.
— Хелен, а что ты знаешь?
— Ты тоже хочешь знать? Ты уверена?
— Это что-то очень страшное, да?!
— …в числе цивилизаций, которые принято называть бесперспективными. Что на деле означает, что когда-то давно, мы выбрали неправильный путь развития…, вроде как, свернули не в ту сторону на каком-то там перекрестке цивилизации. В конечном итоге, мы попадем в тупик, чуть раньше или чуть попозже, это не важно. Нам уже ничего не исправить и невозможно начать все сначала…
— Почему?
— Ресурсы, прежде всего, мы просто выпотрошили планету, а это смещение климата…, а это необратимые мутации…, мы просто вымираем, как цивилизация…
— О, Господи…
— И надежды никакой нет.
— Ладно, пусть так, почему они просто не бросят нас, пусть дадут нам самим спокойно помереть!
— По большому счету, они так и поступают, они просто дают нам умереть.
— Но ты сказала, что они нас уничтожат.
— Я этого не говорила, они нас изолируют…
— Изолируют?
— Да. Просто замкнут во временной петле, из которой нам никогда не выбраться.
— А мы будем это знать?
— Да, это часть наказания, так они сказали. Мы будем выбиты из потока времени и будем болтаться между прошедшей и не наступившей секундами, плодя вариации одного и того же мгновения, пока не иссякнет энергетический ресурс…
— Это жестоко. Лучше бы они нас просто взорвали!
— Планету нельзя взрывать – это нарушит небесную механику, а это процесс сложно контролируемый, а главное необратимый.
— То есть, Земля будет, но на ней никого не будет, просто еще одна мертвая Луна…
— Я не знаю, сестренка…
— Господи, а какое они имеют право так поступать?! Кто дал им такое право?!
— Ты меня спрашиваешь или просто кричишь?
— А я кричала?
— Да, и очень громко.
— Прости, я как-то…, нервы…
— И знаешь, вот ты спросила по какому праву…, а я подумала, а по какому праву мы в свое время пришли к другим, чтобы учить их…, все возвращается. Оказывается, все всегда возвращается…
13.
…весь в белом, вел девочку за руку, и если бы не этот жуткий пейзаж вокруг, эту картину можно было бы назвать трогательной.
— Ты не подглядываешь?
— Нет-нет, ведь подглядывать нельзя, — практически возмутилась девочка и наложила ладошку прямо поверх темной повязки.
— Ну что, начнем отсюда?
— А что здесь, — кроха осторожно потопала ногами, — я ничего не чувствую.
— Я же говорю – начнем отсюда.
— Ладно. Я поняла.
— Поняла – хорошо, начинай…
— …а еще большой-большой луг. И трава, высокая-высокая, по живот или даже еще выше… А еще, речка, быстрая, но не глубокая, потому что я плавать совсем не умею… А еще три больших дерева, недалеко от реки, чтобы можно было от солнца прятаться и спать днем… А еще пусть будут бабочки. Много-много, всяких-всяких, самых разноцветных, я буду с ними играть… И это, пусть они живут долго-долго, всегда, чтобы я не плакала над блеклыми крылышками…
Эпилог.
— Хелен! Смотри…
Пенелопа поднялась с дивана и подошла к сестре…
Когда-то…, потом…, сейчас…. Трудно идентифицировать время, проживая в замкнутой петле времени. С первого витка Хелен ставила крестик каждое утро, но тогда были силы, тогда не верилось, что такое возможно, но однажды, количество крестиков перевалило за десять тысяч, и Хелен перестала считать. Кошмар оказался более, чем реальным, кроме того, пришли другие изменения, которые можно было наблюдать воочию…
Первыми начали источаться ткани, теперь, то, что носилось чаще – полупрозрачно, а обивка, шторы и тому подобное – паутинки, которые рвутся при необдуманно резких движениях. Со временем, теперь это, действительно, страшное слово, начали сдавать железо и бетон. Вибрируют и подгибаются алюминиевые конструкции. От автомобилей…, вообще, от транспорта остались только остовы, утратившие цвет, теперь все матовое, если долго присматриваться, можно увидеть яркие вкрапления, но это требует огромных усилий, на которые люди давно уже не идут, экономя жизненные силы.
По большому счету, люди теперь редко ходят…, даже не так, и ходят редко, и двигаются медленно – все и вся экономят энергию. Иллюзия, конечно, но так хочется верить, что можно дожить до исцеления…
Самыми стойкими оказались мысли. Слова и воспоминания, нет-нет, а вспыхивает что-то перед глазами яркое, настолько реальное, что хочется протянуть руку и прикоснуться…
— Знаешь, Хелен, однажды, наши воспоминания станут большей реальностью, чем окружающий мир…, — такие времена, даже Пенелопа начинает философствовать и говорить истины.
— Наверное, это даже интересно, ну, в каком-то смысле…
— Даже и не знаю, хотя, наверное, все-таки, забавно…
Рассеялся в прах очередной кусочек шторы, за который зацепилась Хелен, когда поднимала руку, чтобы указать направление, куда следует посмотреть сестре…
— Смотри туда, там…
— Господи, Боже мой…, откуда она здесь…
Большая…, да нет же, огромная бабочка, яркая, словно ее только что раскрасили красками, раскрасили, не экономя, а так, чтобы это чудо было видно отовсюду. С любой точки, а по теперешним временам, и сквозь, некоторые предметы, летела. Не целенаправленно, как это делали птицы, а именно так, как положено, летать бабочке. Немного путано, бестолково, шарахаясь, порой, из стороны в сторону…
— Какая же она невозможно красивая, — даже немного задыхаясь от восторга, прошептала Пенелопа и боясь отвезти взгляд, рукой прикоснулась к сестре и взяла ее за руку, — какая она…, яркая…
— Да-да, — тихо подтвердила Хелен, — она просто чудо, настоящее чудо…
Что-то было не так, то ли голос, то ли слова, то ли интонации, одним словом Пенелопа отказалась от бабочки и повернулась к сестре – та плакала.
— Хелен, ты чего?
— Мне страшно, — шмыгнув носом, прошептала Хелен.
— Да ладно тебе, это ведь просто бабочка. Красивая, здоровенная конечно, но бабочка ведь – не бомбардировщик…
— Пенелопа, ты не понимаешь, смотри туда…
— Ну, — Пенелопа послушно обернулась и отыскала взглядом бабочку, — летит себе, чешуекрылое…
— Летит, а подумай, откуда в нашем мире такое чудо?
— Ну, не знаю…
— Она из того мира, ну который реальный, тот, который когда-то был нашим, наверное…
— Там живут теперь такие…, — перебила сестру Пенелопа и осеклась, — подожди-подожди, как это – из того мира?
Пенелопа быстро оглянулась на сестру, резким движением своим, разнося в прах высокую вазу и что еще, мелкое и незаметное, что стояло за вазой.
— Хелен…
— Это конец, Пенелопа…, нас больше нет, смотри…
А разноцветная гостья заблудилась, что-то испугало ее, она резко вильнул в сторону, и врезалась в стену…, должна была врезаться, а вместо этого, пробила в стене дыру, а потом, и все здание насквозь, чтобы в полнейшем испуге выскочить по другую сторону, метнуться вниз, разрушая крыльями основание…