Глаза змеи

Пролог.

Летом это начинается, всегда поздним летом. Будь моя воля – выделил бы эти дни в особое время года. В календаре, специальным цветом отметил бы, что-нибудь, болезненно-голубое, как это небо. Дело, конечно, не в нем, не в безветрии и не в пыльной, тусклой зелени – дело в душе, но ее, сами понимаете. А еще, это уж как хотите, можете верить, можете смеяться, но именно в эти дни, я чаще всего нахожу вещи, которые…

А так, все в порядке. У меня своя фирма. Маленькая, десять сотрудников, оборот де-нежный…, хотя, это ведь, только налоговой службе интересно. А для меня – пусть маленькая, да своя. Как мы собрались, чем занимаемся…, тоже, наверное, не важно, одно только скажу, ничего криминального. Просто, всем понемногу. Если это «немного» можно купить где-нибудь подешевле, а потом продать, куда-нибудь, подороже. Ткани – значит ткани, металл – значит металл, путевки на курорт – от путевок тоже не отказываемся, особенно, в сезон… Крутимся, как говорится, верное, между прочим, слово…Впрочем, и это, то же, не важно – так, для за-травки, надо ведь с чего-то начать…

А вот теперь о главном. В эти самые дни, мне не работается – просто не могу. Одолева-ет меня какая-то тоска, слабость необъяснимая и ломота во всем теле, сумерки души – если можно так выразиться. Об этой странной, сезонной особенности моего организма, подчинен-ные знают и тактично стараются не беспокоить по мелочам. В иной день, лишний раз, даже, в кабинет стараются не заглядывать – не меня опасаются «не в духе», а, наоборот, оберегают от пустой суеты и бестолковых хлопот.

Вот и в этот раз, то же самое. Вышел утром из дома – было все нормально. Дышалось легко, ночной дождь прибил пыль, обновил зелень листочков и травинок, и главное, успел ис-париться с асфальта, остались лишь небольшие лужицы с забавными отражениями. Но во всем скрывается несправедливость бытия – вышел из дома вполне счастливый человек, а вот к га-ражу подошел уже встревоженный. А уж когда добрался до работы, испытав на себе все пре-лести утренних пробок, сами понимаете, поднялась со дна души вся муть жизни. Так я и понял – время пришло – то самое, которое мое…

До офиса я добрался, практически, на последнем издыхании. Еще в коридоре услышал я хохот сотрудников и раздраженно представил, как старший менеджер – Сергей Максимов рас-сказывает утреннюю порцию баек и анекдотов… В иное время, тем более, что рабочий день еще не начался, я бы с удовольствием и сам принял участие в общем веселье, но только не се-годня.

Не сегодня…

Ну, в общем, прошел я мимо бухгалтерии, зашел в свой кабинет, и уже маясь и душой, и нервами, плюхнулся в рабочее свое кресло. Прислушался к себе, к внутреннему своему со-стоянию, удостоверился, лишний раз, что это, как раз, то самое и есть, и прикрыл глаза. От-ключился, как вроде бы… Сколько прошло времени, как оно прошло, то есть, заглядывал ли кто-нибудь в кабинет, звонил ли – даже не знаю что ответить – меня на рабочем месте не было. А спросите, где я был – тоже не отвечу – меня, словно вообще, не было…

Наверное, и это затмение мое, прошло бы, как оно проходило всегда. Дней через десять, ну, или через пару недель, за которые, я успел бы перессориться со всеми, наорать на всех и достать другим, известными мне способами. А всех, это и правда, обозначает всех, семейных моих, друзей, знакомых, подчиненных, даже продавщицу в магазине. Всегда так бывало и гро-зило повторением сейчас…, но где-то, перед обедом, в дверь кабинета осторожно постучали.

 Войдите, — откликнулся я, обращаясь к кому-то там, за дверью…

Вот с этого все и началось. Нет-нет, не было за дверью никакого чудесного избавления, стояли за дверью и хотели меня видеть мой заместитель – Буров Андрей и мой же главный бухгалтер – Любовь Андреевна.

 Разрешите, Евгений Петрович, — просунулся в кабинет Андрей.

 Да можно, можно, заходи уже, — раздраженно повторил я приглашение, — что случилось, что-нибудь срочное?

 Ну, как сказать, — пробормотал Буров, пропуская перед собой Любовь Андреевну.

 Слушай, Андрей, если что-то срочное – говорите, а если нет, то я не в настроении сейчас.

 Вот-вот, мы как раз по этому поводу…

 То есть, — я удивленно посмотрел на своих сотрудников.

 Мы тут с Любочкой подумали, — начал, как обычно, издалека Буров, но инициативу мгно-венно перехватила Таранюк. Меня что ли, пожалела, впрочем, она и без этого, дама была решительная, не любившая всех этих подходов-подъездов издалёка…

 Подожди, Андрюша. Евгений Петрович, мы сильно надоедать Вам не хотим, просто есть у нас деловое предложение.

 Предложение?

 Да. Вы выслушайте, если подойдет – хорошо, ну а нет – мы просто извинимся и больше надоедать не будем.

 Ладно, говорите, — кивнул я, меня, и правда, заинтересовало это их вступление, а будь я в адекватном состоянии, то наверняка и заинтриговало бы.

 Мы вот что предлагаем. Сейчас затишье, в бизнесе, то есть, дел особых нет, а какие есть, то мы их и сами можем решить. Вам же мы предлагаем взять, что-то вроде кратковре-менного отпуска…

 Любовь Андреевна, — я был, честно говоря, разочарован, — вы же знаете, у меня это обык-новенное, сезонное…

 Нет-нет, — не позволила себя перебить Таранюк, — мы Вам не Юг предлагаем, не Турцию и не Египет этот дурацкий. Вам там сейчас делать нечего – там люди отдыхают, а это будет Вас раздражать. Нет, это однозначно, не подходит.

 Интересно. А что же, по-вашему, подходит для меня?

 Мы думаем, что самым лучшим будет поездка на машине… Знаете ли, перемена места, но так чтобы все осталось наше, русское. Язык, люди, просторы…, понимаете?

 Ну, — пожал я плечами, — не знаю, да и какая разница…

Я и правда, не понял смысла этого предложения, хотя и не поспешил отказаться, мне словно почудилось что-то такое… Ну, вот, комната. Душно в ней, накурено, но вдруг сквозня-чок образовался незаметный, и вроде как, дышать стало легче. Что-то, в этом роде…

 Мы, что думаем, — продолжила Любовь Андреевна, — болезнь эта Ваша, она от тоски. Знаете, есть такое понятие – русская тоска, как есть русская водка, например. Ее исцеляет только движение, точнее сказать побег. Самый настоящий побег в никуда. Или как вари-ант – в прошлое. Есть, например, место у Вас, куда бы Вам хотелось попасть, а точнее сказать, вернуться…

 Между прочим, — решил вставить свое слово Андрей, — в такой ситуации, обыкновенный легковой автомобиль, может стать…, настоящей, уэллсовской машиной времени…

 Интересно, — пробормотал я.

 Евгений Петрович, мы просто предлагаем. Решать, все равно, будете Вы, но нам кажется, чем маяться в четырех стенах, стократ лучше, развеять тоску по обочине…

И тут я задумался. Нет-нет, честное слово, задумался. Я ведь что только не пробовал, даже напивался – становилось, правда, еще хуже, мало того, что хмурь на душе тоскливая, так еще и больная голова утром. А тут, то есть, в предложении этом, действительно что-то было. Что-то такое, настоящее, реальное… Подходящее, другими словами. Они еще что-то говорили, а у меня уже засветилось… Сначала, как звездочка маленькая, которую разглядеть трудно, а потом, словно солнце взошло. Всплыло в памяти одно название, как раз, из моего прошлого…

И мне, вдруг, стало легче, я, буквально, понял, что хочу этого побега. Нет, от тоски я не избавился, но почувствовал, да, именно почувствовал, что у меня есть такой шанс. Поэтому, наверное, и убеждать меня долго не пришлось. Все было решено в один момент, и в одном месте, я согласился.

1.

Это были самые быстрые сборы в моей жизни. А, кроме того, берусь утверждать, что никогда раньше таких сборов у меня вообще не было. Ну, вот куда я раньше – в командировку. Или на отдых, по горящей путевке. Сборы гарантировать должны были комфорт, удобство, понимаете, да? А здесь все наоборот, эти сборы должны были гарантировать стопроцентный разрыв с миром, который довел меня до затмения. Правильное это слово – побег, а бежать, лучше всегда налегке. Так что, только самые необходимые вещи – все они легко разместились в спортивной сумке – никаких галстуков, костюмов, начищенных туфлей – джинсовая пара, несколько маек, кроссовки и темные очки…

Саша, точнее Александра, жена моя, присев на диван, молча, наблюдала за моей тороп-ливой деятельностью. А, хочется сказать, у меня были причины торопиться. Во-первых, я всем своим существом уже был в дороге. А во-вторых, я просто спинным мозгом чувствовал, что с Александрой, если я попытаюсь ей что-нибудь объяснить, будут проблемы…, да и кто же это объясняет побег?!

 Женя, что случилось? — услышал я ее тихий, и слишком уж спокойный, а значит, на взво-де, голос.

 Ничего не случилось, — соврал, я не поворачиваясь и проверяя, все ли взял с собой, — про-сто, срочная командировка…

Хотя, почему соврал? Вовсе даже и не соврал, просто понятию командировка, я придал более широкий и более глубокий смысл.

 Женя, куда ты едешь? И почему так срочно?

Черт возьми, как это я не подумал, что придется отвечать на такой простой и естествен-ный вопрос…

 А…, соседняя область, Рязанская, может быть, еще Владимирская, точно не знаю…, от много зависит…

 Соседняя область…, Владимирская?

 Сначала Рязанская, а потом…

 Понятно, — мне показалось, что Александра успокоилась, скорее даже разочаровалась, по крайней мере, мелькнуло у нее что-то в голосе…, да только я не собирался расшифровы-вать полутона и улавливать скрытые смыслы в словах супруги.

 Возможно, придется посетить еще пару городов, — я решил, на всякий случай, сделать за-дел для отступления. Вдруг, что-то изменится…

 Надолго?

 Неделя, может быть, две…, — предположил я, исходя из намечавшихся у меня планов, я и правда думал, что пары недель мне вполне…

 Ясно, — задумчиво кивнула Александра, устало, как мне показалось, поднялась из кресла и направилась мимо меня в спальню, — ты, поаккуратнее, там, — пожелала она мне через плечо, и скрылась в другой комнате, не оглянувшись…

Вот и весь разговор. С одной стороны я и предполагал, что он получился не очень. А с другой стороны, мог я хоть раз, подумать только о себе? Да и не учил меня никто, что надо го-ворить в таких вот ситуациях женщине, с которой живешь бог знает, сколько лет, которая спит на соседней подушке, которая в свое время родила…, которую видел… Ну не знаю я, как ве-дутся такие разговоры!

Спортивная сумка со спартанским минимумом отправилась на заднее сиденье автомо-биля, я проверил наличность и документы, хотел оглянуться, но не стал, я и так был уверен, что Александра стоит у окна, а мне бы, не хотелось…

Предстояла еще одна остановка – надо было заправить машину, но это было уже, как бы по другую сторону реальности…, оставалось только последовать еще одному совету своих со-трудников и отключить мобильный телефон. На ближайшую пару недель…

И вот они, шестьсот с лишним верст хорошей дороги передо мной! Наверное, впервые, говоря о хорошей дороге, я имел ввиду, не качество покрытия, не количество поворотов и до-рожных постов ГАИ. Сегодня, дорога, для меня была некой суммой. Суммой понятий, суммой чувств, суммой людей, которые присутствуют на этой самой дороге. А с другой стороны, я и сам становился неким слагаемым этой суммы… И это было хорошо, меня это устраивало.

А дорога, вот она, передо мной – широкая, с редкими встречными и попутными маши-нами. Вот оно удовольствие – крути баранку и смотри по сторонам. Захотел – остановился, за-хотел – придавил газ, честно слово – удовольствие. А следом второе удовольствие – время, ко-торое, опять стало принадлежать мне. Целое море времени, которого должно хватить на все, даже на самую медленную езду, с остановками и неспешными перекусами, и разговорами в дорожных кафе…

Когда-то давно. Теперь уже давно, я сам ездил на дальние расстояния. Был в Гагре, Одессе, Казани, Грозном, еще где-то… Правда, сейчас, это были уже не впечатления, а всего лишь воспоминания о них. Основательно затертые, тусклые, а порой и вовсе неразличимые…

Да и Бог с ними, со старыми впечатлениями, зачем они, когда новые – вот. Они окру-жают, вливаются, наполняют, и я даже чувствую, как появляется во мне, как раз то самое, чего мне так не хватало последние несколько лет… И эти полосы, и эти автомобили, с частью кото-рых мне было по пути, ну, или временно по пути. До первого поворота, до первого перекрест-ка, до первой развилки… А потом и вовсе, все стало замечательно – закончились путанные об-ластные дороги, и пошла федеральная трасса – четыре полосы в обе стороны, хорошее покры-тие и сто двадцать, абсолютно не напрягающих, километров скорости.

Даже дождь, а если быть точным, настоящий ливень, с молниями и громом, не могли испортить моего настроения. Я сбросил скорость и сделал громче музыку, мне все равно было хорошо. Даже в этом, почерневшем, рухнувшим вниз небе, я видел настоящее. В голове мель-кали какие-то образы, что-то о деревьях, которые удерживали небо от падения на дорогу…, что-то еще, красивое, но я не художник – мне это не дано. А между тем, откуда-то из глубины этого неба, сквозь него, в землю лупили молнии, жирные, ветвистые, больше напоминавшие перевернутые, суковатые, горящие ветки. Удары грома, казалось, сотрясали машину, а вклю-ченный по такому случаю дальний свет освещал только стену дождя…

Я поймал себя на мысли, что думаю, скорее всего, банальные вещи обыкновенным, ба-нальным языком…, а с другой стороны, это были мои мысли, и только для меня. Я мысленно послал воздушный поцелуй своим сотрудникам, направившим меня к этому чуду. А еще, я ис-кренне пожалел их, они ведь даже не представляли о каком чуде идет речь.

Мне не о чем было сожалеть, разве что о скорости, которую, понятное дело, пришлось сбавить до разумного минимального предела. Но в машине-то было тепло и сухо, а из-за сига-ретного дыма и освещения приборной доски, даже уютно. Одним словом, я не печалился, даже и на такой скорости я, все равно, без опоздания попадал туда, куда ехал – ведь нельзя опоздать, когда не спешишь… Мелькнул указатель, подсказавший, что до города осталось всего ничего, а дождь, как мне показалось, пошел на убыль…

Я даже и не понял, что увидел. На мгновение, показалось мне, что кто-то лежит на до-роге… А потом мне потребовалось сделать выбор, совсем небольшой, всего два варианта. Предлагалось – продолжить свой путь и никуда не ввязываться. Но этот вариант диктовала со-временная жизнь, та самая, от которой я пытался бежать. А второй вариант…, не знаю, навер-ное, из тех времен, когда мы все были другими. Наверное, это смешно, но принять решение мне помогла одежда. Вот будь я в костюме, я бы, прислушался бы к первому варианту, но я был в джинсах, старых добрых американских… Одним словом я остановился, а потом и вовсе, включил заднюю передачу…

Слава богу, на проезжей части был не человек, а обыкновенная сумка, точнее рюкзак. Не очень большой, промокший насквозь. Мне вспомнилось, что такие рюкзаки, чаще всего, я видел на современных подростках, чем-то они им нравились. Наличие же здесь этого предмета, да к тому же еще без хозяина, объяснилось мне весьма просто – скорее всего, его просто оста-вили на крыше машины.

 Может быть, из-за дождя, заспешили… — пробормотал я вслух.

А что, очень даже здравое объяснение, тем более, что я сам, лично, не раз видел подоб-ное. На всякий случай я несколько раз крикнул в мокрую темноту:

 Эй! Есть кто-нибудь?! Алло! Чей рюкзак!?

Ответом мне был только шум дождя и гром, от только что сверкнувшей молнии. Стоять под дождем было неуютно, крикнув еще раз, я заспешил обратно в салон. Я даже не сразу со-образил, что усаживаюсь в машину с этим самым рюкзаком, пока не поставил его себе на ко-лени…

 Вот черт, — лило с этого рюкзака, пришлось перебросить его вниз, на коврик.

Я закурил и честно ждал, пока сигарета не закончилась. Потом, уже для полной очистки совести, я посигналил пару раз. Стало понятно, что я пытаюсь поймать тень. Мне ничего не оставалось, как включить первую передачу и продолжить путь…

 В конце концов, бюро находок никто еще не отменял, — пробормотал я, набирая скорость, невольно добавляя при этом, — надеюсь…

2.

Дождь по-прежнему, продолжал заливать мир, вспыхивали молнии, бил по ушам гром, а я продолжал ехать вперед. Или нет, если вещи рассматривать в их сути, то тогда это была до-рога не вперед, а назад. Ведь тянуло меня в этот город, не только желание новых впечатлений, нет – я хотел найти, свои собственные, оставленные когда-то давно, следы. Почему-то я был в этом уверен – они, по-прежнему, должны были находиться именно там, где…, как всегда, на одном и том же месте, находиться колодец или родник. Такое сравнение мне и самому понра-вилось – да, именно родник…. А еще лучше, колодец.

Если бы я разговаривал с подчиненными, или скажем, со случайными попутчиками, я отказался бы от этого выражения. Просто пришлось бы уточнять, что именно сейчас, то есть здесь и сегодня, в каждом предмете, в каждой вещи, я, прежде всего, высматриваю суть. И да-же, если просто говорю о предмете, называю его, подразумеваю, все равно, ее – суть…

Вот как это происходит в природе – засуха, долгая, невыносимая жара, и родник, вроде как иссяк? Нет воды, только высохшая, потрескавшаяся глина по руслу и все. Но стоит про-литься дождю – вода вновь возвращается. И что интересно – она продолжает течь – вдумайтесь в эти слова, в их смысл – продолжает течь. Здесь все сказано, все отмечено, все сохранено… Так и я! Черт возьми, я нуждался в том, чтобы мое собственное прошлое вернулось в меня… Господи, как же давно это было, сколько всего назад! Я, буквально, чувствовал, как наше сует-ное время проело во мне самые настоящие дыры. Будто блекли и стирались не только мои вос-поминания, но и я сам. Мое прошлое – я никогда раньше так не думал о нем. Так – это пред-метно, когда объектом размышлений становиться не какое-то там прошлое событие, или не ка-кой-то конкретный человек, с которым я когда-то пересекался, нет, а само течение времени, а ведь оно того стоит, чтобы хоть раз в жизни подумать о нем…

 Тем более, что и люди имелись, а события происходили, — добавил я вслух, озвучивая мысли, которые переполняли меня.

Течение времени… Прошлое… Только сейчас, вот здесь, в машине, я вдруг понял, что все это, то есть оно, мое прошлое, оно по-прежнему, мне дорого и, по-прежнему, внутри меня. И каждый эпизод, каждое лицо, все еще живо в моей памяти, и мало того, оно до сих пор ока-зывает какое-то влияние на меня теперешнего, меня настоящего… Оно, прошлое, до сих пор привязано к моей жизни, к моей судьбе… Да изменись тогда хоть что-нибудь, хоть на толщину человеческого волоса, наверняка бы сейчас я не ехал в машине, а может быть, даже и не жил бы… Мое прошлое. Мое… Люди, которых, мне уже никогда не встретить, события, в которые мне уже никогда не вмешаться. Иногда это горько, иногда это больно, но этим оно мне и доро-го. Это странно, конечно, но даже боль из прошлого, теперь для меня, вроде как драгоцен-ность. Да, реальная драгоценность, расстаться с которой я бы не хотел. Просто не мог позво-лить себе такой роскоши – расстаться…

Мой взгляд на жизнь – уже давно, взгляд взрослого человека. Именно так я смотрю и на свою собственную жизнь, и на жизнь, которая идет вокруг меня. А значит, я вправе предполо-жить, ценность моего прошлого – она относительна, и очень даже может быть, что я единст-венный человек, для которого это – ценность. И пусть так, но для меня-то это все равно, цен-ность, вдруг, там в моем прошлом есть нечто, что мне теперешнему, необходимо…, по-настоящему, жизненно необходимо… Вдруг, именно из-за этого, случается со мной каждую осень вот эта странная болезнь… Нет, не зря я придумал эту поездку – точно – не зря!

В город я приехал часа в четыре или около того. Дождь еще продолжался, но уже как обыкновенный дождь, а не предвестник всемирного потопа. Ни грома, ни молний, а капли, хо-тя и крупные, но редкие. А вскоре, когда сквозь разорванные ветром облака, стало прогляды-вать вечернее солнышко, а дождь и вовсе закончился…

Мой город начинался с моста, точнее, вот именно с этого моста. Старенький такой мост, который, если верить очень серьезной надписи, представлял собой какую-то архитектурную ценность. И хотя за свою жизнь, я пересек много разных мостов и пересекал их по-разному. Когда ругнувшись на нерадивых ремонтников или жадные городские власти. Когда, если было хорошее настроение, обменявшись шуткой-другой с пассажиром, а иной раз, даже и не обратив внимания… Но возле этого моста я, просто обязан был остановиться. И мало того, я вышел из машины, прошелся по аллее, которая вела к этому архитектурно-ремонтному чуду, и даже взошел на него… Всего несколько шагов, столько, чтобы, перегнувшись через перила, увидеть медленную, зеленоватую воду, которая, как и тогда…

Город. Триста тысяч жителей, три тянущихся вдоль реки улицы, и множество улочек поперченных, то спускающихся, то поднимающихся, то теряющихся в зарослях, то заводящих в лабиринт частных домиков, а то, неожиданно смилостивившись, выводящих к местным, мно-гочисленным достопримечательностям. А вот чего здесь было в великом множестве – это зе-лени и храмов. Золотые, голубые, опять же зеленые, со звездами, купола и звон. Когда-то дав-но, я любил это все, любил всей душой, всем сердцем…

Что ж, вот я и приехал. Память услужливо подсказывала дорогу. Не прошло и двадцати минут, как от названного мостка, я добрался до местной гостиницы с необыкновенным и ред-ким названием «Заря». Оставив машину у входа, я вошел в холл, чтобы пообщаться с милой женщиной-администратором и узнать от нее, что гостиница, по большей части своей, пуста и с радостью примет меня – теперь вот, волею судеб, странника. Еще полчаса на то, чтобы занести вещи в гостиничный номер, а машину устроить на стоянке, сразу позади гостиницы. Ближай-шую неделю брать ее я не собирался, поэтому тщательно закрыл, отключил аккумулятор и снова вернулся в номер… Что не говори, а, отвык я от длительных поездок, ныла спина, да и ноги… Впрочем, это была приятная усталость. Усталость, которую даже жалко было переби-вать сном, поэтому я выглянул за окно, убедился, что дождь закончился окончательно, а мок-рые улицы теперь сохли, подсвеченные падающим на закат солнцем. Я неспешно умылся, сме-нил рубаху, оставил ключ администратору и отправился прогуляться… Ненадолго, просто, чтобы размять ноги, ну, или, чтобы окончательно почувствовать, что вернулся…

Ничего особенного. Дошел до уличного, открытого кафе, заказал себе кружку пива и медленно, периодически прерываясь на сигарету, выпил. Прислушался к ощущениям и решил, что этого недостаточно, я все еще чувствовал себя гостем. Я дошел до площадки, с которой обычно рассматривали реку, постоял, интересуясь, более чем рекой, окружающими меня людьми. И вот тогда, на меня буквально нахлынуло, воздух, закат, все было тем же самым, что и тогда. Подавив комок в горле, я понял, что устал, и готов к возвращению и сну…

Буквально в двух шагах от кровати, я неожиданно вспомнил, что так не и разобрался с найденной на дороге сумкой. Во-первых, следовало проверить, что же именно прихватил я на дороге… Ну, то есть, следовало бы посмотреть, может быть, в сумке были какие-то докумен-ты, или, может быть, записная книжка с адресами. Мысль была хороша со всех сторон. В конце концов, я ведь не для себя старался, а возникшее спортивное любопытство…, ну и что? С дру-гой стороны, если так подумать, для хозяина-то, сумка, все равно была потеряна. Так что, я имел полное право… А вот додумать я не успел – уснул…

3.

Спал я, буквально, до изнеможения. Просыпался, смотрел на часы, поворачивался на другой бок и снова засыпал. Но даже несмотря на это, пробыть в кровати дольше девяти часов утра, так и не смог – сработала, неизвестно когда и кем заведенная пружина. Организм от та-кой «ударной» дозы сна испытывал дискомфорт, побеждать который пришлось холодным ду-шем, импровизированной утренней зарядкой и посещением уличного, при гостинице, кафе. Чашка черного, крепкого до горечи несладкого кофе, поставила финальную точку в моем про-буждении.

Странное это было чувство – я был предоставлен самому себе. Впервые за многие годы я мог начать свой день, не сверяясь с записями в ежедневнике. Впервые, список дел был не та-ким уж и большим, точнее, там было всего два дела – сумка и еще одно. Как следовало начи-нать первое, я знал точно, а вот второе…, я даже и представления не имел, как можно начинать такие дела… С другой стороны, меня никто не торопил, у меня было время, так сказать, на размышление.

Две несвежие, черные рубахи какого-то детского размера. Некий головной убор, назва-ние которого я слышал, да не запомнил за ненадобностью, и который мог вполне принадле-жать особе любого пола… Только извлечение на свет мятого целлофанового пакета, который я даже и разворачивать не стал, позволили мне безошибочно идентифицировать пол хозяина рюкзака, точнее, хозяйки. Все вещи были влажные, грязные, и мне, надо признаться, пришлось приложить некие усилия, чтобы продолжить осмотр. В конце концов, я нашел компромиссный вариант – я просто перевернул рюкзак и вытряхнул все что было в нем на стол, предварительно застелив поверхность газетой… Иначе, эта самая поверхность, никогда бы уже не послужила мне по своему прямому назначению. Да, такой вот я странный, никогда после такой свалки я не поставлю на стол тарелку, чашку и уж тем более, не положу кусок хлеба. Уж к чему, к чему, а к чистоплотности Александра моя, умела приучать…

Гора не гора, но вот горка, получилась. Но самым забавным было то, что размерами своими эта горка основательно превосходила тот предмет, из которого она была извлечена. Да, это было забавно. Но основным чувством, было все-таки, разочарование – никаких документов в рюкзаке не было. Обыкновенное барахло, которое можно было носить с собой, а можно бы-ло, я действительно ставил знак равенства между этими двумя действиями, просто выбросить, в том числе, прямо на дорогу… Так что, ответа на свой вопрос я так и не получил, и следова-тельно, что делать дальше – не знал. Если его просто выбросили, мне следовало поступить точно также, если его потеряли – выбрасывать его, наверное, было еще рано…

 Черт возьми…, — пробормотал я, растерянно рассматривая предметы на столе.

Однако и этот осмотр, и повторный, и еще один, существовавшей растерянности не рас-сеял.

 Пожалуй, это дело надо перекурить, — предложил я сам себе, и сам же с собой согласился.

Нашлась пепельница, механизм открывания окошка был простым, а главное, дейст-вующим, и уже через минуту свежий воздух, а в городе он, действительно, был свежим, начал заполнять помещение, вытесняя из него затхлый запах чужих вещей, да еще пополам с сига-ретным дымом. Что ж, курение, при всех своих вредных последствиях, иногда, бывает полезно. Я это к тому, что именно во время курения, я невольно, отвлекся от вещей и более вниматель-но рассмотрел сам рюкзак.

 Болван, ты Евгений, — только так я смог оценить свою невнимательность.

Дело в том, что осматривать рюкзак я начал, с самого большого отделения, которое просто бросилось мне в глаза, а между тем, у рюкзака имелись и другие, поменьше. Не такие заметные, но тем не менее… Более не размышляя, я затушил сигарету и перебросал в рюкзак все то, что было на столе, и принялся за осмотр боковых, дополнительных отделений…

Радовался я рано, да и обругал себя, напрасно – обыкновенная, ничего не значащая ерунда, правда, не без исключений. Общая тетрадь с пружинным переплетом и большая запис-ная книжка. Тетрадь в первый момент меня разочаровала, она была заполнена на четыре пятых совершенно нечитаемым текстом, а вот записная книжка – это была настоящая находка. Во-первых, ее вели очень аккуратно, мало того, имелась в ней специальная ленточка-закладка, но самым поразительным было то, что записная была упакована в отдельный пакет, и даже пере-тянута крест-накрест цветными резинками, ну теми, что используют для стягивания денежных купюр…

Вот если бы у меня была такая записная книжка – я бы вел ее именно так. Буковка к бу-ковке, каждый адрес отделен от другого. Телефоны и имена подчеркнуты разноцветными чер-нилами… Я как-то не сразу обратил внимание, а когда обратил – был необыкновенно удивлен – книжка была заполнена, практически целиком. И что самое интересное, никаких посторон-них записей – адрес, имя, телефон – все. Я с интересом просмотрел несколько страниц и обна-ружил очередной повод для удивления – география. Да, по этой записной вполне можно было изучать географию страны, и это было поразительно! Хозяйка это записной, должно быть, объ-ездила пол страны… Немного другой страны, не в той, конечно, которой я родился, но все рав-но…

Впрочем, почти сразу за восхищением, посетили меня…, да, именно, сомнения. Во-первых, вещи, которые лежали передо мной, они, как бы это выразиться точнее… на них, есте-ственно, лежал отпечаток хозяйки, и я мог с уверенностью говорить, что ей совсем немного лет. А немного – это, вовсе, не двадцать. Это, в лучшем случае, лет шестнадцать, то есть – я почесал затылок – она на год старше, чем Олег! А как же школа?! Хотя, какая там школа – школа-то, при таких раскладах, как раз, побоку… Впрочем, я решил, что завелся совершенно напрасно, просто заниматься такими детьми следовало не мне, и уж точно, не бюро находок…

 В милицию бы все это отнести, — предложил я самому себе вслух.

Не самая плохая идея, а с другой стороны… Нет! Не было, да и не могло быть никакой другой стороны – это в моем прошлом были, так называемые, детские комнаты милиции, а вот сейчас, после всего того, на что нам раскрыли глаза газеты, телевиденье и прочее…

 Нет, тогда уж лучше бюро находок… В конце концов, я сюда не за этим приехал. Пусть потерянными рюкзаками занимаются соответствующие организации. А детьми их роди-тели, школы, полные учителей – это их обязанности – я здесь ни при чем…

Сказано, да и подумано было верно, правда, в душе возник некий осадок… Словно по-тянуло на меня той самой сыростью, из рюкзака…

 Ладно, черт с Вами, — буркнул я кому-то невидимому, — до бюро находок я дойду. Но не дальше – не мое это дело!

 Добрый день, — я решил, прежде всего, получить информацию прямо в гостинице и обра-тился к администратору, — не подскажите, а где в городе бюро находок, ну или что-то по-хожее?

 Потеря ли, что-нибудь, — женщина- администратор искренне огорчилась из-за моей беды.

 Нет-нет, — поторопился я успокоить сердобольную хозяйку, — такая вот получилась неза-дача, подвез вчера в дождь девушку… Помните, как вчера лило?

 Да-да, — кивнула женщина с интересом, — конечно, у меня, у мамы даже огороды залило.

 Вот-вот, я ее до города довез, она спасибо, до свиданья и побежала, а рюкзак забыла… Такая вот незадача…

 И ни документов никаких, ни бумаг?

 Я так вроде пробежался, нет. Да и ценностей там никаких нет. Так, обычные вещи…

 Даже и не знаю, — пожала плечами женщина, — имя ее тоже Вам не известно?

 Нет, как-то не познакомились…

 Будь там ценные вещи, можно было бы в милицию попробовать, — качнула головой адми-нистратор, — а из-за ерунды они связываться не будут – сами понимаете.

 Да, — вынужден был согласиться я.

 А Вы знаете что, у нас хоть и город, но большинство все равно по одной улице ходят, Вы поглядывайте, может быть, она Вас узнает, или Вы ее… Может быть, повезет…

 Может и правда, повезет, — согласился я, поблагодарил женщину и вернулся к себе в апартаменты…

Ну что же, если бы я действительно подвозил эту придуманную спутницу – наверное, можно было бы надеяться на встречу. А так… Собственно говоря, вариантов у меня не было. Оставалось просто положиться на какую-нибудь невероятную случайность. Правда, я в неве-роятные случайности не верил, а с другой стороны – этот город, он, как бы, тоже, не совсем объективная реальность… Почему бы и не предположить…, а уж не случиться – значит – не судьба. Выброшу, этот чертов рюкзак и спокойно вернусь домой…

 Без вариантов, — произнес я, и хотел уже закрыть тему, как пришло мне в голову открыть первую страницу записной книжки…

Подумалось мне, девушка, которой принадлежала записная книжка, была ответствен-ная, а в самом начале обычно бывает информация о хозяине. Я даже удивился, почему такая простая мысль не пришла мне в голову сразу… Впрочем, ничего полезного на первой странице не было. Зато имелся там рисунок – очень, кстати, неплохое изображение некого грызуна. Толи мыши, толи крысы. Хотя, скорее, все-таки, крысы, слишком уж хищный был оскал, да и хвост был, тоже… Оставалось только пожать плечами и пробормотать:

 Замечательно, значит, Крыса. Что ж, приятно познакомиться…, а если ответственно по-думать – то и не очень приятно…

Какое-то время я рассматривал странный рисунок, а потом заметил, что крыса эта на первом листе появилась не просто так. Хозяйка, рисунком этим, скрыла, более раннюю, а мо-жет быть, и вовсе, первую надпись. Минут двадцать крутил я перед окном первую страницу, и по истечении этого времени, с некоторой долей уверенности мог сказать, что крыса скрывала под собой женское имя, начинающееся на букву «Л».

 Тоже немного, — вздохнул я, — ну, по крайней мере, я могу предположить, что хозяйка все-го этого имеет отношение либо к крысам, либо она… Люба, Лариса, Лена, а может и во-все, какая-нибудь Лилия.

4.

Пришло время обеда. Спасибо большое нашей Оленьке, секретарше, именно она при-учила и меня, да и вообще всю мою фирму к одной, весьма простой мысли – обеденный пере-рыв, именно для того, чтобы обедать. Я покинул гостиницу, какое-то время шел по улицу и смотрел по сторонам. Не просто так смотрел, конечно, а высматривал – всяких кафе, закусоч-ных и ресторанчиков было во множестве, но они были похожи на те, которые я регулярно по-сещал у себя в городе, а мне хотелось, чего-нибудь такого… В конце концов, я находился, едва ли, не в исторической столице древнего государства Российского…

«Блины, домашняя кухня». Вот, это как раз то самое, что я искал. Кафе или ресторан, точнее, что-то среднее, располагалось, на двух уровнях, часть в полуподвальном помещении, а часть на веранде. Не знаю, насколько было заполнено то, нижнее помещение, а вот на веранде, под основательной такой, деревянной крышей, свободные места были и много. Веранда мне понравилась больше, к тому же, с нее открывался замечательный вид на какой-то старинный храм с синими куполами, по которым, во множестве были нарисованы золотые звезды… По веранде, между столиков, аккуратно перемещались одетые в некие национальные имитации официанты. Уточнив, на всякий случай, что свободные столики не забронированы – между прочим, вполне могло такое быть – иностранцев-то здесь, хоть пруд пруди – я устроился рядом с перильцами, как раз, напротив желанного вида. Меню было обширным, включало в себя и европейскую кухню, и кое-что из кавказской, а вот что бы порадовать подобных мне, любите-лей отечественной экзотики, имелось несколько специальных страниц. Прием заказа и серви-ровка заняли минут десять – я как раз успел пригубить пива и выкурить сигарету. Что ж, это действительно, была русская кухня, ну, по крайней мере, именно такой я ее полагал. Горячее, салатик, мясное… Я как раз приступил к десерту, когда прямо рядом со мной, что-то тихо скрипнуло, и поплыл густой, тяжелый звон. Я невольно замер, просто забыл об обеде и на ка-кое-то время, словно погрузился в звук…

Нет у меня таких слов, чтобы передать это чудо! Просто нет! Вот я часто слышал это выражение – звон плывет – но даже и не представлял себе, что у этого, достаточно распростра-ненного выражения есть, как бы это сказать, физическое соответствие. А звон действительно плыл, не знаю, ну, как облако… Спускался с колокольни и медленно растекался вокруг. Из-за него, что-то происходило со зрением, с осязанием, пусть на мгновение, но все вокруг станови-лось другим… Будь я воспитан верующим, я непременно присоединился к тем нескольким иностранцам, которые поднялись из-за столиков, и к тем многочисленным старушкам в тем-ных платочках и скромных одеждах, которые, остановившись прямо посреди улицы, поворо-тившись к центру звона, крестились в обхват и низко, до самой земли, кланялись… Нет, одно-значно, я не зря вернулся в это город. Именно в таких городах чудеса и проживают. Настоя-щие, добрые, русские…

Звоны закончились, народ вернулся за столы, за оставленные блюда, а мне вдруг стало грустно…

 Неужели и тогда так звонило, — прошептал я, стараясь мысленно, с наскока, пробиться в прошлое, в то самое, за которым я приехал, — нет, не может быть, просто не может быть… Я смог это забыть… Сучья моя жизнь…

А еще мне подумалось, что именно за вот этой светлой грустью, за этой прозрачной чистотой, ходили сюда наши предки-крестьяне. Вот что бы прийти, услышать, помолиться и заплакать от восторга и душевного трепета. Я бы и сам заплакал, сдавило же у меня горло, по-катился комок… Смог бы, может быть, не вот так, в кафе, а где-то в поле или в лесу, наедине с самим собой, со своими мыслями, со своими чувствами. Один на один с душой и…, не знаю даже, с природой, с небом, смог бы…, вот ей Богу.

Я расплатился и вышел из кафе. Я чувствовал себя чистым. Меня словно вымыли, со-драли с меня множество всякого, что мне и не нужно было вовсе. Что отяжеляло меня, лишало легкости, лишало природной естественности и чистоты. В какой-то момент я словно стал пус-тым. Вытряхнули из меня все, и теперь надо было крепко-накрепко задуматься, а стоит ли мне, подбирать все выпавшее с земли, и заталкивать назад, внутрь, в себя…

У меня даже зрение изменилось, пронзительнее стало, четче. Я был в состоянии выхва-тывать такие детали, такие тонкости и прозрачности, которые мой прежний глаз просто не ви-дел. Не мог видеть… И слух, и осязание, и запах… Впечатление вдруг стало слишком много, мне захотелось присесть и передохнуть…, я огляделся в поисках…, и увидел, что стою, как раз напротив Областного Драматического театра…

Здесь вот что забавно, у нас в городе, стоит точно такой же, ну, или очень похожий. Мне, не специалисту, например, показалось, что их вообще по одному и тому же проекту дела-ли (и что касается меня, не специалиста, и давно уже, не театрала – мне этот проект нравился). И лестница эта многоступенчатая, и огромные стеклянные окна, низ которых заполняли фото-графии артистов, афиши и что-то еще, театральное… Нет, правда, хороший, удачный проект.

Какое-то время я просто стоял и смотрел на театр… Никакой я не ценитель архитекту-ры. Для меня, здание, пусть даже очень красивое, все равно бетонная или кирпичная коробка, но до тех пор, пока оно не привязано к людям. Ну, то есть любой, самый обыкновенный дом, какая-нибудь серийная высотка становиться значимой, если у меня с ней что-то связано…, то есть, со мной связаны люди, которые живут в ней. Не знаю, может быть это и не правильно, но так есть.

Оглядевшись еще раз, я заметил пустую скамеечку. Удачная такая скамеечка, в тени, а вдалеке множество людей, которые зачем-то расположились на площади перед театром, и в то же время, как бы, напротив и одновременно… Я закурил, и уже в который раз за этот день, по-грузился в прошлое. Сначала в то, которое осталось у меня в родном городе… Вспомнилось мне, например, как водил я свою половину, когда-то давно, еще в молодости, в этот театр, точ-нее не в этот, а в наш, там, дома, а потом… Конечно, теперь я уже не мог вспомнить что имен-но мы смотрели, какое было ощущение от просмотра…, да это ведь и не важно. Тогда все лю-били театр.

Театр…, оказывается, я действительно, все помнил…, да и глупо лукавить перед самим собой. Естественно, что вспоминая тот город, я вспоминал этот, а говоря о своем прошлом, прежде всего, я вспоминал именно Её… Все остальное, даже и прошлым считать как-то стыд-но… Два года, которые я провел здесь после института, только потому, что не очень дружил с нашим деканом. И если бы не она, то и вспоминать бы эти два года не стоило – просто поте-рянное, раз и навсегда, время…

Эсмеральда… Это не псевдоним, это имя. Просто ее мама была, буквально, без ума от Виктора Гюго и его произведений. А когда у нее родилась дочка, пожелала назвать ее Эсме-ральда. Такая вот смешная история. Мне не известно, как жилось моей знакомой с этим ее именем в детстве, сильно ли, например, досаждали ее глупые мальчишки-сверстники. Когда же я встретил ее, это была высокая, светловолосая, необыкновенной красоты молодая актриса, только-только окончившая известный московский ВУЗ. Я же в то время дорабатывал поло-женный распределением срок и собирался возвращаться в родные места. Из-за нее отъезд мой был отложен сначала на месяц, потом еще на месяц, а потом еще на полгода, потом… Что де-лать – молодость живет страстями. Мы сходились, расходились, ссорились и просили друг у друга прощения. Мы, то немели в присутствии друг друга от счастья, то кривились только от упоминания имени. Страсть – одно слово, но сколько же в нем всего, и хорошего, и плохого.

Естественно, ничем другим, кроме полного и окончательного разрыва, такой роман за-кончиться не мог. И слава Богу, возобладал в нас здравый смысл. Последнюю нашу встречу, точнее, последнее объяснение провели мы на кухне кого-то из знакомых, за чашкой чая, в спо-койной беседе. Поговорили, расставили все точки над «i», и разошлись по-хорошему. В тот момент я думал, что навсегда… Да и не только в тот момент, много лет подряд я думал, что вся эта история закончилась там, на кухне, за чаем…

И пусть история закончилась так, но осталась память, осталась душа, осталось, одним словом, еще что-то. Иногда я все вспоминал, даже пытался мечтать и представлять, как бы все могло сложиться…, но всегда, неизменно, в самом конце, был тот самый разговор, правильный и нужный разговор. А вот несколько лет назад, даже и не могу сказать, сколько именно, но стало мне вдруг казаться, что там, тогда, в том разговоре, было сказано не все. Что-то важное ускользнуло, или от меня, или от нее, а может быть, и от нас обоих. И вот тогда, захотелось мне…

 Вы не находите, что это странная картина…, — голос прозвучал настолько близко и так резко, что я от неожиданности вздрогнул.

 Что?!

 Похоже, Вам не до меня, — что бы увидеть собеседника, мне пришлось повернуться почти на сто восемьдесят градусов…

За моей спиной находился, я в растерянности, подобное мне доводилось видеть только в плохом американском кино – верхом, на мотоцикле страшного вида. Между прочим, со всех сторон, страшного. Тут и картинки – сплошь черепа, да цепи. Тут и форма – куда там люби-мым моим поколением Яве и CHZ – настоящий рогатый монстр, с низким сиденьем и двигате-лем, не рискну и предположить, во сколько лошадиных сил. И это внизу, а сверху наездник – сплошные кожа, заклепки, молнии и уже названные цепи. А поверх всего этого седая голова, повязанная черным платком. Я не удержался и взглянул еще выше – ничего не изменилось, все те же купола и кресты, только покрытые золотом…

Собеседник словно давал мне время на то, чтобы осмотреть себя, когда же время, отпу-щенное мне, истекло, произнес:

 Я обратил внимание, что Вы очень внимательно рассматриваете этих людей, — рука его вяло вытянулась в сторону Театральной площади и вернулась на бак мотоцикла, — про-фессиональный интерес?

 В каком смысле? — Что ж, вполне возможно, что сегодня был не мой день для разгадыва-ния шарад и ответов на недоговоренные вопросы.

 Вы не журналист?

 Нет.

 Не представитель…, например, ОблНО?

 Нет, — повторил я.

 Тогда простите еще раз, — мужчина чуть откатил двухколесного монстра назад, как раз настолько, чтобы, не слезая с мотоцикла, можно было опереться на дерево. Занял это по-ложение и прикрыл глаза, руки его, словно сами собой сложились на груди…

Что ж, все было весьма недвусмысленно – разговор окончен, каждый может вернуться к прерванному занятию. Собственно говоря, я был бы не против, да вот беда – прежняя тонкая, душевная настройка была сбита, мне ничего не оставалось делать, как на самом деле рассмат-ривать людей на площади, замечая при этом, что количество их постепенно увеличивается…

Пожалуй, зрелище, действительно, заслуживало внимания… Я – культурный человек, может, и не профессионал от культуры, но газеты читаю и телевизор смотрю, да и книжки, то-же, иногда… Поэтому, пусть и с некоторым трудом, но все-таки сумел обнаружить некоторые соответствия между увиденным воочию, и известным мне, так сказать, заочно. Вот, например, эта группа молодых людей, кстати говоря, здесь и, правда, в большинстве своем были молодые люди. Старшеклассники или первокурсники, но не старше, по крайней мере, мне так показа-лось. Так вот, ближняя ко мне группа молодых людей, видом своим очень сильно напоминала хиппи, хотя я не знал, что это движение до сих пор популярно в молодежной среде. А практи-чески прямо за ними, расположились на асфальте, и как мне показалось, дремлют эти. Ну, как их…, разноцветные волосы гребнем, на лицах – яркий, точнее, какой-то ядовитый, грим…, панки, кажется… Потом были еще, наверное, все-таки металлисты, то же, с какими-то своими примочками. Вот те, кого я узнал, точнее идентифицировал, а вот девиц разделить между группами мне не удалось, были они какие-то и одинаковые между собой, и похожие на всех одновременно… А потом были еще…, не знаю как называются эти умственно-отсталые со спущенными штанами. Потом, прыгуны…, тоже не знаю названия, но они, из всех остальных, даже вроде как вызывали симпатию. И одеты были прилично, ну, по крайней мере, на фоне ос-тальных присутствующих, и занимались, хоть и рискованным, но все-таки спортом. Что-то вроде уличной гимнастики…, иногда их по телевизору показывают еще, какое-то новое на-правление у молодежи… Но мне, например, понравились ребята, которые играли в мяч – то же не наша игра. Мяч у них такой, маленький, даже и не мяч вовсе, а мешок с песком, и вот они им жонглируют, здорово так, ловко… Нет-нет, я был далек от умиления всем этим, я лишь го-ворю о впечатлениях, и сразу же согласен, поверхностных впечатлениях, потому что, если рас-сматривать все это всерьез, то тогда, я видел…, самое натуральное стадо. И мне, даже перед самим собой, было стыдно. Стыдно за них. Стыдно за нас – как-никак, это наши дети. Да, та-ких вот, как я сам…

 Ящер, наших не видел, — снова моим размышлениям не суждено было дотечь до какого-то логического вывода.

 Бубен с шоблой в сортире, закидываются, наверное…

 Спасибо, брат…

 Не вопрос…

Пока я поворачивался, собеседник Ящера успел куда-то скрыться. Разглядеть мне его не удалось, но голос давал право предположить возраст – лет четырнадцать. А вот его собеседни-ку, которого я не только слышал, но и имел радость видеть прямо перед собой, было никак не меньше сорока…, хотя, скорее всего, еще больше.

 Простите, — я, конечно, не знал правил этой игры, но меня всегда коробило, когда к взрослому человеку можно подойти, вот так, запросто, и обратиться на «ты», — но мне кажется, Вы слишком много позволяете этим недорослям…

 Это Вам так кажется, — сонным голосом ответил мне…, ну пусть будет Ящер, в конце концов, нас не представляли.

 Такое ощущение, что Вам нравиться, что Вас принимают за своего. Но ведь это…, недо-рого заработанный авторитет, — черт меня побери, я просто не мог этого не сказать. Впро-чем, мои слова, явно ушли мимо, но Ящер соизволил оторвался от дерева и наклониться немного вперед, в мою сторону.

 Я им не свой, просто у меня здесь дела.

 Приезжий?

 Проезжающий, — вроде как пояснил мне собеседник, хотя, ну какое это пояснение?

 Тем более, вот так, просто, подойти, словно…, не знаю, как к соседу по летней скамей-ке…

 Я не понимаю смысл Вашего возмущения, — отозвался Ящер, — он ведь не к Вам обратил-ся, ко мне. А меня это не напрягает.

 Не напрягает? — я, собственно говоря, переспросил, потому что не сразу понял ответ.

 Нисколько.

 Вас – ладно, — согласился я, — но они ведь потом так к Учителям будут обращаться, к ро-дителям…

 Эти, — собеседник качнул головой в сторону площади, — нет. Эти не будут.

 Не уверен, — не согласился я.

 Эти – не будут, — твердо произнес Ящер.

Мотоциклист потянулся, стрельнул суставами и практически без видимых усилий сдви-нул своего монстра с места. Не спеша достал из кармана кожаных штанов перчатки и принялся устраивать их на руках. Незаметное это движение, произвело некое шевеление в ближнем к нам ряду, а вскоре к скамеечке подскочило некое юное создание девичьего пола. Кожаная ко-роткая юбочка, цепочки, колечки и буквально застывший разноцветный фонтан на голове.

 Ящер, ты на флет?

 Ну, — видимо утвердительно кивнул Ящер.

 Забрось, а?

 Не вопрос. Клевый хаер.

 Сиська делала. Прикол, да, сама такая стремная, а грабли у нее…

Дальше я не расслышал, железный монстр утробно взревел, девица забралась на заднее сиденье монстра, ловко забросила ноги, практически на талию водителю и прижалась к Ящеру. Последний скривил рот, вроде как улыбнулся и экипаж отчалил…

5.

Поднялся и я. На душе было мерзко. Да, именно мерзко. Причем я даже не мог понять, что вызывает во мне большее омерзение – поведение этого Ящера, или вот этой девицы, или все сразу.

 Черт, ну и куда смотрит школа, родители, милиция, наконец?! Это же наше будущее, ма-тери, учителя, ученые…! — я буквально кипел внутри, — и все это здесь, где кругом храмы, где все должно нести культуру, сохранять традиции…!

А что делать – я такой. Моя душа не могла не реагировать на подобные контрасты – не в таких условиях воспитывалась! Так славно начинался день, я словно оттаял внутри, словно ожило что-то в душе, и вот на тебе! Достаточно было появиться какой-то мерзости, и кажется, полмира пошло прахом. Я шел по улице, но смотреть старался больше под ноги, не хотелось мне видеть этих довольных иностранцев, фотографировавших все подряд, даже этот обезьян-ник. Меня даже передернуло, ну не мог я представить себе на одной пленке, рядом, наравне с куполами, храмами и монастырями это сборище. А какой повод мы им даем, комментируя подряд одно и другое, говорить о какой-то там загадочной, русской душе…

О нашей загадочной душе. А ведь все это – все эти панки, хиппи и прочая дрянь – это ведь не наше. Это их. Одно я никогда не мог понять, как и почему, все это, здесь прижилось?! Ну не может быть здесь почвы для всего этого безобразия! У нас всегда превыше всего была чистота, духовность, душевная, если так можно сказать, невинность… Нет, не понимаю. Да и не хочу, честное слово, не хочу. Такое ощущение, что обо все это можно выпачкаться, и потом, уже никогда не отмыться… Да. Именно так, а я сюда приехал, именно за чистотой… Да, имен-но, за русской, родниковой чистотой души…

В номер я пришел совершенно разбитый. Хотел, право слово, хотел просто брякнуться на кровать и уснуть. Но потом посмотрел на часы и понял, что если усну сейчас, то ночь, на-верняка, проведу без сна. Нет, это был не подходящий мне вариант. А что можно было считать вариантом в таком случае?! Можно, конечно, было просто уехать. Дождаться утра, сесть в ма-шину и вернуться… Но тогда получалось, что несколько, совершенно случайных уродов, про-сто нет другого на них слова, испортили мне встречу с прошлым, с тем самым прошлым, к ко-торому я шел столько лет…

 Вот уж нет, — зло пробормотал я, — не получиться у вас это. Не получиться! В конце кон-цов, я ведь могу просто вас не замечать… В конце концов, вы ведь и взгляда человече-ского недостойны. Пусть вас рассматривают и изучают те, кто создал вас такими… А я выше вас, даже выше того, что вас создало… Я – русский человек…

Сказал, выплеснул, можно сказать, да и пнул в сердцах, попавшийся мне под ноги рюк-зак. Решение было скорым, я вытащил из спортивной сумки большой целлофановый пакет – люблю, чтобы под рукой были разные полезные мелочи – затолкал туда эту нечисть. Между прочим, я ни на минуту не сомневался, что принадлежит этот рюкзак какой-нибудь нечесаной, разрисованной малолетней дуре, которая, паче всяких иных благ, предпочитает такую вот ком-панию. Так вот, упаковал я все это в пакет, и даже не поленился лично дотащить все это до му-сорного бака, что стоял чуть позади гостиницы. Я бы его и в бак затолкал, да завален он был выше крышки. Пришлось просто бросить…

И, черт возьми, я почувствовал себя легче. Я вернулся в номер, тщательно вымыл руки, а потом, решил, что окончание первого моего дня здесь, следует закончить тихо. То есть, за-першись в одиночестве и предавшись воспоминаниям, в конце концов, я ехал сюда именно за этим, за тихим общением с собственной памятью. Оставалось, правда, лишнее время…

Еще час я посвятил обходу близлежащих продуктовых магазинов. Бутылка коньяка, ли-мон, нарезанный хлеб, кусочек красной рыбки, баночка икры. Память стоит дороже, точнее, она бесценна, а это…, это просто для того, что бы, выражаясь поэтическим языком, челн памя-ти быстрее скользил в выбранном направлении… Тогда, по молодости, мы не могли себе этого позволить, а теперь. Почему бы и нет? В конце концов, я ведь не напиться жаждал. Я просто хотел освободить память, причем не просто память на лица, или там на какие-то действия, это, я мог бы вспомнить и просто так, сидя за чашкой кофе и затягиваясь сигаретой. Сейчас мне было необходимо иное… тонкая, едва уловимая материя памяти, которая ведает ощущениями и чувствами. Возможно, я даже хотел добиться некого подобия повторения, мысленно, конеч-но. Полного отождествления теперешних своих ощущений и тех, из прошлого, а для этого ко-фе и сигарет было явно недостаточно…

Первая, наша с Эсмеральдой, встреча. Самая обыкновенная встреча, вечером на танцах, где среди целого моря огней, под оглушительную, другого слова и не подберешь, музыку, мы просто увидели друг друга самый первый раз. Помниться, я обзвонил, обошел всех знакомых, чтобы только найти это чудесное имя. Мне повезло, уже через пару-тройку дней я знал не только имя, но и адрес общежития, где селили молодых актеров. Потом было знакомство – нас представила друг другу общая знакомая, всегда найдется такая. А потом был долгий-долгий летний вечер, когда мы бродили вдоль реки, что-то рассказывали друг другу, над чем-то смея-лись, о чем-то грустили, глядя на звезды…

И тогда же, заглядевшись на тонкий профиль спутницы, за которым было полное звезд небо, я решился на безумный для меня шаг. Я поцеловал Эсмеральду. Союз губ этот длился, может быть, мгновение, хотя нет, почти полжизни, потом, как полагается, была первая поще-чина, молчаливая размолвка на час, в который мы так и не отошли друг от друга. А уже на рас-свете, возле дверей общежития, я испытал и второй, за эту ночь поцелуй… Меня буквально качало от счастья, когда я шел домой. Не раздеваясь, я рухнул на постель и еще долго-долго переживал мой первый и мой второй поцелуй с Эсмеральдой…

А сейчас я почти плакал, когда память освободила из своих недр ощущение тех первых прикосновений. Мне даже показалось, что земля под ногами снова завибрировала, а вторя виб-рации этой, где-то далеко, за пределами этих стен, опять поплыл, уже знакомый мне, коло-кольный звон…

Никогда раньше мне не приходилось бывать на настоящих театральных капустниках. То есть, я, конечно, слышал о таком явлении в театральной среде, но чтобы побывать там са-мому… Да и вообще, своим знакомством с театральной жизнью я обязан, конечно же, Эсме-ральде. До этого, я предпочитал всяким там лицедействам либо кино, либо хорошую книгу. Эсмеральда начала мое театральное образование, потом, из-за нее же оно было прервано – ока-залось, мне не так-то легко переносить, объяснения в любви, которыми обмениваются актеры по ходу спектакля, не говоря уж о поцелуях и объятиях… Каждая такая сцена заставляла меня злиться и ревновать. Поначалу это проходило, стоило только пасть занавесу, а потом стало ос-таваться все дольше и дольше… Потом пошли слухи – нормальное дело для театральной сре-ды, но не для меня…

Что ж, вот она, обратная, и весьма болезненная, сторона памяти. Вспоминается не толь-ко хорошее, но и то, что причиняло боль, взрывало нервы. Теперь конечно, я был старше, муд-рее, спокойнее – сейчас я готов был с этим мириться, а тогда… Тогда я был слишком молод, слишком горяч, наверное, даже, неоправданно горяч.

А тогда поползли слухи, что у Эсмеральды роман с партнером по спектаклю, имя его, правда, память моя не удержала, а может, просто не пожелала лишний раз меня расстраивать. Потом я узнал, что кто-то, не очень умный, перенес отношения на подмостках на отношения в реальной жизни. Слухи эти стали причиной нашей первой очень длительной размолвки…

Сначала каждый из нас злился и страдал в одиночку. Потом мы начали искать пути примирения, потом… Да, было и потом. Я уговаривал, убеждал, а потом и требовал, чтобы Эсмеральда оставила театр. Скандалы и сцены, слезы и проклятия – я и не знал, что жизнь так сильно напоминала любимый ее театр. Я уходил от нее и возвращался к ней. Она с проклятия-ми захлопывала за собой дверь, словно отсекала меня от себя, что бы несколько часов спустя пасть в мои объятия. Мы одновременно, и любили друг друга, и ненавидели друг друга, возно-сили до небес и убивали… Так длилось почти год. Мой безумный год, и ее безумный год…

Вернулся бы я в то время сейчас, будь у меня такая фантастическая возможность? Да, вне всякого сомнения. Наверное, и сейчас бы я ревновал, наверное, и сейчас бы я сходил с ума, но уж точно, не выпустил бы Эсмеральду из рук. Может быть, уговорил бы, а нет, честное сло-во, смирился бы… Потому что, именно там, это я тоже понял не так давно, а может быть, толь-ко сейчас, но именно там, жила моя первая, да наверное, и последняя в жизни любовь… А с другой стороны, наверное, это и правильно, что безумным человеческим желаниям не суждено сбываться. Конечно, обидно, конечно, очень хочется, но все-таки, правильно…

6.

Как правильна, а точнее, как мудра, сама суть расплаты. Воздается за все, и за плохое, и за хорошее. И за получение удовольствия, и за перенесенные обиды. Хотя, в данном, конкрет-ном случае, речь все-таки, шла именно об удовольствии. Голова после съеденного, а еще больше, после выпитого, болела. Что-то там, в ней, тяжело стучало, заставляя болезненно мор-щиться в ответ на всякий резкий, громкий звук. Ничего особенного, обыкновенное похмелье, для лечения пришлось выйти на улицу, и прямо возле стойки уличного кафе выпить рюмку водки… Очередную дозу алкоголя организм принял без желания, но потом, когда следом за первой прошла и вторая, словно очнулся. Вернулась приятность красок, запахов, постепенно отступила и стала совсем незаметной боль…

 Полегчало, — участливо поинтересовался бармен, вопросительно не опуская за стойку бу-тылку.

 Нормально, — я показал рукой, что спиртного достаточно.

 Вот и хорошо, — словно согласился бармен, — вообще-то, сейчас бы чего-нибудь горячего, было бы в тему. Очень помогает поправке организма…

 Непременно, — согласился я, — но чуть позже, чуть позже…

Ничего особенного не случилось, просто мне надо было умыться, ну и вообще, привес-ти себя в надлежащий вид. Ушло на это больше получаса, зато по истечении этого времени я был готов не только к приему горячего, а заодно и холодного, и всякого другого. Я вернулся в кафе, выслушал рекомендации официанта по поводу меню, и следуя, его же указаниям, заказал себе нечто среднее между завтраком и обедом, но с некоторой склонностью, все же, в пользу именно обеда, тем более, что и время уже…

Самочувствие, наконец-то, перестало быть предметом беспокойства. Я тепло попро-щался с официантом, барменом и даже пообещал появиться в заведении на ужин, если конеч-но, буду где-нибудь поблизости… Оглядевшись, прислушавшись к своим внутренним ощуще-ниям, я решил, что сейчас самое время для прогулки, такой обыкновенной прогулке, когда можно просто идти по улице и глазеть по сторонам. Таков уж человек, сытный обед тяжелит не только тело, но и душу. Даже тонкий внутренний эфир, и то, становиться более плотным, менее податливым…

 Именно так, — тихо скомандовал я себе, — никаких воспоминаний. Я просто один из ог-ромной армии туристов, желающих приобщиться к культурным ценностям этого города.

Скомандовал, выбрал направление и двинулся вперед. То ли обед был слишком тяжел, то ли я был еще не готов, оказалось, что ничего в этом историческом и культурном очаге меня не трогает. Все эти храмы, монастыри, церкви, они словно проходили мимо…, а может быть это я, сытый и довольный, проходил… Ну, подумаешь, старинные дома, или там храмы, соз-данные неизвестно в каком седом году?! Но больше всего, конечно, раздражали туристы, осо-бенно иностранные, с их каким-то патологическим свойством все время оказываться на пути и отвлекать. Так уж получилось, но центральная улица стала совершенно неприемлемой для мо-ей прогулки – слишком большая толчея, слишком много громких, отвлекающих звуков… Не-долго думая, я свернул в сторону, отдав предпочтение современному асфальту, пусть даже и в дырах, и трещинах, перед центральной улицей, выложенной древним, тоже исторически-ценным, булыжником…

А мне здесь понравилось…, то есть, сначала просто понравилось. А потом на меня про-сто нахлынуло, я снова начал узнавать! Улочки, тупички, тишину непередаваемую над всем этим. Не абсолютную, мертвую, а именно, ту самую. Ту, которая когда-то накрывала и прятала нас с Эсмеральдой от всего постороннего…

Иногда я позволял дорожке вести меня. И дорожка, словно включалась в игру со мной, начинала петлять, путать ориентиры. Несколько раз я, совершенно неожиданно возвращался на центральную улицу, но стоило такому случиться, я без разговоров разворачивался и снова ухо-дил в лабиринт частных домиков. Порой, мне приходилось возвращаться из глухих тупичков, куда, забавляясь, заносила меня моя дорожка, но скажу честно, эти самые тупички, я все-таки, предпочитал улицам центральным…

 Не подскажите, как к театру пройти?

И откуда только возникло это существо?! Какой-то средний род человека, всего понем-ногу. По одежде – мальчик, по голосу – девочка, с первого взгляда – лет одиннадцать, но уже второй, более внимательный взгляд, накидывает к возрасту еще пяток лет. Можно было бы и больше, но чрезмерная худоба… Волосы темно-русые, густые, но подстриженные, под маль-чика, а вот если бы была коса…, впрочем, на этом ее привлекательность и заканчивалась.

 Так что ты хотела, — я зачем-то решил уточнить.

 Театр, драматический. Не знаете, как пройти?

Я оглянулся, но место было мне незнакомое, а после всех этих поворотов, разворотов и многочисленных возвращений, сориентироваться просто не представлялось возможным.

 Кажется, вот по этому переулку можно выйти на центральную улицу. А там спросишь…

 Там нет, я оттуда иду, — вздохнула незнакомка.

 Тогда, я и сам заблудился, — я с сожалением пожал плечами.

 Понятно, — пробормотала незнакомка и двинулась дальше, оглядывая неказистое, частное жилье.

Последовал ее примеру и я, правда, выбрав, другое направление. И снова все измени-лось. Еще минуту назад я шел по сказочной, практически, несуществующей стране, а вот те-перь, прямо передо мной начинали проступать вовсе даже и не сказочные следы, а следы раз-рушения, следы запустения и следы умирания старинного города. Я глянул под ноги, куски асфальта, ходить по которому следовало с опаской, чтобы не повредить ноги, какая-то сточная канава, со всеми положенными запахами, дыра провалившегося канализационного люка и за-пах…

 Черт возьми, ну откуда взялась эта малолетняя клюшка, — раздражение вовсю бурлило во мне, — театр ей подавай. А ведь идет, это даже и к гадалке не ходи, к какому-нибудь обол-тусу с раскрашенной рожей. Куда же катится этот мир, если даже здесь, невозможно из-бежать этого всего?!

Что ж, даже от риторических вопросов бывает польза. Мне ведь не ответ нужен, а воз-можность выплеснуть с души это…

 Все, кончилась сказочка, — сделал я вывод и огляделся в очередной раз, — пора выбирать-ся.

Но сегодня, все словно сговорились, чтобы чинить мне препоны. В результате я оказал-ся в совершенно невозможной для меня ситуации – я заблудился. Да, заблудился, и это, бук-вально, в четырех улицах и пяти переулках. Появились какие-то невозможные для подъема, да и для спуска горки, возникли под ногами какие-то тропинки, но только для того, чтобы завести меня в очередной тупик, и бросить там, на произвол судьбы…

Можно, конечно, было спросить, тем более, то в одном месте, то в другом, мне встреча-лись какие-то древние бабульки и дедульки, но становиться похожим, даже в этом, на неумы-тую, бестолковую девицу мне не хотелось. Наконец, вдалеке, замаячило здание гостиницы. Вот уж не знаю, сколько я прошел пешком за эту несчастную прогулку, но ноги у меня гудели, а под черепом словно разгорался, очаг головной боли.

 Этого еще не хватало, — пробормотал я, стараясь одновременно двигаться в направлении гостиницы, и в тоже время, не терять ее из виду, что стоило мне, надо признаться, тита-нических усилий, все из-за тех же, в изобилии бывших здесь, поворотов.

Как я ни старался, как я не спешил, на обратную дорогу ушло у меня более часа, и до номера я добрался, практически, без сил. Задержавшись в холле, около аптечного киоска я ку-пил «Пенталгин», прихватил в соседнем киоске минеральной воды и, наконец-то, поднялся к себе в номер. Симптомы были мне известны, даже более чем – не сверяясь со службой метео-рологии, я точно знал, ночью начнется дождь, и будет идти весь следующий день…

Я выпил сразу пару таблеток, покурил возле открытого окна, пока действие таблеток не началось, потом ополовинил бутылку с минеральной водой и все-таки лег спать. Но уснуть смог только после того, как в окно начали стучать первые капли, а дышать стало ощутимо лег-че…

 Черт возьми, так я и знал…

7.

Знал или не знал, сегодня это уже значения не имело. Дождь, а точнее, ливень, который в мокрой своей сути, опровергал любую возможность выхода на улицу. Да что там на улицу, если бы можно было и из постели не вылезать… Однако лекарство сделали свое дело, я был здоров, а лежать здоровым было больше, чем я мог вытерпеть. Я привел себя в порядок, поку-рил, спустился вниз и легко позавтракал в кафе при гостинице. Стараясь убить время, я приня-ло участие в разговоре двух командировочных, тем более, что тема, которую они обсуждали, была мне знакома, я даже сильно интересовался ею, в свое время, но случайный разговор не затянулся. Едва в небе наметился легкий просвет, новые знакомые поспешили на работу. В данной ситуации, я им даже позавидовал. Да, так бывает – необходимость, которая в иное вре-мя вызывает недовольство – при подобном раскладе вызывает зависть… Впрочем, справедли-вости ради, стоит отметить, что командировочные, небось, завидовали мне, тому, что я сам строил свое расписание, и в любой момент мог внести в него изменение. Что ж, человек суще-ство неблагодарное – это давно известно, и лишнее доказательство этой неблагодарности ниче-го, по сути, не меняет…

В газетном киоске, который расположился в холле гостиницы, я обнаружил несколько свежих газет и решил, что для предстоящего времяпрепровождения это самое то, что надо. Как известно, печатным словом, время убивается, с наибольшей эффективностью. Мне, например, потребовалось, наверное, часа два этого самого времени, чтобы изучить и городские, и област-ные новости, и некоторые международные новости. Но одно место в местных средствах массо-вой информации, заинтересовало меня особенно – это была театральная афиша. Ее я изучал долго и с особой тщательностью, но толи Эсмеральда вышла замуж и сменила фамилию, толи, просто, не была задействована в перечисленных спектаклях (предположение о том, что Эсме-ральда вовсе покинула город, я даже и не рассматривал – это лишало мой приезд смысла изна-чально), одним словом, ее имени не нашел. Мне стало немного грустно…

Я походил по номеру, но комната была слишком маленькая, что бы от такой ходьбы можно было получить удовольствие или, хотя бы успокоение. И вот тогда, когда я почти со-всем отчаялся, тем более, что и дождь за окном навевал что-то совсем безнадежное, мой взгляд совершенно случайно зацепился за некий предмет, лежащий на полу. Прежде чем окончатель-но заинтересоваться им, я пару раз перешагнул за него, а потом даже пнул ногой, просто так, забавы ради. Забава особенно удалась, потому что предмет улетел под кровать, и мне при-шлось лезть за ним и лишний раз убеждаться в том, что пыль под кроватью – зверь, обитаю-щий повсеместно.

В конце концов, в моих руках оказалась тетрадь, которая принадлежала девочке с име-нем на букву «Л», той самой девочки, которая предпочитала не собственное имя, а название одной из самых мерзких тварей на планете – крысы. Причем не ежедневник, не записная книжка, а та, другая, читать которую, в свое время я отказался. По всей видимости, когда я со-бирал в мусорный пакет вещи Крысы, тетрадь попросту вывалилась… Что ж, возможно, это было даже и хорошо, и к месту – делать-то все равно было нечего, а в такой ситуации, любое занятие лучше, нежели чем ожидание хорошей погоды…

А почерк, между прочим, оказался вполне приемлемым, просто надо было привыкнуть к наклону и к особенному написанию некоторых букв, а так – вполне даже приличный, разбор-чивый почерк…

 Ну-с, что здесь интересного, — поинтересовался я у кого-то вслух, пододвигая стул ближе к окну. Мне хотелось устроиться с максимальным комфортом – читать, курить, и в тоже время, видеть происходит за окном, — и кто бы мог подумать, что девочка, которая вместо приличного человеческого облика и имени, предпочитает все крысиное, умеет пользо-ваться ручкой и даже знает русский язык…

«Прямая Дорога, линией, уходящая в горизонт – лишена своей сути и главного своего предназначения – нести открытия, за каждым, следующим поворотом…

Глупо бояться Тьмы – Тьма, это всего лишь неумение использовать Свет звезд… Дверь и Стена не дополняют друг друга, они противоречат друг другу, а замок – это вообще нон-сенс, маленький уродец, выродок, лишенный возможности жить самостоятельно, он – безум-ный компромисс…

Я не иду следом за Богом – это неправильно – я веду Бога за собой. Значит, я первая, я раньше, а значит, и вопрос – веришь ли ты в Бога – лишен смысла. Правильный вопрос надо задать Богу – верит ли он в меня. Если Бог правильный – он верит, а значит, я делаю правиль-но, иду правильно, останавливаюсь правильно, дерусь… Нет, не так, я не дерусь – я сражаюсь – на мне ответственность, защитить того, кто верит в меня…

Меня спрашивают о том, о чем я никогда не думала – какой может быть мой ответ?! Молчание – даже слова «я не знаю» – могут быть ошибочными. А если я говорю – «я знаю» – это может означать только одно – я дополнила своего Бога еще чем-то, какой-то новой под-робностью, каким-то новым свойством…

Слова могут быть пустым звуком, но только не эти слова – ими я показывала Тебе моего Бога. Слова, которые говорят о Боге – не могут быть пустыми…

Почему я плачу – мне больно. Что такое боль? Это еще один орган, которым я познаю Мир. Боль – знак понимания Мира?! Какой же мир я понимаю своей Болью – Мир, с которым я несовместима. Зачем я этому Миру? Зачем этот мир мне? Не только Мир делает мне больно, я тоже причиняю ему неудобства. Что дальше? Мы поймем друг друга. Мы разойдемся. Мир и Человек – это, одно и то же, или нет? Я не знаю…

Еще раз сначала.

Вот Человек и он – Мир. Долгое мое молчание раскрыло мне это. Молчание – главное достижение человека… Именно молчание создает Мир.

Много людей – много Миров, но радость от этого мала. Соприкасаясь, Миры уничто-жают друг друга… Я плакала, когда постигла – никогда мне не найти ни любви, ни друзей, даже спутников, и то, не найти…Такая жизнь: Я – Мир. Он – Мир. Ты – Мир, каждый высок, и всякий один…, навсегда. Я плакала, я и сейчас…

Когда Мир не война? Где Мир – не война!? И вот мне беда – я не умею придумать Бога, который не убивал бы Миры за Мир…

Запуталась!!! Я опять запуталась!!! Я не могу…

Значит, все опять с самого начала…

Здесь мне не интересно. Нет вопросов – нет ответов, значит, здесь нечего постигать моему молчанию. Только заготовки, которым никогда не стать Мирами…

Повезло. Еще два Мира. Лишь бы они меня дождались…

Моя дорога иной раз бывает очень долгой. Мне ведь надо не только дойти и вернуться, мне это надо проделать это дважды… Я оставлю здесь часть своего Бога, пусть он хранит их до моего возвращения…

Глаза. Сегодня я видела много глаз, но они смотрели не на меня. Неужели, это означа-ет, что меня нет… Но твоя рука чувствовала мою. Моя рука чувствовала твое плечо… Для тебя я есть, для меня ты есть, но для них нет ни тебя, ни меня…

И опять я запуталась… Я снова запуталась… Почему я всегда запутываюсь…

Пусть будет другая сторона. У всего должна быть другая сторона.

Ненависть. Какая она, оказывается, большая… Сколько в ней силы!?! Хотела бы я уметь так ненавидеть, такой силой можно зажечь Большую Звезду. Мне необходима Звезда, мне нужен свет такой звезды. Мне больше нечего противопоставить Солнцу, из-за света ко-торого, здесь все так искажено, все так уродливо, не люди, а закатные тени…

Кровь, столько крови, и так жжет внизу… Ну что она на меня так уставилась?! Сама ведь баба, должна понимать! Нет, встала за дерево и смотрела, словно у меня этого не мо-жет быть… Я и так на взводе, а тут еще и она пялиться… Когда она уехала, мне и правда, стало легче… Я постиралась в реке, помылась сама, а потом, даже не одеваясь, залезла в этот замечательный стожок и проспала почти сутки… А потом, бабка какая-то древняя, поила меня молоком и учила, как надо, чтобы было не так больно…

Кто придумал меня именно так?!»

 Записки сумасшедшего, — пробормотал я. Отбросил тетрадку и закурил.

Впрочем, что-то знакомое в этой писание было. Такое ощущение, что когда-то давно, в молодости, я что-то подобное слышал… или читал… Хотя нет, читать подобный бред я бы не стал. Значит, слышал…

 Ну конечно, это какой-нибудь взрослый умник, дурочке этой насвистел, а она все это за чистую монету приняла…, — честное слово, мне даже стало жалко ее. Из всех этих заум-ных дебрей даже взрослые с трудом выбираются, что уж говорить о ребенке…

И все равно, если бы я нашел такую вот писанину у своего балбеса, он бы у меня неде-лю сидеть на заднице не смог бы. Это для начала, а потом отправил бы Александру в школу, чтобы она разобралась с тем, что теперь преподают в школе…

Я вот свое детство вспоминаю. Нам, между прочим, ох как нелегко было. И наши роди-тели пили, отцы бросали матерей, матери гуляли от отцов, а ведь еще были и мировые катак-лизмы… Но у нас были нормальные интересы. Свои, правильные, детские. Мы в футбол игра-ли, в прятки там разные… Не было от нас вреда. Да, покуривали втихую. Да, дрались по раз-ным правильным и глупым причинам – бывало такое, врать не буду. Но вот сам мир мы вос-принимали правильно, именно так, как и следовало, и знаний наших было столько, чтобы пра-вильно воспринимать мир, вот и получались мы здоровым поколением, к нам, всякая дрянь не липла. Мы, словно привиты были от нее, привиты самой жизнью. А эти…

А это – я дотянулся до тетрадки и снова взял ее в руки – это какое-то безумие. Ну, кто дал право этой соплячке рассуждать о вещах, в которых они ничего не понимает. Сейчас не понимает, да и вряд ли когда-нибудь будет понимать. Между прочим, я всегда так считал, что есть такие отрасли, такие стороны человеческой жизни, куда без специального образования и специальной подготовки, всем подряд, лезть просто запрещено. Просто, чтобы не наворочали чего-нибудь эдакого, чтобы потом всем миром расхлебывать…

Нахлынула волна злости и раздражения – отхлынула волна. Я даже удивился, что могу так реагировать, а главное, на что? На полуграмотную писанину какой-то дурочки. А тут еще одна беда подкралась – закончились сигареты. Правда, в данной, конкретной ситуации я был рад этому – появилась необходимость выйти из номера. Я переоделся, закрыл дверь и спустил-ся в холл. Там, на широком экране, показывали новости. Я пристроился в кресле, по соседству с какой-то пожилой парой и на некоторое время погрузился в новостной поток, где невозмож-ная глупость нашего правительства чередовалась с его же вопиющей бездарностью и преступ-ной бесхозяйственностью… Все было как всегда, как обычно, мир стоял на месте – даже легче стало дышать… А из всего списка ужасов, которыми пугал нас телевизор, по-настоящему меня расстроила только одна – непогода, как обещали синоптики, затягивалась… А с другой сторо-ны, вероятность угадывания синоптиками погоды была не чаще, чем через раз, поэтому даже огорчаться, можно было не спешить. Потом по телевизору начали показывать очередную се-рию какого-то отечественного сериала. Чуть увеличившееся количество зрителей продемонст-рировали существование живого интереса к сему зрелищу, я же просто поднялся и направился в сторону выхода – я был ярым противником этого вида продукции отечественного кинопрома, особенно, когда это касалась бесконечных, любовных историй…

Половина огромный трубы из синего поликарбоната, которая призвана была защищать (она, кстати, и защищала) подход к гостинице от непогоды, позволяла, одновременно, видеть струящуюся воду над головой и быть сухим, а высокие, декоративно обрезанные кусты, по обе стороны дорожки, защищали от порывов, практически, осеннего ветра. Что ж, уличной погоды можно было не бояться, но ведь есть и другая непогода, более страшная – непогода душевная. От нее спасает домашний уют, участие близких, а вот как раз этого, здесь, мне и не хватало. Наверное, это не откровение, а точнее будет сказать – это не откровение – и уж тем более для меня. Часть сознательной жизни я провел в разъездах и командировках. Чужие города, незна-комые лица, иногда непривычный, хотя и русский язык. Сколько раз я предпочитал ранний сон в холодной гостиничной кровати, тоскливому рассматриванию улиц чужих городов. Да что го-ворить, даже сейчас, пожалуй, я был бы рад оказаться дома. Посмотрел бы телевизор, погово-рил бы с женой, или с сыном, может быть, научил бы его чему-нибудь полезному… Хотя, сей-час, учить уже не так просто, теперь дети другие, не то что мы были в свое время… Вот я…

Черт возьми! А вот такого я от себя не ожидал – оказалось, что я сам замкнул себя в за-колдованный круг. Я отправил окурок сигареты в уличную пепельницу. Ко мне подступало ощущение, которое, должно быть, испытывает заключенный, приговоренный к пожизненному заключению. Получалось, что я сам вынуждал себя возвращаться к тому, от чего, еще недавно пытался уйти. А говорят, что судьба – понятие выдуманное… Конечно, можно прямо по воз-вращению в номер, просто выпить водки и бухнуться в кровать – и никто бы меня не осудил. Но я никогда так не делал. Это был поступок слабого человека, человека, для которого жизнь – скольжение. Я таким никогда не был. Я видел жизнь такой, какая она была на самом деле, я о многом мог сказать – я знаю…

8.

Распаляя себя таким образом, не для злости, конечно, а для того, что бы желание на-питься и уснуть не возымело верх, я выпросил у дежурной по этажу кипятильник, купил не-сколько порционных пакетиков кофе, и вернулся в номер с твердой уверенность сделать что-нибудь полезное и нужное… Так вот получилось, что на какой-то момент я совершенно забыл, что нахожусь, как бы, в отпуске. Это было даже забавно, я пришел в гостиничный номер, слов-но это был мой рабочий кабинет – такое это было разочарование, не увидеть в гостиничном номере ни моего стола, ни привычных бумаг – ужасное разочарование. Но кофе был уже наве-ден, сигарета была прикурена… Одним словом, ничего другого мне не оставалось, как опять взяться за эту несчастную тетрадку… Не скажу, что мне было необыкновенно интересно…, нет, пришла мне в голову интересная мысль… Передо мной лежало литературное произведе-ние в определенном смысле, конечно. Так вот, я решил, скажем, тряхнуть стариной…

Еще в институтские годы, среди однокурсников, мое остро отточенное, критическое пе-ро пользовалось определенной известностью. Да что там однокурсники, преподаватели иной раз обращались ко мне, особенно когда требовалось кого-нибудь разгромить, и сделать это, ар-гументировано и безжалостно. Я достал собственный еженедельник, достал ручку и пригото-вился. Конечно крысу, как серьезного противника, я не рассматривал, да и метил я не в нее – просто увидел перед собой новую задачу. Воспоминание о собственной жизни, о том, какая она была на самом деле…

И лавры литературные меня вовсе не прельщали, а вот для своих детей, для внуков. На-верняка, лет через пятьдесят, когда на мое поколение будут вешать всех злых собак, это могло бы пригодиться. Для узкого, можно сказать, семейного круга… Чтобы поняли, чтобы не хаяли просто так, не зная… Ну, и место, и время, опять же…, а вдруг это знак? Символ… Чтобы не упустить волну, я вновь заглянул…

«Восход! Какой здесь восход!!!

Небо, вот оно, опирается на землю, прямо там, где сейчас стоят мои босые ноги, и поднимается вверх. Я такая маленькая, но даже я, стою с головой в небе. А оно выше меня, и вперед, и назад, но главное вверх. Чистое, его нельзя видеть, только чувствовать его, только дышать им…

И восходит звезда… Не растасканный по зрачкам карлик, но настоящая, огромная, ве-ликолепная… Она еще и на треть не вышла, а уже занимает половину неба, и оно, словно под-нимается вместе с ней… С моего места видно, как там, на Звезде бушует энергия – чистая, настолько чистая, что ее хочется пить, как воду. Утолять жажду энергией, и чувствовать, что можно жить столько же, сколько эта звезда готова давать тебе свою…

Он всегда заговаривает первым…

 Пришла? — спросил он.

 Нет, — призналась я сразу.

 Тогда, зачем ты здесь?

 Я соскучилась.

 Значит, уйдешь…

 Да, скоро. Вот еще капельку, еще граммуличку, а потом я вернусь…

 Неужели это того стоит?

 Но ведь не может быть, чтобы больше никого не нашлось…

Он ничего не ответил, просто отошел в сторону, словно пропускал меня вперед, и на каждый его шаг, слышала я, мой самый любимый звук – прозрачный перезвон колоколец, ко-торые, когда-то давно, повязал он себе на руку. Потом он остановился, оглянулся и взмахнул рукой, и меня словно осыпало этим перезвоном

 Пока!

 Пока! — я рассмеялась, и заметила с удивлением, что они перемешиваются. Мой смех и звон его колокольчиков…

Словно обрызганная звоном этим и светом, пошла я к воде, а вода здесь смывает все. Капли такой воды хватит, что бы и отмыться начисто, и одежду дорожную от пыли очи-стить, но самое замечательное, что даже после этого всего, вернется капля в реку чистой и прозрачной. Вот если доведется – поселюсь рядом с водой. Если, конечно, не будет против, Хозяйка здешней воды… Она такая странная, я ее даже немного побаиваюсь, хотя она и ве-селая бывает. Истории рассказывает и поет. Она единственная здесь поет, я спрашивала – почему другие не поют, а они улыбаются, и говорят, чтобы не мешать ей…

А имя у нее похоже на название ее воды. Почти из одних и тех же букв состоит…, я нечаянно узнала…»

Нет – я отложил в сторону и бумагу, и ручку – нет и даже еще раз, нет. Этой литературе я не критик. Это же, какая-то ненаучная фантастика! Уж не знаю, кто как, а я, например, лю-бую фантастику, даже и научную, литературой не считаю. Не понимаю, а это как в человече-ских отношениях – если понимания нет, не может быть и любви… А кроме того, не понятно, что можно написать дельного о том, что, может, никогда и не случиться… Понимаете, нет лю-дей, место и время – выдумка – тогда нет и событий. Нет событий, значит, нет переживаний, нет чувств, настоящих, я имею ввиду… На что же тогда автор опирается, не на собственный же опыт, которого у него нет и быть не может… Ну и что получается в конце концов, правильно – фикция. Выдумка, одним словом…

Другое дело, история. Или, пусть даже, детективы – все реально, все – правда. И хотя вот именно такого Иванова Петра, не было, были похожие на него – собирательный образ, соб-ранный из разных, реально существовавших событий, людей… Может быть, даже таких, как я, мои знакомые, мои друзья, мои женщины… А что, вот нашелся бы современный, а может…

Такое течение мыслей вынесло меня к печали. Были в этом течении слова, на которые я всегда так реагировал – прошлое, жизнь, ну и конечно, Эсмеральда… Да, что и говорить – жизнь идет…

Я выглянул в окно – дождь, по-прежнему, идет, и насколько я вижу, прекращаться не собирается. Небо – серое, дома – серые, людей не видно. Да и как иначе – непогода на улице, непогода… Я затушил сигарету и заварил еще чашку. Часы показывали начало восьмого…

 Нет, это слишком рано, — я был раздосадован от всей души.

Впрочем, был еще бар. Был еще телевизор. По-прежнему, была возможность напиться, но вот если честно, ничего из предложенного меня не прельщало.

 А может, и правда, пойти, пройтись, — предположил я вслух, — я ведь не сахарный, в кон-це-то концов… точно, а вот по приходу можно будет принять что-нибудь согревающее… Тогда, и к месту получиться, да и время пройдет.

Изнутри, то есть с улицы, все окружающее выглядело не так безнадежно. Были и люди, парочки какие-то, презрев дождь, прогуливались под зонтами. Кто-то спешил по делам, кто-то наоборот, брел медленно, словно дождь не трогает тех, кто никуда не спешит. Были еще ино-странные туристы. Но их вообще ничем нельзя испугать и уж тем более, каким-то там дождем – мало того, складывалось ощущение, что русский дождь – экзотика, с которой невозможно встретиться где-нибудь в Японии или в Америке… А может, это действительно так… Это аб-страктное замечание совершенно неожиданно вернуло ко мне мою Эсмеральду.

Она была странной. Не просто особенной, как бывает особенной, наверное, всякая воз-любленная для своего влюбленного, а именно странной, да что там говорить – у нее имелся самый настоящий список этих самых странностей. С одними было мириться легко, к другим можно было даже приобщиться – получалось забавно, но были у нее и такие странности, про-тив которых я был с самого начала…

Эсмеральда обожала ходить пешком. С ней хорошо было гулять, ходить по городу, хо-дить в гости или из гостей. Оно и правда, почему бы не пройтись, если на улице замечательный вечер, а завтра выходной? Но когда человек ходит только пешком, а любое передвижение на транспорте для нее самое настоящее наказание – тогда это уже странность. Или вот – ее страсть к воде, ее тоже было через край – дождь, разумеется, потом снег, потом вода в любом виде, будь то вода до половины заполнившая стакан, или бурлящая субстанция в чайнике. Ес-ли бы я не был свидетелем, а иногда и своевременным участником, то различных бытовых драм в городе было бы намного больше… Хотя, эти странности, так сказать, относились к ка-тегории средней тяжести. Были и другие, ни мириться с которыми было нельзя, ни победить было невозможно. Эсмеральда до смерти боялась холодного оружия, да что там оружия, самые обыкновенные кухонные ножи доводили ее до полуобморочного состояния… А кошки!!! Нет, об этом мне даже и вспоминать не хочется… Даже сейчас, а сколько уже лет прошло, у меня по коже мурашки бегают, а вдоль позвоночника холод…

Хотя, теперь, то есть сейчас, наверняка, это прошлое, скорее всего, она переросла все эти странности, да и что греха таить, я бы с огромным удовольствием встретился с ней. Мы бы поговорили, сходили бы в ресторан или, просто, зашли бы в кафе на чашечку кофе и пару пи-рожных… Между прочим, желание такой вот обыкновенной, простой человеческой встречи, простого человеческого разговора, за тем же столиком в ресторане, я пронес через всю свою жизнь, которая была после отъезда. Оно, желание, давно перестало быть игрой воображения, оно словно обрело плоть и кровь, мои плоть и кровь, стало частью моего существа…, были дни, когда я буквально жаждал этой встречи. Ходил по улицам и поминутно оглядывался, практически, на каждую блондинку, которая встречалась мне на дороге… Вот и сейчас, после третьей, случайно попавшейся мне светловолосой девицы, я затосковал. Мне просто до голов-ной боли захотелось, чтобы эта встреча состоялась…

Я и не заметил, как под размышления о прошедшей своей любви, опять дошел до Дра-матического театра. Вроде и не думал, и не собирался… Забавно! Правда, сегодня здесь пусто, и ничего удивительного – дождь. Я огляделся в поисках…, даже не знаю, лавочки, наверное…, в поле моего зрения попалась одна, но ее уже заняли, резвилась на ней какая-то парочка. Да и не подходила она мне, над ней ничего не было, так, пара ощипанных веток…А вот подальше было кафе…, туда я и направился.

 Один посижу, — тоскливо произнес я, — если уж не получается иначе…, авось, не привы-кать…

Я приготовился к тому, что мои воспоминания и переживания, которые сделали некое подобие паузы, позволив мне оформить короткий заказ миленькой официантке, вернуться, но не тут-то было. Что я только не делал – да я даже глаза прикрыл. А потом понял, воспоминани-ям что-то мешает, что-то такое, что… Я огляделся. Знакомых в кафе не было, точнее, там во-обще никого не было. Я присмотрелся к официантке – та хоть и была миленькая, но не на-столько… Мне стало не по себе – я явно пропускал что-то очень важно. А потом открытие все-таки состоялось – и было оно не внутри кафе, а снаружи. Сидевшая в обнимку парочка. Как я мог их не узнать?! Прижавшись, друг к другу, под дождем, сидели девица, которая разыскива-ла театральную площадь и тот мотоциклист, имя которого в тот момент мне на память как-то не пришло…

Теперь я уже не мог вернуться к своим воспоминаниям – теперь глаза мои, словно не подчинялись мне – их интересовала только эта странная парочка. Отец и дочь, хотя… нет, ро-дители и дети не бывают так похожи… Скорее уж брат и сестра…, но…

 Черт, а может все-таки, родитель, бывают же странные экземпляры…, — пробормотал я вслух, но заметив, как официанточка подозрительно покосилась на меня, добавил уже про себя, — первый ребенок, поздний… вот его и забаловали до такого нельзя…

Мне принесли заказ, стараясь не коситься в сторону, я заговорил с девушкой, которою, если верить надписи, звали Лилия. Но буквально двух фраз хватило, чтобы понять, несмотря на явную привлекательность, Лилия эта, была бы, утомительной собеседницей. На мое счастье в помещение вошел очередной, промокший и голодный посетитель, девушка быстрым шагом направилась к нему, вновь, оставляя меня одного. А я и не возражал, мне намного интереснее было то, что происходило там, под дождем… А кроме того, теперь, я спокойно мог вернуться к своей давней и дурной привычке – бормотать себе под нос…

Те, под дождем, разговаривали. Сквозь дождь я видел, как двигаются губы, как взлета-ют и опускаются руки девушки, и как медленно, через паузы отвечает ей собеседник, точнее, не просто отвечает – явно выражает свое несогласие, чем заставляет девушку жестикулировать еще оживленнее и беспорядочнее…

 Интересно, о чем они так яростно спорят…

Наблюдать за ними было все интереснее и интереснее, потому что спор их становился все более и более оживленным. Девушка пару раз пыталась выбраться из-под руки собеседника и вскочить, но всякий раз мужчина удерживал ее, буквально прижимая ее к лавочке…

 Черт, — я просто не смог удержаться, потому, что собеседница все-таки вывернулась, смешно отпрыгнула от лавки и до меня, наконец-то донеслось несколько слов их разго-вора:

 Нет… Он настоящий!

Ответных реплик, которые, как мне думалось, произносились не быстрее и не громче, чем до этого, я, конечно, не слышал – оставалось довольствоваться малым.

 Я знаю! Я видела! Я сама разговаривала с ними…

 …

 Как ты можешь?! Ты, ты… Как ты…

 …

Она подступила к собеседнику и я, совершенно растерянный, увидел, как девочка не-сколько раз ударила мужчину. Сильно, думаю, насколько хватало ее сил и злости, или, может быть, обиды. Наверное, для такого бугая, а мужчина был, все-таки, здоровым, что и говорить, такие удары девочки были, серьезнее укуса комара, но все равно… А ярость, тем временем, развернула девушку, и она пошла прочь, и вот тогда мне и удалось расслышать слова байкера:

 Ты дура! Ты даже не представляешь, какая ты дура!

 …

 Иди, конечно! О чем говорить, иди, это ведь ты все видишь, а остальные так – котята сле-пые…

 …

 Ладно, — мужчина вдруг поднялся и выпрямился, он даже руки вверх поднял, — я предла-гаю перемирие. Малого того, я принимаю твои правила и никаких обязательств не тре-бую. Сочтешь нужным – дашь знать…, в конце концов, вдруг, бывают чудеса, — послед-ние несколько слов, я скорее понял по движению губ, нежели чем услышал.

Девочка резко обернулась, я готов поклясться, даже под дождем можно было рассмот-реть слезы – но лишь мгновение, а потом, на все ее лицо вспыхнула улыбка…, счастливая дет-ская. Ее движение изменилось, она, буквально бросилась навстречу байкеру, но не добежав, просто прыгнула ему навстречу. Я замер, показалось мне, что она не успеет долететь до его рук, но она долетела. Или это мужчина, опасаясь за эту ненормальную, сделал шаг, которого я не заметил – мгновение, не меньше, она была в воздухе, а потом мужчина принял ее. Она была, словно обезьянка, когда та обвивает ствол какой-нибудь тропической пальмы – пара лапок сверху, пара снизу – хвоста только не хватало. Но самым шокирующим было, что в какой-то момент она раскрылась…, словно вывернулась душой наизнанку – я даже отпрянул. Это было такое обнажение, которому не место в нормальной жизни, пожалуй, даже для анатомического театра, это слишком. Как известно, голая душа еще менее привлекательна, она даже отврати-тельна, в своей сути…, а потом еще был самый отталкивающий из виденных мной поцелуев, принятый, впрочем, верзилой-мотоциклистом, совершенно спокойно. Словно так и должно…

 Что это мне такое привиделось…, — пробормотал я, но решиться еще на один взгляд, не смог – с избытком хватило увиденного, я предпочел обратить внимание на едва заметное пятно на скатерти.

9.

В гостиницу я возвращался, все еще, в состоянии некоторого шока… Не так часто, а ес-ли быть точным, никогда раньше, мне не приходилось видеть, чтобы человек позволял себе настолько игнорировать принятые в обществе законы и правила… Это все равно что появиться на улице голым, и не где-нибудь в черной Африке, а здесь, где цивилизация, где история, где культура… Хотя нет, голых дураков и у нас хватает, а вот раздеть нутро, вытащить свою сущ-ность, свои желания, свою суть – это, между прочим, намного хуже, намного бесстыднее. В нашем обществе – обществе нормальных людей, я имею ввиду – так вести себя, не просто не принято, пожалуй, это даже преступно. Я на мгновение представил что все…, нет, упаси Боже – это будет страшнее моего самого страшного кошмара… Одного такого ненормального, мы конечно, сможем изолировать, ну десяток, сотню – есть у нас соответствующие заведения. Но вот если это станет распространяться как эпидемия. Тогда все! Все разрушиться – мир, обще-ство, отношения – вообще все! Между прочим, это ведь именно для сохранения мира пишутся законы, работают различные НИИ и все такое прочее. Да что там институты, на этом мир дер-жится, мировая культура. Это в основе любого воспитания, хоть школьного, хоть религиозного – скрыть, и ни под каким предлогом не обнажать своего потаенного, своего глубинного «Я», потому что, в основе своей, это всегда уродство и полное неприглядство…

Я остановился перед входом в гостиницу, закурил, и только сейчас понял, что даже и не заметил, как прошел весь путь от театральной площади до гостиницы.

 Быстро я, однако…, вроде и не торопился, а дороги не заметил, да уж…

Я чувствовал себя, как бы это точнее сказать…, взвинченным, вздернутым…, да, как-то так. А вот почему – понять не мог, все это меня не касалась, а я…

 Да Бог с ней, ну кто она мне? Чего я так завелся-то… Вот ведь дурацкая натура, мало мне что ли своих проблем… Да плевать мне на них, в конце-то концов…

Дождь, по-прежнему шел, но заметно посветлело, захотелось верить, что к завтрашнему утру и вовсе распогодиться, и можно будет снова спокойно ходить по городу… Словно в пику всем моим светлым мыслям и надеждам наверху загрохотало, и мне ничего не осталось, как поторопиться в номер. Пока я поднимался на этаж, решил, что убью сегодняшний вечер с по-мощью телевизора. Включу какое-нибудь кино, хотелось верить, что попадется что-нибудь достойное. Включу, и буду смотреть до тех пор, пока глаза не начнут слипаться. Но как это очень часто случается, благие мои намерения оказались неисполнимыми. Наверное, из-за дож-дя, что-то случилось с антенной – телевизор показывал только черно-белую рябь под оглуши-тельное шипение динамиков.

 Черт возьми! — только и смог сказать я, вполне предполагая, что значительное количество людей отреагировали бы куда как более сочно, — не везет, так не везет. Ну и что делать, спрашивается…

Впрочем, это даже был не вопрос – так, замечание. Выбора-то все равно, не было, если, конечно, не считать…

«…а чего нет – то здесь и не нужно.

Я все здесь люблю, может быть, не все понимаю, но моя любовь понимания не требу-ет… А кроме того я уверена, если здесь это есть – значит здесь без этого нельзя – так уж устроен этот Мир. Звуки, свет, дороги, вода деревья, трава… только тьма меня пугает. Их здесь аж две. Одна – для сна, ну, как будто, это ночь. Вот я устала. Ходила, смотрела, разго-варивала и устала – а время на сон тратить жалко, тогда я зову его и он приводит свою Тьму. Одного я только не знаю – Он меня в нее погружает, или наоборот… С этой Тьмой все понятно – время отдыха, время сна, время любви…, хотя любовь здесь не привязана ко време-ни, скорее всего, это просто по привычке… Это тьма Вторая.

А вот Первая Тьма – это что-то совсем другое – она там, где Дверь, по обе ее сторо-ны. Она словно часть Двери… Она такая огромная, такая тяжелая, что иной раз думаешь, что непременно раздавит… Здесь и без нее хорошо, здесь она не нужна, а вот там она часть защиты, ну, как броня, правда, очень-очень громоздкая, неудобная, тяжелая – а что делать? Вот так и получается – приходишь, оставляешь у Двери, а сам ходишь, смотришь, радуешь-ся. Собрался уходить, свое забираешь… Без своего ты там, словно голый, только что родив-ший младенец, которому, к тому же, никто не рад…

А вот того, кто у Двери я не очень люблю. Он вроде как и не там, и не здесь – он на границе… А еще, он вредный…я почти уверена, что пока я гуляю, он что-то меняет в моей тьме, из-за этого я всегда какая-то взъерошенная…Чувствами, я имею ввиду, именно чувст-вами… Я бы обязательно пожаловалась на него, но мне кажется, что если так происходит, то так и должно быть… Поэтому пока я потерплю, а там, глядишь, тьма мне больше и не потребуется…»

Вот они – художники доморощенные, непризнанные, малообразованные. Всё их тянет куда-то… Вот мне всегда было интересно, почему они считают, что имеют право на свое, так сказать, нестандартное, отличное от общепринятого, мнение, о странах, о людях, об обществе. Между прочим, право это надо зарабатывать, заслужить его надо вначале, у общества, у стран, у людей, ну чтобы уже потом только, его иметь… Что, разве, я не прав?! Вот взять учителя обыкновенного, из начальной школы, который совсем мелких обучает, первоклассников, на-пример. Его, чтобы допустить к этим козявкам сопливым, пять лет в институте учат. Пять лет, чтобы учитель этот, потом, всю жизнь свою, мелких учил крючки писать, да до ста считать. И это, между прочим, абсолютно верно, потому что, если эта малявка правильно свои закорючки писать не научится, она потом всю жизнь такое будет ворочать, что и подумать страшно. И это для простой малявки, у которой фантазии только и хватает на то, чтобы учителю кнопку на стул подложить…

А ведь есть другие! Такие, у кого фантазии может и на большее хватить… Так вот, я думаю, что с такими, у кого фантазии больше, с теми и заниматься следует иначе. И больше, и дольше, а если не хотят– так насильно, и заведения специальные завести. И учить их окаянных, учить и еще раз учить, что бы они самое главное осознали – что они сами ответственны за эти свои фантазии и изобретения… Это ведь понимать надо. Вот они вырастут, нафантазируют, изобретут невесть что, а реализовывать-то будут те, первые, нормальные, которым разбираться во всем этом, времени нет, да и желания тоже…

Поднялся я со стула и потянулся к выключателю – совсем сумеречно стало в комнате. От сидения на неудобном стуле тело слегка одеревенело и буквально требовало небольшой физической нагрузки. Несколько приседаний, несколько наклонов, пара потягиваний до хру-ста…

А вот теперь можно и кофе, и окно раскрыть – дым сигаретный, чтобы из комнаты вы-ветрился. А можно даже и на кровать прилечь, глаза прикрыть – и так все время с бумажками возишься…

 Приеду, надо будет к врачу сходить, — рекомендовал я самому себе, и сам же согласился, — точно-точно, надо, а то перед глазами волокна плавают какие-то…

А хорошо между прочим… прохлад из окна, дождем пахнет… кофе тоже… Черт возь-ми, если вот так подумать – полжизни прошло… Полжизни, и все в нервах, в суете какой-то, в бестолочи. Время-то оно что, это ведь не вода, не песок – его не видно, а оно идет, идет, и од-нажды проходит… Час, день, год… Тот-то, наш с Эсмеральдой, год, между прочим, тоже про-мчался. Пролетел даже – мы его и не заметили. Эх, если бы можно было то время вернуть… Да все я отлично понимаю, нельзя вернуться, нельзя сначала… Все я это знаю! Хочется же ино-гда, просто так, помечтать…

Вот черт! Хорошо хоть кипятильники эти электрические, с кнопкой! Я ведь дремать на-чал, точнее заснул. Вот и говорю – хорошо кипятильник сам отключился, а то пришлось бы платить… А то и вовсе, того, сгорел бы… Я поднялся. За окном была темень, а часы так и во-все показывали второй час ночи. Мне бы конечно, не просыпаться, да не вскакивать так, гля-дишь, и проспал бы до самого утра. Так ведь нет, вскочил. Сон разогнал – что дальше делать-то, спрашивается? Я прислушался… Нет, то что в гостинице происходило меня не интересова-ло – и так понятно – спят люди. Интересовала меня погода за окном, а там было тихо. На вся-кий случай я даже руку из окна высунул – дождя не было.

 Отлично, — я радовался искренне. Пришла мне в голову одна замечательная идея, на счет Эсмеральды, естественно, — а что, можно будет попробовать. За спрос в лоб не вдарят. Тем более, время идет и когда еще удастся…

Да-да, я решил, что завтра, точнее уже сегодня, схожу в театр, да и спрошу. В конце концов, что им жалко будет сказать, работает у них такая женщина или нет. А то, что я фами-лию не помню – так и это мелочь, одного имени хватит, авось такое у них не часто встречает-ся… Вот и нарисовался у меня план на завтрашний день, но до него надо было еще…

 Да какая разница – мне просто заснуть надо, а для этого, когда уже полночи прошло, лю-бое средство подойдет…

«…количество Зла…

Да, мне это важно знать. Какое количество Зла может вынести на себе Земля. Да, и кстати, а какое количество Добра Земля может выдержать… Тоже, между прочим, вопрос не праздный, и нечего глаза таращить. Природа общая, сила общая, да и вообще, всё их внут-ри – только знаком они различаются… Ну, плюс и минус. Я спрашивала у многих, но никто мне не ответил. Только глаза таращат, а потом норовят за руку, да и спровадить куда-нибудь, подальше. Ну не знаете – молчите – что же вы все за руки, да за спину их… Суки!

Я не такая!? – А какая я должна быть?! А может, я как раз та самая, а вот осталь-ные… А мне говорят – так нельзя. Почему? Никто не может ответить, но каждый гово-рит…

…есть Добро. А что оно?

Старик тот, ну священник или кто он там был, он и вовсе говорил, что Мир только тогда будет и хорошим, и правильным, если заполнить его Добром, как заполняют водой со-суд… Добро, заполняющее Мир, должно будет вытеснить Зло, как вода вытесняет воздух. Но где взять столько Добра? – У людей! Вы где живете? А общаетесь Вы, извините, с кем?!

Вот вышел на улицу человек и поделился бутербродом с дворнягой – он Добрый чело-век? Тогда почему он не заберет эту несчастную псину с улицы? Или почему он не вынес ей этот несчастный бутерброд вчера… Или… Ладно, а вот этот, ну, который пнул псину – он Злой, но он ведь не убил ее, не покалечил, просто пнул и все… Не тот пример, на котором можно рассуждать о Добре и Зле?! Ладно. Этот отбил меня от пары малолетних придурков. Спас можно сказать, а сам стоял за дверью, пока я переодевалась, просто смотрел и пускал слюни, не тронул, но спасибо я говорю, его вздорной, раскрашенной, как индеец, бабе, которая и обматерила меня и за дверь выставила, а шмотки просто выбросила в подъезд. Злой – Доб-рый, Добро – Зло… А она ведь меня спасла, по сути дела…

Сегодня долго не до сна было. Холодно, в животе урчит и фонарь этот дурацкий… Зато потом, когда разошлись все, я подальше от забора отошла, да костерок и соорудила, в кипяток вермишели этой ядовитой, корейской, забросила, а потом все это чаем запила… Эх, хлеба не догадалась взять, а так и вовсе было бы хорошо. Завернулась в одеяло, коробкой от-городилась, да и заснула. Думала присниться мое, точнее хотела, что бы мое приснилось, а вместо этого пришло мне…

Оказалось, что и не надо мне этого, то есть Добра. Ни думать мне о нем не надо, ни искать его, потому как, мое дело – Зло. Мне с ним, мне о нем. Его именем проложен мой путь, и пусть не я его себе назначала, но я ведь согласилась с ним, а значит, прочь рассуждения раз-ные и бестолковые. Теперь думать мне о пути, о том, как пройти его достойно. И известно мне, что путь мой будет с мечом. Только это и честно – иное вранье, а нет вранья – нет страха…

Здесь – я – только стебель на ветру. Трава и лист. Придет время, сорвет меня и уне-сет буря. И я хочу этого – не дай Бог, мне навсегда остаться привязанным к ветви. Моя сво-бода – гибель, дай мне добраться до нее. Не останавливай, не удерживай, не привязывай ме-ня…

Я хочу быть там. Там, где он и она, где свет, где колокольцы, где восход – чудо, а за-кат стократ чудеснее, ибо он – я…».

 Дура, — сон все-таки начал побеждать тело, я зевнул, шваркнул на пол тетрадку и погасил ночник, — очень даже хорошо, что она потеряла эту свою…

Нет, в этом мире, все очень даже справедливо устроено. Может быть не очень красиво, не очень гладко, с занозами, но вот то, что справедливо – это точно – я уверен. Я повернулся на другой бок, и медленно, чувствую приближение сна, думал вдогонку – еще как справедливо. А вот случись подобрать эту бредятину какому-нибудь несовершеннолетнему дураку или дурице малолетней – прочитали бы они – а что бы они поняли? Что бы стали делать? А здесь справед-ливость, хитро, скрытно так – раз – и мне, тетрадь эту дурацкую, в руки. Я человек взрослый, серьезный, страсти мои давно прошли, на жизнь я смотрю трезво, с учетом опыта немалого… А что я сделаю? Правильно, в любой момент могу я это чтение прекратить, но только я ведь не просто зевну и забуду это вредное чтиво, например в гостинице. Нет, конечно, я ее уничтожу, и только потом, пепел в мусорный бак брошу, потому что понимаю…

Продолжение здесь

Опубликовано 01 мая 2011 в 20:22. В рубриках: Полные тексты 2. Вы можете следить за ответами к этой записи через RSS 2.0. Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.