LB
Пыль меж лавок. Тканью истертые,
Чуть блестят. Тускл витражевый свет.
На холодном полу распростертая,
Как не в тридцать, как в семьдесят лет.
Плащ размазан по холоду мрамора,
Кружева, как иголки впились.
И со стоном: «Прости, коль, не права я…»
Слезы горькие катятся вниз.
Разбиваются стоны о золото
На окладах, на нимбах, в глазах
И с небес голубых, перевернутых,
Смотришь Ты, не судя, не грозя…
Нет покоя, прощенья и выхода.
Я в зрачках отражаюсь нагой.
Мной торгуют, кто зачал, кто выходил.
Кто ж спасет, что осталося мной ?!
Племя потное, жирное, лживое
Как вас много охочих до тел.
Неужели для вас только живы мы !?
Проклинаю в себе матерей.
Я в крови, не по ступни – по волосы,
Вы во мне, аж с двенадцати зим,
Так излизана – на сердце полосы,
Так искусана – горло саднит.
Что осталось, бесчувственно-холодно,
Как цена за богатство и власть.
В этом мире, где предана-продана,
Я играла в желанье и страсть.
Сквозь сто лет или двести, на лекции
Кто-то с сальной улыбкой хмыкнет:
«А, развратная Борджи Лукреция…
Ночью любит, на утро – убьет.»
Так осудят. Признают виновную.
Межстраничье похоже на крест.
Мир, как оспой болел беззаконием,
Я же мстила. Во имя невест.
Не прошу снисхожденья и милости.
Я умру, не прожив сорока.
Да, кровавая, но не из дикости.
Я б любила, когда бы могла…