09112010
Пожалуй, о времени, которое еще и возраст…
Мой возраст, и возраст людей, с которыми учился, с которыми общался, к которым испы-тывал различные чувства. В первый раз, словно на пробу – могу или не могу. Любить, уважать, дорожить, ценить, ненавидеть, желать добра или, наоборот, желать зла.
И по сей момент, чувствуется, что возраст (или время) имеет значение – это как радио сиг-нал – «свой-чужой»… Впрочем, не исключено, что это имеет значение только для меня.
Для меня… Для нас… С этим, не так уж и сложно определиться, судите сами:
Какому государству мы присягали, мужчины, разумеется? На моем военном билете до сих пор Герб СССР, а в памяти строки присяги – «Я гражданин Союза Советских Социалистических Республик…» ну, и так далее, по тексту. И не так уж важно, что было потом, на протяжении этих двух лет, память сохранила именно этот момент, как особую ценность…
С первого по десятый класс, постепенно от октябренка до комсомольца…, да, конечно, бы-ло что-то и показушное, но речь ведь не об этом, а о том, как реагировала на слова и события ду-ша, сердце, чувствовали ли они, причастность к чему-то большому, точнее огромному, что одно-временно принадлежало и мне в том числе…
Мои сверстники, которые сами писали заявления, желая оказаться в ДРА, честно, искренне, как это и положено делать молодым людям. Сверстники, которые, говоря о войне, прежде всего, вспоминают Великую Отечественную, о которой слышали только от дедов. Сверстники, для кото-рых командировка в Прибалтику, или в Туркмению, или в Грузию не были командировками за ру-беж…
И они же, сверстники, которые в лихие года, потерявшись от окружающего вранья и преда-тельства, пили до смерти. Опускались до полнейшей нищеты, а некоторые до преступлений, лишь бы прокормить своих любимых, своих близких… И они же, выжившие, лишь принявшие правила игры не верят, ни газетам, ни телевизорам, ни власти…
В них, в сверстниках, в их глазах, существует, словно тайное знание жизни, такое бывает у переживших клиническую смерть, похищение инопланетян или провалы во времени. Где-то там, рядом с верой, немного наивной, но искренней…
Мои сверстники, которые до сих пор занимаются с женщинами любовью, а не трахают их, потому что невозможно совместить эти два понятия, потому что они из разных времен, из разных стран, из разных обществ…
Сверстники, которые, освоив современные технологии, до сих пор предпочитают книги. Сверстники, которым доподлинно известно, что фантастика бывает научной. Которые, рассматри-вая самые чудесные фотографии, понимают, что есть живая природа и места, где можно эти фото-графии сделать, без применения изысканных компьютерных программ.
Сверстники о которых и для которых писали и пели Александр Башлачев, Виктор Цой, Ян-ка Дягилева, к которым и по сей момент обращаются Андрей Макаревич, Константин Кинчев, Дмитрий Ревякин, Юрий Шевчук и другие, немногочисленные, но живые, и дай Бог им и далее… Этот рок-н-ролл был написан именно для нас. И хотя, те, кто моложе, понимают слова, понимают смысл, и сочувствуют, и кивают, но… Нерв этой музыки, это не их нерв…
И вот уже сорок. Сорок им, сорок мне… Меж двух систем, меж двух стран, сквозь преда-тельство, ложь, развал и филиал психушки размером во всю страну, мы дожили до этих дней. Рас-тут дети, и большинство из вас, отдавая ребенку в школу, ищут учителей, старых, которые учили еще их самих. Учителей, у которых, до сих пор, добрые глаза и добрые руки. Которые, в сердце своем, несут не только и не столько знания, сколько любовь и ту самую, странную правду и веру, которые спасали нас в лихие года…
А мы…, мы по сути дела, последнее поколение, которое понимают разницу времен. Не на уровне хорошо или плохо, это ерунда, а не критерий, нам доступна сама разница, сам процесс, са-мо движение, мы в состоянии его осмыслить, и мы, увы, последние, кто может это сделать…
Не плачу о вас, не жалею вас, пожалуй, даже и не горжусь вами, нет. Но пишу для вас, хочу отзвучать, прежде всего, в ваших сердцах, ибо одного с вами нерва, одной с вами крови…, сверст-ники.