Глаза змеи

С надеждой Анастасии посвящается…

КОГДА-ТО ДАВНО…

Хранитель Огня сидел в глубине пещеры, на камне. У его ног, закутанных в вытертую шкуру, тлел костер. Маленькие язычки огня изредка разрывали кружево седого пепла и пробегали по углям. Тогда, кто-то косматый и страшный совершал несколько ломаных движений на стене, за спиной старика, будто собираясь наброситься на него. Но потом язычки пламени гасли, и этот «кто-то» пропадал в темноте пещеры. Однако сидящий Хранитель Огня не обращал внимания на страшное соседство. Он разучился бояться – таким он был старым. И хотя предметы, которые его окружали, были еще старше, например камень, на котором сидел старик, или место, где поддерживался огонь, или сама пещера, но они-то олицетворяли надежность и правильность окружающего мира.

А старик… старик, словно спорил с природой…

Время Большого Огня еще не настало. Поэтому нужно было бросать на угли только тоненькие, быстро прогорающие веточки, не давая огню ни подняться, ни окончательно погаснуть. Огонь быстро пожирал их, и это заставляло Хранителя подниматься и идти в угол, где была сложена пища огня. Это было древнее правило – подниматься, отходить от огня, идти в темный угол и возвращаться только с парой тонких прутиков. Иначе, можно уснуть, глядя на этот танец. А это – верная смерть. И старик знал это и не отступал от правил.… Поднимался, отходил и возвращался… Великое счастье жизни, зависело от его умения и от соблюдения им этих простых правил. Иначе его давно бы съели. Например, прошлой порой Белых мух, или в сезон Большой воды, а может и еще раньше. Но он не боялся перестать быть, правда, никому и не говорил, что жизнь, с некоторых пор, тяготит его, но это была правда.

Глаза неба еще не открылись – их появление только предчувствовалось. В пещере становилось все темнее и темнее. Воины племени вернуться скоро, но не сейчас. Значит, есть время для того, что бы сидеть и разговаривать. Разговаривать с тем, кто живет внутри, с тем, кто умеет говорить беззвучно. Только, разговоры с ним всегда печальны и обращены в прошлое. А ведь были и другие времена…

Тогда он был не Хранителем Огня, но первым из воинов. Тогда и кусок его был самым жирным, а его женщины были рядом с ним. Но это было очень давно. Еще до нашествия Озерных людей с их короткими, поющими в воздухе, копьями. Теперь, такие же есть и у его племени, но летают они не так далеко, как у Озерных людей, и поэтому, по-прежнему, самым надежным в охоте на большого зверя, остается большое боевое копье и хотя старик давно уже не охотился, он это знал.

Теперь же многое изменилось. Нет сил, нет женщин, и даже уже нет того племени, которое породило его. А во всем этом виноваты Озерные люди. Это они, вытеснили его племя из родовых пещер и забрали женщин. Это они превратили первого охотника и вождя, в Хранителя огня и, хотя, это почетная должность – не в каждом племени есть свой Хранитель, но все равно…. Впрочем, он давно простил всех. Его старость давно переросла месть, превратившись в мудрость. А теперь мудрость потихоньку уступает место темноте, холоду и пустоте внутри. Хранитель снова поднялся и отправился за следующей парой веточек. Закон, прежде всего…

После той битвы, когда он потеряли все, а сам был тяжело ранен этими маленькими копьями, и оставалось ему только умереть. Обескровленный и больной он был обузой, но тогда он еще дорожил жизнью. И выторговал ее своим необыкновенным умением. Когда-то давно, в нарушении всех правил и законов старый Бобровый Хвост, научил его, тогда еще совсем маленького любопытного мальчика, выбирать и складывать маленькие палочки. Потом долго и терпеливо тереть их, до тех пор, пока появиться первый, едва заметный дымок… Добыча огня – вот что стало его пропуском в жизнь, пропуском в племя. Хранитель огня. Старик закашлялся, и плотнее закутался в старую шкуру. С той поры огонь гас дважды, и дважды, Хранителю удавалось оживить маленького танцора…. Хранитель вытянул дрожащую руку, и тут же, танцующий обжора, укусил его за палец, Хранитель медленно убрал руку и улыбнулся. И все-таки, он занимает далеко не самое плохое место в племени. Его кормят, иногда к нему приводят женщин, из соседних, дружественных племен и тогда он вступает с ними в короткие, на одну ночь, отношения. И это приятно, но он знает, чувствует, что время его заканчивается, и это заставляет его все меньше радоваться общению с женщинами. Его больше волнует невидимый голос, он все чаще говорит о чем-то непонятном, чему еще нет имени. Хранитель даже желает, что бы это неведомое пришло быстрее, хотя и понимает, что возврата из неведомого, уже не будет…

А еще, почти каждый день, голос напоминает ему о девочке. Она была родом из племени Долинных людей. А это были тяжелые времена, ее принесли, что бы обменять на огонь, как еду. И именно тогда, Хранитель впервые понял, что тот, кто живет внутри него, имеет сильные руки и коварное сердце. Это был второй раз, когда в пещере погас огонь – потому, что он сам потушил его. Племя пришло в ужас, а он поднялся и сказал, что оживит танцующего обжору, но девочку должны оставить ему. Он даже не потрудился объяснить дрожащим от холода, но еще больше от страха соплеменникам, зачем он так поступает. Племя согласилось и так. Коварный некто был очень доволен. Давно, это тоже было очень давно…

Хранитель еще раз сходил за веточками и по пути выглянул из пещеры. Тени стали еще длинней, время Большого огня приближалось.

Откровенно говоря, он не знал, зачем ему потребовалась эта несчастная – тогда не знал, не знает и теперь. Просто ее появление породило в нем некое внутреннее движение. Было оно похоже на жалость, но совсем немного похоже. Тогда его ужаснуло, что этой тонкой, до прозрачности руке, предстоит встреча с огнем. Погружение в него, медленно переворачивание в нем, до готовности к употреблению. Хотя, он совершенно спокойно, без всяких внутренних судорог, употреблял своих соплеменников, когда мяса животных было недостаточно. Нет, это была не просто жалость – это было что-то совершенно незнакомое. Что-то сложное, чему он и сейчас не мог найти ни названия, ни объяснения. Помнил только темную волну радости оттого, что перед ним униженно склонились те, кто желал ее, да и его смерти.

А она изменила его жизнь, не фактом своего присутствия, но тем, что заставляла его поступать и думать иначе, нежели чем он привык. Открытия – он за всю свою прежнюю жизнь понял и почувствовал меньше, чем за короткий период их общения. Девочка, буквально, заставляла его делать открытия одно за другим. В ней было нечто такое…, какая-то сила. От ее присутствия многие вещи становились другими, как будто внезапно раскрывались, давая возможность заглянуть внутрь себя. Хранитель чувствовал необходимость ее присутствия здесь, рядом с живыми, но она слабела с каждым днем. Он понимал, что все его старания тщетны и близко то время, когда ее не будет…

А однажды, ему привиделся свет. Свет по ту сторону темной, длинной пещеры. Свет из другого мира. Мира, в котором он мог установить свои правила и законы. Трудно объяснить, как такое могло получиться, но он присутствовал в двух мирах одновременно. Удивленный и немного испуганный этим ведением, он рассказал об этом Чинаке, так звали девочку. Она улыбнулась и попросила рассказать, что он видит в том мире и Хранитель начал рассказывать…

Это была не первая, придуманная история, но она отличалась от вранья, которое Хранителю и Чинаке приходилось слышать. Придуманная история рассказывала о мире, в котором многое было не так, как в этом. Не просто не так, а лучше. Даже Бог там был другой. Он не требовал жертв, он не наказывал, он был добрым и щедрым, и природа была другой в том мире. Без жестких перепадов с тепла на холод, без беспричинных ветров и ледяных дождей. Тот мир был очень хорош. Чинака была первой настоящей слушательницей, впрочем, и последней тоже. Остальные, кому доводилось слышать о другом мире, не понимали Хранителя. И ко всем страхам, которые и так давили на них в этом мире, добавлялся еще один – страх непонятного…

Все зиму, жизнь билась в девочке. Быстрее, медленнее, но билась, но когда белое покрывало начало таять, Чинака умерла. С ее смертью исчезли и ведения другого мира – в нем больше не было необходимости. Только короткие обрывки все еще жили в памяти Хранителя, но теперь они тяготили его. Кому нужны были истории о хороших местах, где не бывает белых мух и белого одеяла, где в изобилии бродят маленькие зверьки, которых легко ловить и можно есть прямо сырыми, до того они нежные. Где в изобилии есть источники чистой воды, а один был даже с горячей водой – все это оказалось никому не нужным. От всего этого бывала только тяжесть в груди. И однажды Хранитель понял, что он ненавидит этот мир, этих людей, эти скалы, это небо…. С этим было тяжело жить, почти невозможно. И только воспоминания о Чинаке заставляли его терпеть эту боль, эту тяжесть и мириться с этой ненавистью. Трудно объяснить, как Хранитель понял, что существование того, придуманного им мира, неразрывно связан с его жизнью. Он бы и объяснить этого не мог, он лишь был уверен, что если не станет его самого, то погибнет и тот другой мир. А дорожил он этим придуманным миром из-за того, что был уверен – там живет Чинака. Он не ушла в землю, не сгорела в огне, а успела перейти в другой, его мир. И со временем, уверенность превратилась в веру…

Вдруг Хранитель почувствовал, как в его левом боку что-то нестерпимо закололо, как будто исподтишка один из Озерных людей метнул в него маленькое поющее копье. Он даже попытался подняться и оглянуться, но силы оставили его. Тяжело застонав, он завалился на бок, и в глазах его стало темно. Но в самую последнюю минуту, перед тем как перестать быть, Хранитель увидел свет. Огромный, яркий, но не слепящий, теплый, но не обжигающий свет. И кто-то шел к нему в лучах этого света. Он прищурил глаза, ему даже показалось, что он смог поднять руку, и из-под нее рассмотреть идущую к нему Чинаку…

Глава 1.
ЛЕЙЛА

Среди ровесников Лейла слыла жесткой реалисткой.

Взрослые считали ее натурой романтической, смотрящей на мир сквозь розовые очки.

Тренер и ребята по команде говорили, что она упорная и безжалостная, как танк.

А ее парень ничего про нее не говорил, потому, что такого у нее не было – так уж получилось – были только друзья…

Сама же… Она считала себя разной. Было в ней и то, что позволяло ей плакать над любимой, но потерянной заколкой, и то, что позволяло жестко проводить победный удар на татами.

О ее будущем много и охотно фантазировали. И ее друзья, и недруги, и еще больше родственники, одни сулили ей череду удач и побед, иные предсказывали неисчислимые ожоги об эту жизнь. Она и сама охотно пускалась по легкой волне мечты. Ей очень много хотелось. Однажды, она даже составила список своих желаний. Он получился огромный. Были там и совсем простенькие, очень хотелось ей побывать на выступлении любимой рок-группы и получить автограф солиста, а были и такие, для исполнения которых, надо было работать и работать, но даже это не давало абсолютной уверенности в исполнении. Стать, например чемпионкой мира по…

Но вот об этом она даже и не мечтала – такого она даже не боялась. Скажи ей кто-нибудь, полгода назад, что она будет сидеть в этой комнате, в этом кресле около камина – она бы не просто рассмеялась. Нет, мало того, Лейла бы долго и упорно сверлила висок указательным пальцем, давая понять говорящему, что его место в клинике для умалишенных. Но есть дороги, а есть пути…

Из коридора вышел кот. Он был огромным, черным и необыкновенно старым, хотя следовало бы говорить, древним. Не спеша, прошелся он по пушистому, с восточным орнаментом ковру. Подошел к креслу, в котором сидела, закутавшись в плед – не для тепла, для уюта – Лейла. Мурлыкнув о чем-то своем, кот запрыгнул к ней на колени, и тихо урча, начал устраиваться. Лейла погладила его, нащупала пальцами капельку прозрачного камня, которым было украшено левое ухо кота. Хотя, украшением оно было лишь отчасти, основное назначение этого камня – даровать носящему здоровье и долголетие. И надо отдать должное, если смотреть на кота, даровало более чем успешно. Коту было лет триста, и это в нашем летоисчислении, а по его, кошачьему времени, и того больше.

— Габар, ты помнишь, как все начиналось? — Лейла потрепала его за холку. Кот заурчал и зажмурился. Он помнил, но отвечать на риторические вопросы не любил.

Собственно говоря, Габар мог помнить только то, что касалось непосредственно их встречи, а к тому моменту история уже была. Уже были пострадавшие, уже были разрушены судьбы, и уже не один голос сетовал и проклинал силы, которые перестраивали человеческие жизни на свой страшный и непонятный лад. Да, много успело произойти, прежде чем они встретились, Лейла и Габар.

Летом. Да, все началось именно летом. Оно было невыносимо жарким в этом году. Плавился асфальт, горели леса и торфяники. Ночи были душными, не приносящими облегчения. В конце августа, когда окончательно был решен вопрос с переездом и покупкой пятикомнатной квартиры, народ по-прежнему толпился на пляжах. И это, не смотря на цветущую, неприятно-зеленую воду. Более того, внимательный глаз без труда отметил бы, что народу даже прибавилось, по сравнению, скажем, с июлем месяцем. Тогда природные водоемы и вовсе не спасали. Казалось, что были они, наполнены парным молоком, а не обходимой телу водяной прохладой. Пожалуй, только детям это доставляло удовольствие. Взрослые предпочитали прохладные души в пределах квартир.

Именно в такую жару, а точнее, не смотря, на нее и был затеян переезд из любимого Лейлой Заокска, в этот большой, промышленный и, если верить сплетням, культурный центр. Без малого сутки, Лейла с семейством, тряслись в большом, пыльном автобусе, в самом хвосте колонны, состоящей из трех армейских, трехосных «Уралов», в которые был загружен их скарб.

Командовала всем Евдокия Марковна – бабушка Лейлы и мать ее отца. Казалось, что ее не трогают, ни жара, ни тряские дороги, ни предстоящие на новом месте проблемы, а заодно и то, что они покидают историческую родину. Покидают ее навсегда. Преклонный возраст и богатый жизненный опыт, как правило, служат гарантией от перемен и резких жизненных поворотов, но только не в этом случае. Может быть, накладывало отпечаток то, что она была отставным полковником контрразведки…. Может быть…

Три поколения Гооцци до этого, родились, прожили жизнь и были преданы земле на небольшом городском кладбище, кто с честью, кто тихо…. Всех их, в разное время, судьба уводила из Заокска. Уводила на войны, бросала в революции и бунты, этапировала под конвоем. В тяжелые для страны времена, откликнувшись на призывы, они шли поднимать и восстанавливать народное хозяйство, защищать друзей, наказывать врагов. Кто куда. В разное время. Но все, в конце концов, возвращались. Возвращались, что бы в покое, среди всего привычного и знакомого встретить старость, а потом и смерть.

Да и сама Евдокия Марковна до определенного времени не была исключением. Ее саму, после Академии, на целых одиннадцать лет забросило в Кабул, в известные времена. До сих пор сохранила она желтовато-пыльный афганский загар и привычку вставлять в разговор слова на фарси. Три дня в году она носила траур, и тогда каждый член семьи старался найти заботу вне дома. А в иные дни только необычное имя старшей внучки напоминало о героическом прошлом Евдокии Марковны. Лейла – так звали подругу Евдокии Марковны, отчаянную афганскую разведчицу из ХАДа…

Организация агентурной сети, ночные рейды, засады на узких горных тропах, в общем, обо всем том, чем обычно сопровождается установление различных демократических режимов, Евдокия Марковна вспоминать не любила. По возвращению она несколько лет благостно пребывала в отставке, посвятив себя воспитанию великовозрастных детей и внуков. А потом возжелала перемен и разрушения традиций. Сама организовала, то есть проделала просто титаническую работу, связанную с продажей и покупкой квартиры, а затем и возглавила переезд.

А для Лейлы все началось именно с переезда. Точнее с того дня, когда за обедом Евдокия Марковна объявила, что уже договорилась и о продаже дома, и о покупке пятикомнатной квартиры в новом, только что построенном доме, на одном из новых микрорайонов N-цка. Вдруг все разговоры за столом стихли, и все принялись высматривать что-то в своих тарелках. Улыбка, с которой Евдокия Марковна произнесла эту новость, медленно померкла. Она по очереди обратилась ко всем сидящим за столом, с вопросом, а чем собственно каждый не доволен, но услышала в ответ несколько модификаций версии о том, что на улице жара и соображают все медленно. Только Лейла высказалась, что не считает эту идею удачной.

Девочка любила Заокск, она привыкла жить в нем. Тогда она не смогла объяснить, не нашла нужные слова. Теперь же, после долгих размышлений в одиночестве, в круговороте событий, которые счастливыми никак нельзя было назвать, для нее открылось, что Заокск не просто географическая точка, не просто место проживания – он часть ее души. Между ними существовала связь, сродни той, что возникает между людьми. И тогда, за столом она пыталась эту связь отстоять. Но ее старания были воплем одинокого в пустыне. К тому же, решения, которые принимала бабушка, не обсуждались – они выполнялись. Всеми членами семьи. Всеми, но не Лейлой. Встретив сопротивление, Евдокия Марковна бросилась в атаку. Заставляя всех, вольно или невольно принять участие на ее стороне. В результате, Лейле указали на дверь, оставляя, таким образом, проигравшей и голодной. Она в свою очередь вспылила и нагрубила родителям, а выскакивая из-за стола, нечаянно толкнула супницу, которая тут же опрокинулась. И как это часто бывает, в споре родилась не истина, а оказались невинно пострадавшие. Основная часть горячего наваристого супа досталась младшему брату – Игорю. Мать успела сдернуть с него майку, но все равно брат был вынужден достаточно долгое время ходить перебинтованный и вымазанный какой-то вонючей мазью для заживления ожогов.

Когда хлопоты по оказанию первой медицинской помощи пострадавшему улеглись и все успокоились, настало время наказания. Лейла поежилась в кресле. Ей, конечно, доставалось и раньше. Ремень не раз и не два оставлял следы на ее спине. Но это был особый случай, перед ее глазами непрерывно были испуганные глаза брата. И крик ее собственной боли никак не мог пробиться наружу. Из-за этого молчания, которое Михаил Семенович, принял за упрямство, перепало ей больше обычного. Несколько минут в комнате слышался только свист ремня, резко прерывавшийся ударом, словно кто-то с ярость обрабатывал тесто.… На месте экзекуции, по настоянию бабушки, присутствовали все, кроме матери – она скрылась на кухне. Урок был более чем наглядным. Так начался кошмар…

Лейла стряхнула кота и прошлась по комнате. За это время, она, напрочь утратила чувство вины перед Игорем. Еще две недели после того злосчастного обеда, она не могла не морщиться при одевании и раздевании, время залечило и это, но многое изменилось. С ее глаз словно спала пелена, но вместе с этой пеленой, исчезли многие чувства, которые она привыкла испытывать, чувства, которые следовало бы назвать иллюзиями.

На кухне она первым делом закурила. Это стало привычкой в последнее время, до этого в их семье никто не курил. Она присела на стул, и, рассматривая что-то за окном, пустила несколько дымных колечек. Они, качаясь, поплыли к потолку, но на полпути их захватывал ток воздуха и, разрушив, отправил в вентиляционное отверстие. Габар не одобрял этой привычки, но его прежний хозяин тоже курил – так что мириться было не впервой. Он пересек кухню и мяукнул. Лейла машинально начала подниматься, но Габар вцепился когтями в тапочек. Девочка виновато улыбнулась. Привычка – вторая натура, так, кажется, говорят? Пришлось сосредоточиться и сотворить, не сходя с места, мисочку теплого молока с присутствием в нем, необходимых, специальных травок. Мисочку особого молока, оно принадлежало пестрой корове по имени Марта, проживавшей где-то очень далеко и что-то подсказывало Лейле, что корова эта была иностранкой. Кот забрался на кухонный стол, уселся напротив Лейлы – есть на полу, он считал ниже своего достоинства, умылся и принялся за молоко. А Лейла опять углубилась в воспоминания…

…или взять, например, кота Габара. Когда они встретились, кот находился в более чем плачевном состоянии. Ободранный и тощий, с шерстью, которая лезла из него клоками, с мутными, слезящимися глазами. Именно таким девочка нашла его за холмом, на пустыре, который ежедневно пересекала – по дороге в школу и назад. Было видно, что он умирал, и не надо было быть великим ветеринаром, что бы понять это. А Лейла начала его выхаживать…

Интересно, а почему именно этот кот – подумала вдруг Лейла, это была просто мелькнувшая мысль, но Лейла попыталась додумать ее, наверное, на тот момент Габар был еще более жалким и брошенным, чем она. Они просто подошли друг к другу. Лейла посмотрела на кота, тот то следил за колечками, то опять наклонялся к мисочке. Лейла коснулась рукой спинки Габара и потрепала его. Кот что-то промурлыкал, не отрываясь от миски.

Квартиру наполнили жуткий скрип и стон – это приготовились бить старинные, напольные часы и Лейле пришлось срочно подниматься и идти в комнату, что бы остановить маятник этого страшилища. Иногда ей казалось, что этот тяжелый, металлический бой должен был будить не только соседей, но и весь дом, все его шесть подъездов.

…или часы. У них интересная особенность, они всегда отсчитывали время. Всегда. Их можно было остановить, их можно положить на пол, но стоило хоть на минуту отвлечься, а потом взглянуть на них, они уже опять шли и показывая самое наиточнейшее время. Это пугало Лейлу, особенно первое время. Но и к этому, со временем, она сумела привыкнуть, как впрочем, и ко многому другому…

Габар допил молоко, мягко спрыгнул со стола и отправился в зал. Лейла уже знала, что будет дальше. Габар подойдет к камину, уляжется возле решетки, долго будет устраиваться, а потом, как-то незаметно, в камине вспыхнет огонек, а по комнате поплывет легкий дымок и запах теплой смолы. Лейла прихватила пепельницу, и вернулась в кресло перед камином.

…и камин тоже. Она, например, так и не смогла научиться разводить огонь в этом камине. Это делал только Габар. Около камина была приятно и как-то сонно. По стеклу и по подоконнику забарабанила снежная крупа, от чего стало еще уютней. Великое дело живой огонь! А особенно, если этот огонь разведен древним котом…

Лейла погрузилась в полудрему, но не перестала вспоминать…

В школе, в которую она была записана родителями, ей не понравилось с самого начала. Слишком новая, слишком блестящая и слишком холодная. Той школе, в которой она училась в Заокске, было лет семьдесят, а может и еще больше. Со временем она приобрела что-то похожее на характер. Она встречала и первоклассников и старшеклассников, как старая ворчливая, но добрая бабушка. Она могла шлепнуть, пожурить, но никогда не могла ударить. Новая школа была колючей, как кактус и была готова причинять боль. Наверное, из-за этого и учителя и ученики в ней были злыми и жестокими. Может быть, когда-нибудь, она изменила бы характер, но для Лейлы это произошло бы слишком поздно.

Как-то так получилось, что класс сразу ее невзлюбил и она, естественно, ответила тем же. Но если для кого-то подобная нелюбовь может означать, что его не замечают, для Лейлы она выражалась в открытой неприязни, которая, порой переходила в настоящую войну. Одной против всех. За все время пребывания в школе, ей удалось установить более-менее доверительные отношения, а потом и подружиться, только с одной девочкой, одноклассницей – Надеждой Соболевой. Познакомилась она с ней правда еще до того, как узнала, что они одноклассницы. Это произошло все тем же летом, до начала занятий. С остальными же одноклассниками, наилучшим состоянием, можно было считать состояние вооруженного паритета. По первому времени это беспокоило Лейлу, не настолько, конечно, что бы изо всех сил старалась подружиться со всеми. Правда, какое-то время она все-таки пыталась вписаться в коллектив. А потом… потом, стало просто не до этого…

Гроза, как и прежде, разразилась дома. Вспоминать об этом Лейле было неприятно. Но мысли уже успели проторить эту тропинку, и было не так просто сбить их с привычного маршрута. Она уже в который раз она заново переживала тот ужасный день, минута за минутой, вздрагивала, бледнела, но все равно переживала…

Начинался он вполне нормально, в том смысле, что не лучше и не хуже, чем другие до этого. Был выходной день. Лейла рано проснулась, но предпочла валяться в постели и раздумывать о том, что неплохо бы сделать что-нибудь хорошее. Но для этого надо было подниматься и начинать делать. А, кроме того, она обдумывала предложение Надежды погулять по городу. Вдруг дверь в ее комнату распахнулась, и на пороге появился отец, с каким-то инструментом в руках.

— Лейла, хватит дрыхнуть, освобождай помещение, — скомандовал он и начал раскладывать инструмент.
— Что? — мечтая, девочка отключилась и не сразу поняла, что сказал отец.
— Уходи, надо багеты повесить, да и люстру, а то живешь с лампочкой Ильича. Мешать будешь, — пояснил Михаил Семенович.
— А-а. Хорошо, я сейчас, — обернувшись легкой простыней, Лейла выскользнула в ванную комнату, сетуя на то, что спит без ночной сорочки, в одних трусиках, но ночами было невыносимо душно…
— Лелька, — донесся ей в след голос отца, – пока я буду тут сверлить, ты, чтобы, не бездельничала, а смоталась в магазин и купила хлеба и молока.
— Хорошо, — отозвалась Лейла, разгоняя утренний морок прохладной водой.

Она умылась, упаковалось в привычное джинсовое, и, зашуршав сумками, вышла…

Спустя какое-то время, Игорь – брат, пересказал ей то, что произошло после ее ухода. Но Лейла всегда представлялась это так:

— Миша, что-то с ней не так, а? — Вера Александровна начала разговор, пытаясь в очередной раз поговорить с мужем.
— А когда с ней было так? Вер, неси багету, надо прикинуть…

Она быстро выходит из комнаты и через мгновение возвращается с длинной железкой.

— Миша, послушай, — что-то в ее голосе заставляет мужа отвлечься от расчетов и более внимательно посмотреть на жену.
— Ты чего? – удивленно спрашивает он.
— Что-то не так с Лейлой. Ходит, как чужая.
— Она всегда…
— Нет. Такой она никогда не была раньше.
— Так попробуй поговорить с ней…

Этот разговор раздражает Михаила Семеновича. Он и так-то не Макаренко, а старшая дочь – это колоссальная проблема.

— …со мной она как-то не контачит, — он даже пытается оправдаться, — сама знаешь.
— Так ведь и со мной, не очень, — сознается Вера Александровна.
— Вер, может у нее эти, дела…, — а что еще может предложить мужчина.
— Месячные что ли?
— Ну да.
— Что, почти год. Ты вообще на нее смотришь?! — Вера Александровна начинает заводиться, а потом бухает, как в колокол, — Может, нам не стоило переезжать?
— Ну, ты проснулась, блин! — Теперь наступает очередь злиться Михаила Семеновича, — а раньше ты где была!? Что, язык только сейчас заработал?!
— Миша, ты не шуми. Я же пыталась возражать, только, кто меня слушал…

Это Вера Александровна придумывает, если конечно, не считать протестом и возражением ее молчание.

— Я и не шумлю. Но ведь и меня тоже не особенно слушали. Да и слишком много плюсов от переезда. Сама ведь говорила.
— Это так. Но ведь Лейла… — Вера Александровна возвращает разговор в прежнее русло.
— Что Лейла! — не выдерживает и взрывается Михаил Александрович, — Ты ее видела последнее время. Приходила, черти когда, домой. В синяках. Вечно в каких-то разборках. Грубить начала. Начнешь с ней говорить, она молчит или бросит что-нибудь невразумительное сквозь зубы. Закроется и сидит в ванной, — Михаил переводит дыхание и подводит черту, — правильно, что переехали. Пока она тут пооботрется, глядишь поумнеет.
— Ты думаешь, а мне она казалась счастливой, там, — Вера Александровна продолжает сомневаться, но уже готова идти на попятную. Всегда так было, весь ее протест изначально напоминал тщательную подготовку к поражению.
— Точно, — говорит отец и, повернувшись спиной к жене, лезет на стремянку, давая понять, что разговор окончен.
— О чем это вы тут шумите? — как всегда, неожиданно, в комнате возникает Евдокия Марковна.
— Да так, мелочи…

Вера Александровна почему-то не хочет посвящать свекровь в этот разговор, словно предчувствуя.

— Старшую, не знаем, как уму-разуму научить, — Михаил Семенович, привык доверять матери и не видит в том никакого криминала. А может, просто хочет снять очередную проблему со своих плеч.
— Опять грубит что ли? То-то она так вылетела – чуть с ног не сбила. Что вы ей такого пытались внушить-то, — пытается вписаться в тему Евдокия Марковна, и промахивается.
— Это я ее за хлебом отправила, — защищает дочь Вера Александровна, но у нее слишком сильный противник, а сама она…
— Ну, это вы ее до морковкиного заговенья ждать будете, — пророчествует Евдокия Марковна и покидает помещение.

Против этого, естественно, никто не возражает. На всех членов семьи, без исключения, присутствие Евдокии Марковны действует подавляюще. Поэтому каждый невольно чувствует себя легче и свободней, когда ее нет рядом…

Лейла зашевелилась. Тонкие иголочки вонзились в мышцы, но не смотря на это, она принудила себя подняться и прихрамывая дойти до кухни. Конечно, можно было, вызвать стакан с водой прямо сюда, но не стала этого делать. Просто ей захотелось сделать несколько глотков прямо из-под крана…. Почему все происходило так, как происходило – этот вопрос крепко-накрепко засел в ее голове. Ей всегда казалось, что все чувствовали, увеличивающееся напряжение внутри семьи. Иногда ей казалось, что она воплоти видит, как рвутся тонкие нити, которыми были связаны между собой ее члены. Нити, которыми они привыкли гордиться и дорожить. Неужели, она была единственной зрячей? Это пугало ее. Как и то, что всем было предпочтительно винить во всех проблемах девочку-подростка. Винить и наказывать, не давая ей возможности ни то, что защищаться, а даже оправдываться.

Защищаться от собственной семьи – что может быть ужасней?!

А тогда, Лейла решила сначала совместить прогулку и поход в магазин, но передумала, вспомнив об одной своей особенности. Стоило ей уйти из дома, она тут же про него забывала, по понятным причинам. С такой, «совмещенной прогулки» она могла вернуться через недопустимо большой срок, оставив, все семейство без хлеба. Иногда она и правда, словно сама, провоцировала неприятности. Но не сегодня, решив быть благоразумной она отложила прогулку на потом.

Сидящие около подъезда старушки мельком приветствовали ее, на мгновение, прервав свой разговор. Лейла обошла большую грузовую машину, с очередными переселенцами. Махнула рукой Игорю, который о чем-то толковал с белобрысым мальчишкой из соседнего дома. Поискала глазами сестру и увидела ее присевшей, чтобы завязать шнурок на кроссовке. Все было в порядке, все было нормально. Напевая что-то, она пошла короткой дорогой, через пустырь, мимо двух, почти готовых домов. Лейле приходилось петлять между временно оставленными строительными машинами, не пригодившимися или разломанными неизвестной силой панелями, сколотыми фундаментными плитами, вагончиками строителей и мусором, который не убирали, а просто сгребли в несколько больших куч. До каких-то там лучших времен.

Дорогу преградила огромная траншея, заполненная частично водой, а частично трубами будущего водопровода. Вчерашнего мостика уже не было. Лейла посмотрела по сторонам, выискивая переправу. Металлический мостик обнаружился, в стороне, теперь, его переместили к трансформаторной будке. Точнее, этому одноэтажному строению без окон, еще предстояло стать трансформаторной будкой, а пока это были только стены и крыша. Двери тоже не было, как и полагающегося оборудования, внутри. Лейла прошла мимо нее. Внутри будки слышались какие-то голоса и кашель, слов, было не разобрать, но инстинктивно она почувствовала опасное место и решила про себя, что надо обязательно предупредить близняшек, что бы они, не ходили по этой тропинке.

От того места, где раньше стоял мостик, тропинка раздваивалась. Одна, чуть заметная, шла к школе, в которой ей предстояло учиться в скором будущем, а вторая, более протоптанная, шла через пустырь к остановке автобуса. Напротив этой остановки, через дорогу и находился продуктовый магазин.

Пустырь еще не освоили, хотя местный архитектор, наверняка, отметил его в своих планах и приготовил что-нибудь оригинальное. А пока, пустырь представлял собой основательно вытоптанный луг, разделенный почти пополам рядом холмиков, неизвестного назначения и густо заросших какими-то растениями с колючками. По обе стороны холмиков располагались два импровизированных футбольных поля, одно даже с ржавыми и согнутыми воротами. На нем уже шла игра. Лейла приостановилась и недолго смотрела. Однако игра шла вяло, то ли ждали кого-то, то ли еще не разгорелись. Одним словом, было не интересно, и Лейла отправилась дальше, решая вопрос, как ей возвращаться, этой же дорогой или длинной, в обход всего микрорайона…

Она пересекла дорогу и, пройдя еще немного, оказалась на порожках, отделанных скользкими сиреневыми плитами. По сути дела, магазин находился на территории соседнего микрорайона, а своим магазином новый микрорайон еще не обзавелся. В магазине было тихо, две продавщицы и кассир мирно беседовали о каком-то торжестве, которое толи состоялось, толи должно было состояться. Лейла поздоровалась и медленно прошла мимо витрины. Хлеб и молоко были на месте. Она отвлекла продавщиц заказом, но уже минуту спустя, спокойно отправилась домой, по другой, длинной дороге, вдоль проезжей части, в обход всех домов, и заселенных, и находящихся пока еще в стадии строительства. Попалась ей на глаза достаточно благоустроенная детская площадка, но пустая. Детвора до нее еще добралась.

Длинная и благоустроенная дорога девочке не понравилась. Почему именно, она не разобралась, просто не понравилась и все тут. Около дома она снова посмотрела на играющих близняшек, но окликать не стала. Игорь в компании нескольких мальчишек и девчонок, среди которых была и Олеся, играли в классики. По ходу дела младшая сестра же успела освоить местный вариант и теперь ожидала в очереди, что бы продемонстрировать свои возможности. Дети разговаривали, смеялись, веяло от них летней беззаботностью и легкостью. Лейла прошла мимо них, зашла в подъезд, поднялась к себе на этаж. Дверь пришлось открывать самой, так как на ее усиленный стук в дверь никто не отреагировал – просто не услышали, из-за грохота от работающей дрели с перфоратором. На кухне она отправила хлеб в хлебницу, молоко в холодильник и, немного подумав, решила прогуляться по городу с единственной девчонкой, с которой она успела здесь познакомиться. Просто так, от нечего делать. Все равно, комната ее была занята, да и во всей квартире стоял такой грохот, что про покой и нечего было говорить.

Заходить за Надеждой даже не пришлось, подруга первой заметила Лейлу, которая только направлялась к подъезду и выскочила на балкон.

— Ты ко мне, Лель? — прокричала она.
— Гулять идем? — громко поинтересовалась Лейла.
— Я сейчас выйду, если хочешь, зайди, — пригласила подружка.
— Я здесь подожду, а то у вас лифт не работает.
— Тогда я сейчас спущусь, жди, — и исчезла с балкона…

Прогулка по городу затянулась до самого вечера. Подруги пешком обошли большую часть старого города, мельком осмотрели достопримечательности, посидели в летнем кафе, на набережной. Зашли в парк и прокатились на колесе обозрения, все с той же целью – осмотреть город. Надежда трещала, не умолкая, Лейла, молча слушала, изредка вставляя слово-другое, что вполне устраивало обеих. Часов в девять, когда начало смеркаться, они направились домой. Полупустой автобус довез их до конечной остановки, откуда они неспешной походкой прошли еще пару остановок. Транспортные блага цивилизации до микрорайона тоже не добрались. Лейла проводила Надежду до подъезда. Договорившись, что завтра они повторят прогулку, подруги попрощались. По дороге к своей квартире Лейла еле передвигала ноги, она даже и не представляла, что так устала…

За столом, для ужина собралось почти все семейство, не хватало только двоих. В своей комнате замешкался Игорь, и быстренько умывалась и мыла руки Лейла. К столу они подошли почти одновременно. Уже на подходе Лейла заметила, что царящее в комнате молчание, преисполнено напряжения. Она тихонько проскользнула на свое место, старясь не поднимать глаз. Лейла чувствовала, что причина напряжения она, и, рассматривая скатерть, прокручивала в голове последние события – искала криминал. Однако ничего серьезного в голову ей не приходило. В том же гробовом молчании, мать принялась разливать горячее из супницы. Из-за известных событий Лейла панически боялась этого предмета сервировки стола и старалась держаться от него как можно дальше.

Исподлобья она оглядывала семейство, стараясь понять, в чем дело. Суп был разлит, ложки готовы были уже начать доставку супа по месту назначения. Молчание, которое и так было достаточно тягостным, теперь просто стало невыносимым, и Лейла решила разрядить его самой безобидной, как ей показалось на тот момент, фразой.

— Игорь, подай мне хлеб, — она хотела сказать «пожалуйста», когда черная тень мелькнула над столом, и неожиданный удар по лицу буквально выбросил ее из-за стола.

Олеся вскрикнула…

Мать начала движение, чтобы подняться со стула…

Будь Лейла готова к такому повороту событий, она, наверное, смогла бы увернуться или подняться быстрее, но теперь она просто лежала на полу, на перевернутом стуле, нелепо задрав ноги. Прошло не меньше минуты, прежде чем она сделала первую попытку подняться.

— Миша, — раздался голос укоризненный голос бабушки. Но шторм уже начался.
— Эта тварь еще и издевается, — крик отца, буквально приобрел физическое воплощение, сидящие даже откинулись от стола, а из рук Игоря выпала ложка, — это не ребенок, это какое-то сучье отродье! Выродок!
— Миша, ну зачем ты так при девочке, — только бабушка оставалась спокойной, даже пыталась урезонить сына, чем только подливала масло в огонь.
— Ты даже за стол не должна была садиться! — У Лейлы, которая, начала отходить от шока и была готова разрыдаться, сорвался вопрос.
— Но почему?

Отца буквально смело со стула и на девочку обрушился еще один удар по лицу. Лейла не была готова и к этому, голова ее мотнулась в сторону, а из носа брызнула кровь. Мать буквально повисла на отце. Но тот уже носился по комнате, отбрасывая попадавшуюся ему на пути мебель. В комнате стало черно от ругательств и от списка грехов Лейлы. Припомнились все, особенно те, за которые Лейла уже успела понести наказание. Так продолжалось минут двадцать. Все в оцепенении молчали. А потом бабушка потихоньку поднялась, обошла стол, наклонилась над девочкой и смотрела на нее. Потом, взглянув на сына, и негромко бросила.

— Миша, прекрати истерику, — отец, осекся на очередной фразе и тяжело упал на диван, а бабушка продолжила — подумаешь, девочка забыла принести хлеб. Заигралась на улице, с кем не бывает…
— Я, я… — Лейла захотела что-то сказать, но боль и обида, душили ее, и из горла вырвался только стон. Слезы хлынули из глаз.

Бабушка попыталась удержать ее и прижать к себе, но Лейла вырвалась из рук бабушки. Встала на четвереньки, подняться она смогла, лишь опираясь на подлокотник дивана. На кофточке, начало расплываться кровавое пятно, которому помогали обильные слезы. Бабушка вновь сделала попытку ее удержать, но Лейла вторично вырвалась из ее рук и, качаясь, как пьяная, вышла из комнаты. А бабушка тем временем вразумляла сына.

— Миша, ну что ты сорвался-то. Она же еще ребенок. Ну я, старая погорячилась, обругала ее, но бить-то зачем, да еще по лицу…
— Мама, — маловероятно, что бы кто-нибудь, взглянув на него сейчас, узнал бы в нем того, кто яростно носился по квартире пять минут назад, — Мама, я даже не знаю, как это получилось.
— Миша, она подросток, с ней сейчас сложно, с ней лаской надо, любо…

Договорить она не сумела, на кухне что-то упало и, судя по звуку, разбилось, а через пару мгновений, на пороге зала появилась Лейла. Вид у нее был ужасный, лицо распухло, на щеке отпечаталась ладонь отца, кофточка была в бледно-розовых подтеках, волосы были всклокочены, один глаз дергался, да и вся она напоминала тех больных, которых иногда показывают по телевизору, если хотят зрителям продемонстрировать необратимость некоторых нервных болезней. Но все смотрели на ее руки, в них были взятые из хлебницы батон и буханка подового хлеба…

То, что говорила Лейла, было не разобрать, из горла вырывались обрывки слов, заглушаемые судорожными всхлипами. Она никак не могла заставить голос слушаться. Только руки, как заведенные поднимали и опускали то, что было в них. А потом, тоненько подвывая, заплакала Олеся. Рванулся из комнаты Игорь, бледный, как полотно, а мать только и смогла произнести:

— Как же так, Евдокия Марковна, Вы же сказали… — и опустилась на стул, словно сломалась.

А Лейла продолжала стоять в дверях, потом руки ее опали, хлеб выпал из них, но она словно и не заметила этого. Неловко, как сломанный механизм, натыкаясь на углы, она повернулась и ушла в ванную комнату рядом со своей спальней…

До глубокой ночи, Вера Александровна отпаивала Лейлу валерьянкой. Кровь из разбитого носа периодически опять появлялась, особенно, когда девочка начинала задыхаться и пыталась дышать им. Синяк занимал почти половину ее лица. В конце концов, Лейла угомонилась и заснула. Какое-то время мать стояла около спящей, прислушиваясь к ее дыханию. Оно медленно переходило из прерывистого, в спокойное, свойственно спящему человеку.

Отец так и не смог решиться войти в комнату дочери. Его тоже отпаивали валерьяной, только уже Евдокия Марковна. Она гладила сына по голове, приговаривая, что все обойдется. Что она успела посмотреть девочку, с ней все в порядке, просто она испугалась. Но утром ему обязательно надо будет извиниться перед ней, после чего все обязательно уладиться. Голос ее действовал, сильнее, чем лекарство, через некоторое время его начало клонить в сон, и он ушел из комнаты матери.

Евдокия Марковна проводив сына, накапала себе сердечных капель и не раздеваясь прилегла на диван. Хотела поговорить с невесткой, как только та выйдет от девочки, но не прошло и пяти минут, как она заснула – сказалось нервное перенапряжение.

Казалось, что страсти улеглись, и квартира наполняется спящими людьми. Но так только казалось: в детской комнате шел чуть слышный разговор…

— …так получилось? — Олеся уже не плакала, лишь изредка всхлипывала и шмыгала носом.
— Как?! — голос Игоря звучал почти жестоко.
— Так. С сестренкой. Оказывается, что она, уже успела принести хлеба, а никто и не знал.
— Ты что, не понимаешь, хлеб, опоздание – это все ерунда.
— Я не понимаю, что ты хочешь сказать, — она поднялась с пола и присела на кровать брата.
— Вспомни, что было перед этим, – Игорь встал на колени и наклонился почти к самому лицу сестры, старуха притащила с улицы, от соседок, какую-то жуткую историю про детей. Завела всех этой историей. Потом переключилась на Лейлу. Она успела всех так загрузить этим, что никому и в голову не пришло, что хлеб уже дома. Про него никто не вспомнил, даже не заглянул в хлебницу перед ужином.
— Но тогда выходит, что это бабушка виновата?
— Я не знаю, — Игорь откинулся на подушку.
— Но ты уверен, что все так, как ты говоришь?
— Я, правда, не знаю, Олеся. Но только во всем этом, все как-то не так, не по-настоящему, словно в кино.
— Опять я тебя не понимаю, — Олеся устроилась рядом с братом и попросила объяснений, — ты можешь говорить понятнее?
— Смотри сама. Почему все сидели и ждали Лейлу? Она что первый раз опаздывала к ужину? – нет. Сколько раз она вообще не приходила. И все было нормально. А сколько раз я забывал купить хлеба или молока, а ты? И что, нас часто за это били. Нас даже в угол за это не ставили. Почему, если стало известно, что хлеба нет, не отправили нас? Видишь, какие вопросы получаются?
— Странные вопросы, — голос Олеси был тихим, как будто она говорила сама с собой.
— Именно! Странные, — согласился Игорь.
— И страшные тоже. Ты говоришь, я тебе верю, начинаю понимать, а получается, что я должна бояться бабушку, и папу.
— Знаешь, Олеся, — Игорь поднялся, — только поклянись, что ты никому не скажешь.
— Я клянусь. Никому-никому.
— Даже маме?
— Даже маме.
— Даже Лейле?
— Даже ей.
— Так вот. Однажды, Лейла рассказывала мне, что до того, как бабушка переехала жить к нам, у нас все было по-другому.
— А когда она переехала?
— Давно. Когда мама только собиралась нас рожать.
— Понятно, — протянула Олеся.
— Да. Давно, только не перебивай. Все было по-другому. Мама с папой и с Лейлой жили весело, у них часто собирались друзья. Лейла рассказывала, что у нее был жених, сын дяди Толи, Сережа. Приходило много гостей, почти каждый день. Сидели вместе, пели песни. Ездили на лодках по реке.
— И Лейлу брали с собой?
— Конечно.
— Это здорово…
— Еще как.
— Но почему нас…, — начала задавать Олеся один вопрос, но потом почему-то переформулировала его, — А что случилось потом?
— А потом приехала бабушка.
— И что?
— Лейла говорила, что бабушка отвадила всех друзей, потому, что они ей не нравились.
— Но ведь это не ее друзья?!
— Не важно. Она привыкла командовать и принимать все решения сама. А, кроме того, Лейла сказала, что бабушка использует людей.
— Как это?
— Я тоже толком не понял. Она начала объяснять, но то ли мама пришла, то ли кто-то позвонил, не помню… В общем, мы не договорили. Но я думаю, что использует, это то же самое, что заставлять людей делать только то, что ты хочешь, независимо от того, хотят люди это делать или нет.
— А ты не мог бы у нее узнать поточнее?
— А зачем это тебе?
— Не знаю, так, просто. А может она и нас использует?
— А ты сомневаешься в этом. Я же тебе именно об этом и говорил. Но запомни, Олеська, я тебе ничего не говорил, а ты естественно ничего не знаешь. Понятно?!
— Понятно…, — близняшки замолкли на какое-то время.
— И еще знаешь что, — Игорь посмотрел на сестру, — вот ты сказала, не мог бы я расспросить Лейлу об этом. Знаешь, нет…
— Почему?
— Я не знаю, как смогу посмотреть на нее. Такое ощущение, что я сегодня ее предал.
— Но ведь это не правда. Мы никого не предавали, почему же так?
— Не знаю. Опять я не знаю.
— А знаешь, что я думаю, Игорек?
— Что?
— Мы ведь одна семья. Мы должны держаться друг за друга. Помогать друг другу.
— Конечно.
— Это ведь значит, что мы не должны предавать друг друга.
— Ты это к чему?
— Я думаю, что в данной ситуации мы должны быть на стороне сестры.
— А если за нее выйдет, что это против всех?
— Ну и что!
— Да я, не «против». Точнее я «за». Конечно, «за».
— Тогда мы должны сделать так, чтобы больше нашу Лельку никто не обижал.
— А мы сможем?
— Надо постараться.
— Ты, наверное, права.
— И знаешь, еще что, давай мы ей что-нибудь подарим.
— Подарим, это ты хорошо придумала. А что?
— Не знаю пока, надо подумать.
— А деньги?
— А, — Олеся махнула рукой, — копилки разобьем.
— Точно. Только надо очень хорошо подумать.
— Утром.
— Ладно, давай спать…

Наступило молчание. Близняшки ворочались на своих постелях, пока в темноте не раздался голос Олеси:

— Не я могу спать, давай поговорим еще. Мне все еще страшно. Только я глаза закрываю, вижу, как папа бьет сестричку…

Только многому из намеченного так и не суждено было состояться. Начиная с того вечера, жизнь Лейлы пошла совершенно в ином направление…. И опять, как уже много раз до этого, поднялась откуда-то от сердца волна, нет, не боли, а жгучей, черной обиды. Она терзала сильнее, чем боль…. Пустая, вычурная ваза, медленно заскользила к краю журнального столика, и Лейле пришлось быстро наклониться и подставить руку, что бы поймать ее.

Резкое движение разогнало морок воспоминаний. Лейла поднялась с кресла и стряхнула кота на пол. Тот попытался возмутиться, но почувствовал состояние хозяйки, поспешил убраться под кресло. А она прошла на кухню. За переживаниями-воспоминаниями, она не заметила, как наступил вечер, а она сегодня только завтракала. Пора было чем-нибудь подкрепиться. Тем более, что теперешнее ее положение было совершенно другим, можно даже сказать фантастическим…

За то, время что она жила в этой квартире, Лейла успела научиться многим премудростям. В частности, раз и навсегда решила для себя проблему питания. На кухонном столе лежала толстенная и изрядно потрепанная книга поваренного искусства. Она взяла тяжелый том, в котором в виде закладки была бледно-розовая ленточка. Открыла, присела на старинный резной стул, и стала просматривать книгу. Как и большинство предметов этой квартиры, поваренная книга, была более чем реестр блюд. Стоило ей остановить свое внимание на каком-нибудь блюде, воздух кухни заполнялся его ароматом. Краем глаза она заметила, как на кухню прибежал кот – он был великий лакомка. Тогда, Лейла положила книгу на стол, что бы и кот имел возможность принять участие в выборе. Со стороны это было забавно. Они потратили около получаса, пока, наконец, каждый нашел то, что искал. И вот тогда, начиналось самое интересное. Надо было взять ленту-закладку, произнести формулу заклинания и сосредоточенно, про себя произнести рецепт приготовления, который был записан в книге, и тогда свершалось чудо – на столе появлялось желаемое.

Был, правда, еще один вариант. Когда, не желаемое блюдо перемещалось на стол, а ты сам отправлялся туда, где все соответствовало тому, что ты готовился съесть. В ту страну, и в то место, которому принадлежало данное блюдо. Так, когда она заказала несколько дней назад шампиньоны, то есть их пришлось в ресторане, где играла музыка, подавали шампанское. Двигались в танце пары. Звучала иностранная, но с этого момента понятная речь. Сама Лейла была одета в красивое вечернее платье, на плечах у нее была накидка из какого-то чудного меха. А самое поразительное было то, что когда она закончила, к ней подошел приятный, среднего возраста мужчина и пригласил ее на танец. И, оказалось, что она достаточно хорошо владеет не только французским языком, но и неплохо танцует. Это кружило голову, это было необыкновенно приятно. Они танцевали, Поль Вилер, так было имя ее партнера, шептал ей комплементы, даже назначил свидание. Он шутил, она смеялась. А потом они расстались, легко, как будто за приоткрытое окно автомобиля выпустили случайно залетевшую бабочку. Без сожаления, но и так, что бы, не навредить страннице, почти нежно. Вот такая это была «Поваренная книга»…

Сейчас она выбрала какое-то особенное мясо, с экзотической зеленью. Было там что-то еще, но Лейла часто не имела представление, что она выбирала, доверяясь только запаху, который был приятный и еще какой-то, к чему следовало подбирать специальные слова. Кот же урчал над другой странице, когда Лейла произнесла необходимую формулу…

Она оказалась на веранде в плетеном шезлонге. Неширокая полоса песчаного пляжа отделял ее от океана. Это было время заката и время, когда ветер спит. Только легкий ток воздуха производимого скорее огромными водяными валами, беспокоил ее волосы и кожу. Рядом появился бой, весь такой шоколадный, в белой расстегнутой рубахе и белых, основательно помятых брюках.

— Сеньорита, одна? — задал он вопрос, с любопытством разглядывая непривычную для здешних мест, бледную кожу Лейлы.
— Да, — С каждым новым приемом пищи, Лейла узнавала на один язык больше, это было что-то вроде побочного эффекта.
— Прикажете подавать?
— Да, пожалуйста.

Бой ускользнул и буквально через мгновение на столе стояло то, что она заказывала ориентируясь только по запаху.

— Сеньорита будет ром или кальвадос? – Бой выжидающе смотрел на Лейлу.
— У вас есть…, — в другой жизни, она, вряд ли, смогла без ошибок произнести то, что потребовала сейчас от официанта — такое заковыристое было название у напитка.
— У сеньориты прекрасный вкус, на всем побережье, у нас самый лучший, — бой вновь исчез, а появился уже с темной, в паутине бутылкой.

Прямо перед ней, глядя в глаза Лейлы, он вытер пыль, и аккуратно открыл сосуд, после чего чуть более глотка было перелито из бутылки в бокал. Лейла поднесла его к лицу. Ощущение было такое, что по дну перекатывается жидкий янтарь. А букет был просто не передать, в нем был огонь. Она кивнула. Бокал наполнился на треть и бой удалился.

Это был прекрасный ужин и прекрасный заход солнца. В тропических зарослях, за спиной девочки пели птицы, где-то вдалеке раздавался рык зверя. Алкоголь, запах моря и еще что-то, что существует только в тропиках, кружило голову…

После ужина она решила воплотить свое давнее желание – связаться с внешним миром – наверное, было уже пора. Щелкнув пальцами, она подозвала боя и велела ему принести телефон…

— Алло, я слушаю, — проговорил в трубке голос подруги.
— Надежда, это я Лейла.
— Лелька. Ты где? В школу уже месяц не ходишь. Дома нет. Что случилось?
— Надя, я тебе сейчас дам адрес, это не далеко, приходи и я все тебе объясню.
— Так я знаю твой адрес.
— Это не тот, записывай…

— Это что, соседний подъезд что ли?
— Именно. Не задавай больше вопросов. Просто приходи и все.
— Ладно. Как скажешь, — раздались гудки отбоя. Надежда была очень любопытной…

Надо было возвращаться. Надо было продолжать жизнь. Тем более, что… Лейла поднялась с кресла и посмотрела на солнце, край которого скорее угадывался, чем был действительно виден… и вернулась.

Ее жизнь стала другой – этого мало было сказать! Не было ничего такого, что перешло из жизни «до» в эту новую и странную жизнь. Именно так – новая жизнь. Каждый день, каждая минута, от момента пробуждения, до того, как она засыпала и даже ночные сновидения – все стало иным. И, наконец, наступил момент – превышение некой критической массы, когда Лейла почувствовала, что если она не поделиться с кем-то этими переменами, просто не расскажет о них, то сойдет с ума. Только кому?! Кто бы поверил ей на слово? Выбор… Нет, не было никакого выбора! Лейла могла рискнуть и пойти только к одному человеку – к своей единственной подруге – однокласснице, Надежде Соболевой.

Лейла откинулась на спинку кресла и закурила. Кот еще не вернулся после ужина. Интересно, где носит этого старика – рассеянно подумала она…

Кот Габар. Это могло показаться невероятным, но ее новая жизнь началась именно с того момента, когда он появился в ее жизни. Кот Габар – он имел самое прямое и непосредственное отношение ко всем этим странностям. Они встретились на следующий день, после того, как за ужином ее избил отец. Она лежала в постели. Одна. Дома. Отец ушел на работу. Близняшки вместе с матерью пошли улаживать какие-то формальности в школе. А старуха, с самого утра, унеслась на улицу к соседкам, в старушечий клуб «Кому осталось совсем недолго». Это было небольшое, но облегчение. Все остальное могло быть и лучше. Лицо потихоньку саднило, мышцы подергивались. Лейла вспомнила, что видела на подъезде дома объявление о собрании будущих учеников. Намечалось распределение детей по классам, знакомство с учителями и администрацией школы, а, кроме этого, зачем-то собирался приехать местный депутат. Вряд ли там могло быть очень интересно – но все равно, о посещении данного мероприятия не могло быть и речи.

Есть было больно, да и не хотелось. Разговаривать тоже было больно, да и не с кем. Лейла прошлась по комнате и решила выйти на улицу – просто захотелось. Она надела кофту с капюшоном, в которой обычно тренировалась, джинсы и спортивные тапочки. Экипировавшись таким образом, Лейла тенью выскользнула из подъезда, чуть сгорбилась и легким шагом направилась к пустырю. Там, гуляя среди различных препятствий естественного и искусственного происхождения, она впервые увидела Габара.

Это было душераздирающее зрелище. Заметил ее и кот. Шевельнулся судорожно, замер и поднял на Лейлу мутные, полные слез, глаза. В девочке что-то ворохнулось в области сердца. Она что-то поняла, но что именно… ей стало не до этого. Ей нужно было действие. Оставив на время кота, Лейла быстро пробежала по пустырю в поисках чего-то такого, куда можно было бы пристроить кота. Подходящей ей показалась коробка из под какого-то импортного прибора. Затем, она, чуть поразмышляв, отправилась домой. Несколько старых кофт, место которых было в Заокском мусорном контейнере, но которые, по исключительно сентиментальным причинам были привезены в особом чемодане сюда, наконец, дождались своего часа. Отныне они должны были стать подстилкой для больного, бродячего кота. Далее последовал набег на холодильник. Молоко, холодная нога курицы, бутылка минеральной воды и маленькая бутылочка с зеленкой – все это было уложено в пакет, поверх тряпок и быстро доставлены на пустырь.

Коробка приобрела более или менее жилой вид. Лейла устроила кота, оторвала от курицы несколько мясных волокон и положила их перед котом, но оказалось, что кот не в состоянии даже жевать. Ей пришлось самой жевать, несмотря на достаточную болезненность этой процедуры и кормить кота полученной кашицей. Дело пошло на лад. А вот с питьем она промахнулась, кот не пил молока, зато замечательно употреблял минеральную воду. Большая часть воды, которую Лейла надеялась промыть ранки и ссадины, ушла как питьевая. Последовала болезненная, необходима для кота процедура, Лейла промывала царапины, кот, или совсем обессилил, или понимал, что это для его же блага, но не делал попыток вырваться или оцарапать девочку. Ухоженного и сытого, насколько это было возможно, Лейла аккуратно уложила в коробку и прикрыла сверху тряпицей – бывшей мохеровой кофточкой. Она посидела с ним еще какое-то время, теперь она разговаривала с ним. О том, о сем. Поплакала немножко. Пожаловалась на судьбу. В конце концов, пошла домой. Почему-то ей не хотелось, что бы об этой ее находке узнали. Она даже еще не поняла от кого она желает скрыть кота – просто решила молчать. А пробираясь к подъезду, Лейлу, неожиданно поняла, что ей стало легче, даже боль улеглась, а на душе было уже не так черно.

Прошла неделя. Все свободное время, то есть все время, она проводила с Габаром. Ему становилось то хуже, то лучше. В таком состоянии он и встретил первое сентября, погода, вроде как, и не собиралась меняться на осеннюю. По-прежнему жарило солнышко, по-прежнему народ ходил на пляж. Посещение уроков в таких условиях очень сильно напоминало пытку, но деваться было не куда. Лейла была вынуждена ходить в учебное заведение, единственное, что ее радовало, так это то, что синяк почти спал, а умеренное вмешательство косметики окончательно скрыло его следы. Но стоя каждое утро перед зеркалом, замазывая следы, она каждый раз, как молитву повторяла: «Никогда и никому не позволю себя бить, и не потому, что больно, а потому, что унизительно. Никогда и никому!»

Так одна полоса ее жизни закончилась, хотя, точнее было бы сказать, стабилизировалась. Надолго, как она думала, но безо всякой перспективы на просветление. Но вместе со школой началась еще одна, того же цвета, что и первая…

Звякнул колокольчик входной двери. Лейла даже не сразу сообразила, что это к ней, а потом быстренько поднялась на ноги и поспешила к двери. На пороге стояла Надежда Соболева, собственной персоной. Не удержавшись, Лейла на какой-то момент обняла подругу и прижалась к ее холодной, слегка припорошенной снегом куртке. Надежде ничего не оставалось, как обнять подругу в ответ. Прошло несколько мгновений и вдруг им стало немного стыдно за проявление подобных эмоций, и Лейла, сделав шаг назад, пригласила подругу в квартиру.

— Леля, я что-то не поняла, — начала Надежда, повесив куртку, — а…
— Все потом, все потом, — почти пропела Лейла, — проходи. Сумку, бросай в прихожей. Есть хочешь?
— Нет, я из дома, — махнула рукой Надежда.
— На улице холодно?
— Не очень, только ветер какой-то пронизывающий, — ответила Надежда, а потом поинтересовалась, — ты что, на улицу не ходишь?
— Давно не была. А хочешь кофе?
— Кофе? Да. А то, я кажется, замерзла.
— Тогда давай к камину, а я пока приготовлю.
— Камин?! Как классно.
— Вот и проходи, располагайся…

Лейла убежала на кухню и уже через мгновение на кухне что-то начало позвякивать, фырчать и гудеть. Не смотря на презрительный взгляд кота, Лейла начала готовить кофе сама, не прибегая к полученным навыкам. Когда кофе был готов, Лейла коротко подумала, а потом плеснула в турку несколько капель коньяка. Все это было красиво установлено на специальный поднос, который Лейла взяла и направилась в большую комнату.

Надежда тем временем обходила комнату, периодически останавливаясь. Каждый, находящийся в комнате предмет, будь то часть мебели, или картина, или что-то еще тут же вызывали потребность задать вопрос, иногда не один, она оглядывалась, но подруги пока в помещении не было, а взгляд Надежды уже находил следующий предмет, не менее любопытный. Так Лейла Надежду и застала, посреди комнаты, со взглядом, который перемещался с одного предмета на другой. Не удержавшись, она негромко рассмеялась.

— Знаешь, Надь, у тебя сейчас необыкновенно дурацкий вид, — произнесла она, ставя поднос на журнальный столик.
— Что? — не сразу откликнулась Надежда.
— Вид, говорю, у тебя дурацкий.
— Почему это, — сразу стала в оборонительную позицию Надежда.
— Ты только не обижайся. Просто ты себя со стороны не видишь. Самая настоящая Фекла, с глухих выселок, оказавшаяся неожиданно где-нибудь в самом центре Парижа. И вообще, подсаживайся к камину, пей кофе, а то остынет.
— Лейла, чей это дом?
— Теперь, мой.
— Как это «теперь»?
— Надь, ты вопросов задаешь, как наш историк.
— Зато ты, не отвечаешь, — парировала Надежда.
— Да я может и рада бы. Только сама не все знаю, не на все могу ответить.
— Странно здесь, очень, — Надежда обвела взглядом комнату, а потом немного неловко присела на ближайшее кресло. Потом взяла чашку кофе и еще раз оглянулась и повторила, — очень странно.
— Я знаю. Мне и самой все это странно.
— А с чем это кофе, — поинтересовалась Надежда, сделав маленький, осторожный глоток.
— Не вкусно?
— Необычно, — пожала плечами подруга, помолчала и добавила, — необычно, но вкусно.
— Всего лишь с коньяком. Что бы согреться.
— Да я уже, вроде как, и согрелась.
— Тогда, что бы расслабиться.
— Расслабиться это хорошо. А ты чего, — кивнула Надежа на поставленную Лейлой чашку.
— Я уже.
— Быстро. Я так быстро горячее пить не могу.
— А мне нравится.

Лейла закурила сигарету и пустила в воздух несколько колечек дыма. Надежда пила кофе маленькими глоточками, оглядывая комнату, изредка косилась на дымящуюся сигарету, но помалкивала. Иногда она сама, тайком ото всех…

Чашка опустела. Надежда поставила ее на поднос и, устроившись в кресле с ногами, повернулась к подруге.

— А теперь рассказывай, что все это значит.
— Что, уже готова слушать?
— Да. Теперь готова.

Лейла поднялась и медленно прошлась по комнате. Надежда следила за передвижениями подруги, поворачивая голову. Наконец, Лейла глубоко вдохнула и заговорила:

— Значит так. Началось все с домашнего скандала. Папочка врезал мне пару раз по физиономии, да так, что я нормально жевать смогла, только неделю спустя…
— Так ты поэтому, месяц в школе не появлялась?
— Что?
— Так ты поэтому месяц в школе не появлялась? — повторила вопрос Надежда.
— Нет. Это было в конце лета. Помнишь, я на два дня в школу опоздала.
— В начале года?
— Да. Именно тогда. Так вот, наверное, именно с этого момента моя семья перестала существовать, как таковая. Домой я приходила только что бы есть и спать…
— А мама?
— А что мама. Она в моей бывшей семье голоса не имеет. Единственно с кем отношения так или сяк продолжались, это с близняшками.
— А бабушка. Она что…
— Ты про старуху?
— Старуху?! А я думала, что…
— Нет. Ты ошибалась. Много плохого из того, что произошло со мной, началось именно с ее подачи.
— Не может быть!
— Побереги это выражение, Надежда. Оно еще успеет тебе надоесть.
— Ладно, — согласилась подруга, — продолжай.
— Продолжаю. Одни словом, дома у меня не стало. У меня даже мелькнула мысль, а не убежать ли мне назад, в любимый Заокск. Но мысль не прижилась, я вспомнила о Габаре и поняла, что не могу возвращаться. Я встретила его на следующий день, после домашних разборок.
— Кого?
— Кота, к которому мы ходили.
— А он-то здесь при чем? — удивленно взглянула на Лейлу, Надежда.
— Он при этой квартире. И еще при многом-многом другом. Слушай.
— Я слушаю, только не совсем до меня доходит…

— Слушай дальше. Я стала ходить в школу, но лучше не стало, даже скорее наоборот.
— Здесь я понимаю, — кивнула Надежда, которая тоже была участницей или свидетельницей некоторых школьных событий.
— Да-да. Именно об этом. Не хочу повторяться, — Лейла замолчала. Достала сигарету из пачки и закурила.
— Ты много куришь, — заметила вслух Надежда.
— Так получается. Знаешь, а давай все-таки поедим. А то у меня уже желудок подводит.
— Я тоже что-то проголодалась.
— Вот и замечательно, — Лейла поднялась, — пойдем на кухню.
— Пойдем, только ты мне вот что объясни, почему ты в школу-то не ходишь?
— Только это, — Лейла остановилась на полпути и оглянулась на подругу.
— Нет, еще мне хочется знать…
— Тогда не торопись. Всему свое время.

На кухне, Лейла указала Надежде на стул, а сама взялась книгу. Где-то минуту Лейла сосредоточенно листала книгу. Надежда, как ей и сказали, молчала и принюхивалась. В кухне один за другим появлялись и исчезали самые соблазнительные запахи.

— Лейла, — поинтересовалась, не выдержав, Надежда, — такое ощущение, что эта книга похожа на те пробники в рекламных журналах. Надо потереть, и появляется запах рекламируемых духов.
— Похоже, — кивнула Лейла, — только это – интереснее. Кажется, нашла.
— Что, — поинтересовалась Надежда.
— Тсс, — Лейла сделала соответственный жест и начала произносить заклинание.

Надежда заворожено смотрела на подругу и поэтому пропустила момент, когда на столе появились тарелки с едой. Лейла захлопнула книгу.

— Прошу, подружка, — улыбнулась она и указала на стол.
— Что, — не поняла Надежда и взглянула на стол. Там слегка дымились блюда, которые заказала Лейла.
— Прошу к столу.

Надежда замерла и буквально вперилась взглядом в тарелки.

— Что это, — повторила Надежда вопрос, придавая ему уже другое значение.
— Всего лишь колдовство.
— Колдовство?!
— Точнее магия, так сказать, домашнего употребления.
— Но так не бывает!
— Я же тебя предупреждала. Все что ты здесь видишь, все, что ты здесь слышишь, и даже то, что ты сейчас будешь есть, всего этого быть не может. А теперь садись за стол и ешь…

Некоторое время, Надежда не решалась приступить к еде, не смотря на всякие подбадривающие слова подруги. Но запах был таким соблазнительным, а Лейла так аппетитно ела, что Надежда и не выдержала и присоединилась. Говорить за столом не хотелось. А когда следующая за едой чашка кофе была выпита, раздался бой часов.

— Сколько время, — почти подпрыгнула Надежда.
— Девятый час, — произнесла Лейла, — А что?
— Я обещала маме прийти пораньше.
— Хочешь уйти, — было видно, что Лейла погрустнела.
— Лелечка, не обижайся. Я маме обещала.
— Да ладно, я понимаю. Ты завтра-то придешь?
— Спрашиваешь! Конечно…

Надежда заторопилась в прихожую. И уже через мгновение была готова к выходу. Почти у самой двери ее остановила Лейла.

— Надя, я тебя очень попрошу, никому не говори, что я здесь.
— Конечно. А кому я могу…
— Никому. А особенно старухе. Да и вообще.
— Господи. А они что, не знают? — такой поворот событий никак не мог уложиться в ее голове.
— Нет.
— А как же ты здесь…
— Завтра. Я все тебе расскажу завтра.
— Я приду. Еще как приду…
— И не забудь. Ты меня не видела.
— Хорошо. Лелька – я могила. Ну, я побежала.
— До завтра…
— До завтра, подружка. Спасибо за ужин, — это донеслось уже с лестницы…

Лейла прикрыла за Надеждой дверь и медленно вернулась в комнату. Прошлась по квартире, тщательно прислушиваясь к своим ощущениям, и с удивлением заметила, что ей, как будто стало легче. Немного поскитавшись по квартире, она подошла к окну – на улице вьюжило. Она с удивлением смотрела на игру поземки, потом обратила внимание на людей, которые, согнувшись, шли навстречу ветру, пряча от него лицо. Увидела она и других, которым ветер дул в спину, заставляя двигаться быстрее, чем они сами того хотели. Но было еще что-то, чего она раньше не замечала на улице, когда смотрела на нее сквозь стекло. Она некоторое время пыталась понять, что именно изменилось. Почему-то этот вопрос стал для нее значительным и требующим срочного разрешения. И вдруг, Лейла поняла, что дело вовсе не в том, что происходит на улице. Она вдруг отчетливо осознала, что время, которое когда-то для нее остановилось, вдруг рванулось вперед. А ее жизнь, которую она перестала воспринимать, как движущуюся субстанцию, оказалась именно такой. И вдруг, если не все, то многое, вокруг нее наполнилось смыслом, пусть, пока и не понятным для нее…. А за этим открытием последовало следующее – скоро Новый год…. А потом будет еще и еще….

Надежда бежала домой со всех ног, и даже ветер торопил засидевшуюся у подруги девочку домой, к маме. Вот только мысли ее, они остались там, в загадочной кваритре, возле подруги…

Ждать Надежду Лейла начала прямо с утра. Время тянулось, и чтобы хоть как-то скоротать время она начала перестановку мебели. Габар уселся на камин и с презрением смотрел на усилия девочки. Не то, чтобы ему не нравилась сама мысль перестановки, нет. Ему не нравился тот способ, который избрала Лейла. Зато она старалась вовсю. Скоро, ни одного предмета, который ей было под силу сдвинуть ни осталось на месте. Взъерошенная и уставшая она смотрела на плоды своей деятельности. Не известно, стало ли в комнатах удобнее, но то, что такой вариант был непривычным, это точно. А, кроме того, была достигнута и основная цель – едва она успела выйти из душа, во входную дверь позвонили. Направляясь к входной двери, она заметила, как Габар простым движением лапы вернул все предметы на свои первоначальные места.

— Ну погоди, вредное животное, — пробормотала она, подразумевая, что все равно когда-нибудь доберется до настоящей перестановки в квартире и тогда кот ей не сможет помешать.

И эта встреча началась с осмотра квартиры. Надежда выяснила, что не заметила вчера много интересных вещей. Она снова ходила по квартире и вертела головой.

— Лель, мне интересно, а, сколько комнат в этой квартире, — поинтересовалась она, когда зал был обойден по периметру несколько раз.
— Комнат, — удивленно переспросила Лейла, — мне кажется шесть. Я точно не знаю. Обычно я пользуюсь только тремя.
— Не знаешь, сколько комнат?! — удивилась Надежда, — ты живешь в этой квартире… Кстати, а сколько ты живешь в этой квартире?
— Больше месяца.
— Больше месяца! И за это время ты не нашла минутки, что бы позвонить мне. Хороша подруга! — Надежда была вне себя от возмущения.
— Ты погоди, распалятся-то, — поумерила ее пыл Лейла, — ты ведь не все знаешь.
— Ну, так рассказывай.
— Хорошо. Только сначала давай поедим, а то я даже не завтракала. Ты будешь?
— Конечно. Я домой не заходила, сразу к тебе.
— Пойдем на кухню, или хочешь здесь?
— Нет. На кухне привычней.
— Пошли, любопытная моя подруга.
— Почему это?
— А потому, что тебе хочется посмотреть на то, что я буду делать с книглй.
— Мне есть хочется, — возмутилась Надежда, но потом добавила, тоном тише, — ну и посмотреть, конечно, тоже.

Подруги переглянулись и весело рассмеялись…

Когда все было съедено, тарелки мирно отправились в умывальник. Лейла поставила на поднос кофейник, пачку сигарет и предложила Надежде перейти к камину.

— Я думаю, что рассказывать лучше там, — сказала Лейла, приглашая Надежду, — здесь уютно, даже, если хочешь сказочно, но серьезные разговоры надо вести около камина.
— Сказочно, а я думала ты девушка – реалистка.
— Я тоже так думала, — согласилась Лейла, — была такой, совсем недавно.
— Ну, рассказывай, не томи, — попробовала настаивать Надежда, — а то я даже чешусь от любопытства.
— Ты устраивайся, устраивайся.
— Слушай, Лель, они у тебя такие удобные. Как не усядешься, все равно хорошо. Они что, тоже, — Надежда сделала неопределенный жест.
— Я так понимаю, ты про колдовство?
— Ну, да.
— Конечно. Здесь все, — Лейла повторила жест Надежды, — не наше, не привычное.
— Все-все-все. Говори, ну, пожалуйста.

Лейла сделала маленький глоток и закурила, вспоминая…

— А два месяца назад мать потащила меня к врачу.
— Это после того, как тебя отец…
— Нет. После этого я к врачу не ходила. Все зажило самой собой. Она потащила меня к гинекологу.
— А это еще зачем?
— У меня нарушилось все. Ну, она и решила, что я беременна.
— Вот черт!
— Не без участия старухи, она на это решилась, по крайней мере, я так думаю.
— И?
— Владислав Олегович…
— Странное какое-то сочетание.
— Немного. Он дал мне освобождение от школы и огромную кучу направлений на всякие анализы и на всякие приборы. Я целых две недели только и ходила по поликлиникам. А когда все это собралось в кучу, он неожиданно позвонил мне домой.
— Что, лично тебе?
— Да. И сказал, что хочет встретиться.
— Он, наверное, на тебя запал.
— И это тоже, но главное не это. Оказалось, что у меня серьезные проблемы, которые он не может идентифицировать.
— Как это?
— Ну, он сказал, что не понимает, что это – проблемы, или так и должно быть.
— Как интересно…
— Я пришла к нему, а он начал объяснять, что у меня не так. Я все не перескажу, мы говорили, наверное, часа два. В общем, у меня отклонения и в сердечной деятельности, и в мышечной, и в работе головного мозга.
— Что?
— Не бойся. Он назвал это доброкачественными отклонениями.
— Как это?
— Ну, у меня все быстрее заживает. Я бегом, без лифта, могу туда-сюда, раз пять до верха сбегать и не запыхаться, ну и прочая ерунда. В общем, он сказал, что хочет сам разобраться, и предложил мне обследоваться стационарно.
— В больнице что ли?
— Да. Пригласил мать, чтобы поговорить с ней на эту тему. Поговорил. Та пришла домой, в слезы ударилась. Я такая-то вся больная. Поскандалила с отцом. С бабкой. Все коллективно схлестнулись. Устроили очередную разборку. Я слушала все это и понимала, что про меня, собственно говоря, все забыли. Мать на отца наезжает, что он меня угробил. Старуха попыталась защищать отца, но это был тот редкий случай, когда старухе досталось от матери. Слушала я их, слушала, потом поднялась с дивана и ушла к себе в комнату. Стоило мне уйти, все затихли. Перед тем, как врубить «Арию», я слышала, как старуха начала устраивать перемирие. Дальше я не слышала, но предполагаю, что у старухи и здесь нашлись знакомые, и она через них организовала мне стационар…
— То есть тебя положили в больницу?
— Именно так, положили…. Через пару дней, когда мои были на работе, приехала пара санитаров, огромные такие мужики и пьяные к тому же, — Лейла закурила очередную сигарету, — и забрали меня в желтый дом. Предварительно зафиксировав.
— Что, сделав? – переспросила Надежда.
— Связав, по-русски.
— Не может быть!
— Я тоже так думала, правда когда-то давно.
— Ну, она у тебя и тварь! — Не выдержала Надежда.
— Не спорю. Там меня обкололи. Надавали таблеток. Я себя неделю, как даун чувствовала, все понимала, но как-то медленно-медленно. Вокруг как будто не воздух, а горячая такая вода и такая плотная, что не получается быстрых движений. И думать я долго не могла, сосредоточишься на чем-нибудь, и тут же засыпаешь. До сортира сама не могла дойти, все в постель, под себя…
— Перестань, Лелечка, — Надежда была готова разреветься, но Лейлу было не остановить, она, словно переживала это снова.

— …о стерильности заботятся. Даже подмывали сами, потому что я ни рукой, ни ногой. Только делали это какие-то здоровенные, мужеподобные бабы, и еще при этом обсуждают, что у меня и как. Сами же и мыли…
— Господи!!!
— Вот такая это была спецбольница, куда меня устроила старуха. Не знаю, кого они там и от чего лечили, но главное, что выбраться оттуда было практически невозможно…
— Лелька! Перестань, ну, пожалуйста. Не надо. Остановись! Я не могу, — Надежда побледнела, было похоже на то, что ее сейчас вырвет. Она начала подниматься, но покачнулась, Лейла прямо из воздуха выхватила стакан с водой и почти ткнула им в руки Надежде.
— Пей.
— Только я тебя прошу, не надо больше про больницу, пожалуйста…
— А больше и нечего рассказывать. Вытерпеть это я смогла только неделю, да и то, из-за той дури, которую мне кололи. Депрессант какой-то. А потом, мне полагалась шоковая терапия и новый круг уколов. Вот с шоковой терапии, я и смоталась. К счастью, у них, эта канитель находилась в другом корпусе. Целых два дня я терпела эту их терапию. Токи разные, поля магнитные и прочую чушь.
— Два дня, — повторила Надежда.
— Вынуждена была. Без разведки я не решилась. Наверняка, поймали бы и вернули. А я этого боялась еще больше чем, то, что они со мной в этой лаборатории и в душе делали.
— Ты могла еще, и соображать в тот момент. Я, наверное, просто сошла бы с ума или умерла.
— Про это я тоже подумала. Даже запаслась лезвием, подумала, что если не выгорит с побегом, то просто вскрою себе вены и все.
— Господи, Лелечка! А я тут гуляла, в школу ходила. Я даже не представляла, что там с тобой происходит. Просто думала иногда о тебе, что хорошо бы тебя из больницы выписали…
— А у меня, даже времени подумать о тебе, не было. Точнее как-то не приходила мне на память наша мирная жизнь. Я была занята другим.
— Чем? — осторожно поинтересовалась Надежда.
— Будешь смеяться, — Лейла неожиданно и сама улыбнулась.
— Не буду, правда, не буду.
— Я кино вспоминала и книжки.
— Книжки?! Какие книжки? — Надежда удивленно посмотрела на подругу.
— Про шпионов. Про побеги. Из тюрем там, из психушек, из плена. Ну и все такое.
— Как учебное пособие, что ли?
— Ну, да.
— И помогло?
— Как сказать, не совсем, — снова улыбнулась Лейла, — там им случайности разные помогают, счастливые. У меня такого не было. Я вынуждена была шаги считать, секунды, прислушиваться к разговорам.
— Одним словом, вела себя как настоящая шпионка.
— Вроде того…
— А как же ты решилась, домой вернутся-то?
— Слушай дальше. Бреду я во всем больничном и думаю, что если появлюсь домой, то не миновать мне водворения обратно. Хотела, сгоряча, к матери кинуться, но опомнилась. Старуху про побег обязательно известят, а она уж что-нибудь придумает, что бы моим родителям мозги запудрить.
— Ты точно – шпионка.

— …до дома-то я дошла, точнее, до подъезда, но подняться не решилась. Стою в тени, замерзла, есть охота. Колотит всю, сил нет. Пришлось собираться с силами сосредотачиваться, и как всегда, ответ находился прямо перед носом.
— То есть?
— Подвал. Я как раз, около входной двери стояла. Нашла я открытое вентиляционное отверстие, и залезла туда. Думаю, отосплюсь, а с утра буду решать, что делать.
— И не страшно тебе было в подвале?
— Нет. К тому же, я была не одна.
— Как это?
— Слушай. Залезла в подвал, иду, а меня, вдруг, как током ударило, ведь про кота я совсем забыла. Поплутала немножко по подвалу и нашла как раз то место, где мы с тобой кота прятали. Помнишь?
— Конечно.
— А он там. Узнал меня. Обняла я его, и как разревусь. Так мы и уснули – в обнимку.
— А потом?
— Потом Габар привел Тень.
— Кто кого привел?
— Габар – это кот. Он позади тебя сидит. Ты его, небось, и не узнала. – Надежда оглянулась.
— Это он – тот самый?

Надежда указала на него пальцем.

— Именно он. Там, на пустыре он погибал не только и не столько от голода и болезней. Он погибал от нашего солнца. А в подвале пришел в себя, выздоровел. На самом деле, он особенный, но про него потом. Отдельно. Главное в этой истории – Тень.
— Лелька остановись! — Надежда подняла руки, — прошу таймаут. Дай передохнуть, а то я плохо начинаю воспринимать то, что ты мне говоришь.
— Хорошо, давай устроим перекур. Хочешь еще кофе?
— Хочу.
— А может, коньяк?
— Коньяк? Давай. Я, по-моему, заслужила.
— Пойдем, на кухню. Я тоже приму. Веришь – нет, но как только начинаю вспоминать, меня мутит.
— Верю, — кивнула Надежда, — пошли.
— А может, ты есть хочешь? – поинтересовалась Лейла.
— Нет. Что-то не хочется.
— А я теперь чаще хочу есть. Почему-то…
— Ну, у тебя и здоровье. Да и нервы тоже о-го-го…
— Да, вот теперь так. Теперь…

Пока Лейла готовила омлет, разогревала котлеты, ставила чайник, под неодобрительные взгляды Габара, Надежда рассматривала кухню. Потом повернулась к Лейле.

— А чего ты книжкой не пользуешься?
— А тебе, небось, посмотреть охота?
— Даже не знаю. Наверное, просто так спросила.
— Иногда мне надоедают эти, — она на минуту задумалась, подыскивая нужное слово, — новшества. Хочется так, как обычно, по старинке.
— Ну-ну, — мотнула головой Надежда.
— Лейла, а откуда здесь столько всякого антиквариата, — решив почему-то изменить тему
— От старого хозяина, я так понимаю.
— Он что был коллекционер?
— По-моему, он так жил.

Накрыв на стол, она достала из холодильника бутылочку с минеральной водой и налила в миску Габару.

— А мне минералки можно? — Надежда потянулась за бутылкой с минеральной водой.
— Можно, только не этой. Сейчас подам.
— А эта?
— От этой, козленочком станешь. — Надежда резко отдернула руку, чем вызвала смех подруги, — не бойся, я пошутила, но это вода только для Габара.
— Странный он.
— Кто, Габар?
— И Габар, и дом, да и сама ты, тоже.
— Я и не спорю. Садись за стол. Бери вилку.
— Я вроде и не хотела, а теперь, чувствую, что проголодалась. Ты смотри, а то я и за тебя постараюсь, — предупредила Надежда, налегая на еду.
— Старайся. Дальше рассказывать?
— Конечно, рассказывай.

— Ну, вот. Проспала я в подвале до самого утра. А когда проснулась, Габара уже не было, он ушел по каким-то своим, сугубо кошачьим делам. Без него было как-то жутковато, и я стала звать его. Вдруг, слышу, кто-то крадется ко мне. Я затихла, только слышу, мур-мур-мяу. Это он, родной. И только тут, при свете солнца, сквозь какую-то дыру, я смогла его наконец-то рассмотреть. Рассмотрела и очень удивилась. Выглядел он как новый. Шерсть лосниться, глаза в темноте блестят. Одно слово, кот в самой лучшей форме, и в самом соку. В общем, выздоровел. Долго я с ним сидела, то разговаривала, то просто тискала. Пусто было как-то в голове, думать ни про что не хотелось. Или просто боялась я думать о том, что надо что-то делать. Словом, потерялась, как будто. И вдруг, чувствую, что-то двигается ко мне. Я напряглась, а кот так душевно урчит, вроде как успокойся. Я и успокоилась, подумала, что коты должны опасность чуять.
— И что это было? Ты не тяни, Лейла, а то, как будто кино снимаешь, пытаешься жути нагнать.
— В подвале, я говорила уже, не совсем темно, кое-какой свет пробивается. Я внимательно присмотрелась и вижу, что в этом полусвете, движется ко мне что-то совершенно черное. Вроде, как солнечный зайчик, только большой и черный. Представила?
— Не очень.
— Я испугалась, в угол вжалась и вдруг слышу шепот.
— Что?!
— Шепот. Тихий-тихий, почти на самом пределе слышимости. Я в первый момент подумала, что крыша моя течь дала. Прислушалась. Точно, ко мне обращаются. Мол, Лейла, я знаю, что с тобой случилось, понимаю, сочувствую и могу помочь, но перед этим надо, что бы ты помогла мне. Я закричать хотела, а голос продолжает – Не волнуйся, сейчас я сделаю чуть светлее, тогда ты перестанешь меня бояться. И действительно. Наступили как будто сумерки. И я вижу, действительно лежит такое огромное, черное пятно. Не то, что бы тень, а как лужа черной воды и чуть колышется. Не знаю почему, но страх у меня прошел. Я и говорю – Я тебя слушаю. А сама думаю, хуже, чем есть уже не будет, следовательно, пусть будет так, как складывается.
— С ума сойти!
— Много она наговорила. Всего не пересказать, говорили мы до следующего вечера. Я даже про еду забыла.
— Лелька, а ты ничего не выдумываешь, — остановила неожиданно ее Надежда, — это все, правда?
— Да. Только правда, и все это случилось с твоей подругой, то есть, со мной.
— А я и верю, и не могу поверить. Ведь такого просто не может быть…
— Я тебя предупреждала, что ты еще не раз, вспомнишь эти слова.
— Предупреждала, — почему-то немного поникнув, сказала Надежда.
— Ты чего, — взяла ее за плечи Лейла.
— Не знаю. Оказывается, рядом такое происходит, даже не просто рядом, а с моей лучшей подругой, а я как всегда, в стороне.
— А ты завидуешь. Глупенькая, ты Надюша.
— Нет, правда.
— Видишь ли, это, наверное, что-то вроде компенсации. А может быть для того, что бы энтропия, не нарушалась.
— Чего не нарушалось?
— Энтропия, то есть равновесие, мировое, вселенское.
— Ладно, Бог с ней, с этой энтропией. Извини, что перебила…
— В общем, мы с ней договорились. Я помогаю ей, она мне. Она и велела Габару, передать мне ключ от этой квартиры. Он здесь раньше жил со своим хозяином. А теперь здесь живу я. Вот такая история…

— Да уж, хороша история. Прямо хоть сейчас садись и записывай. Огорошила, у меня даже слов не хватает, — Надежда поднялась и прошлась по кухне, — Что же ты теперь собираешься делать?
— Пока не знаю, но только я так поняла, нужна я кому-то для какого-то важного дела.
— А может это инопланетяне?
— Кто?
— Эти, с тарелочек, с Сириуса, например, — предположила Надежда.
— Вряд ли, мне они показались здешними.
— А эта, которая Тень. Она где?
— Здесь. Живет вон за той дверью.
— А поглядеть можно?
— Не желательно, она не любит. Но я тебе обязательно ее покажу, когда будет можно.
— А она что, опасная?
— Не бойся раньше времени.
— Времени…, — Надежда всплеснула руками, — ой, а сколько времени-то?
— Начало одиннадцатого, а что?
— Одиннадцатого! Да у меня мама с ума сходит, небось! Я побежала, Лелька.
— Ты позвони, предупреди.
— Нет, нет. Побегу. Ты мне только вот еще что скажи, ты так дома-то не появлялась?
— А зачем? Меня там ни кто не ждет.
— А…

— Надежда, беги. Придешь завтра?
— Конечно.
— Вот и поговорим. Только, я тебя прошу, ты меня не видела, — напомнила Лейла.
— Сообразила, могла и не предупреждать. Дай я тебя чмокну, подружка…

Надежда поцеловала Лейла в щеку и быстренько бросилась вниз по лестнице. Она уже почти миновала подъезд, где когда-то проживала Лейла, когда ее окликнули, Надя обернулась и замерла. Около подъезда стояла, одетая в шубу и валенки Евдокия Марковна.

— Надюша, — проворковала она, — ты что-то мимо?
— Замерзла Евдокия Марковна, да и дома ждут меня. Задержалась у подруги, — ответила Надежда, на мгновение, усомнившись во всем, что ей перед этим рассказывала Лейла.
— Как у тебя дела-то? — поинтересовалась женщина. Надежда взглянула на нее, и на мгновение помстилось ей что-то, от чего Надежа сразу и бесповоротно поверила в сказанное подругой.
— Нормально. Учимся. Жалко, что Лейлы нет. Как она там? — поинтересовалась девочка, понимая, что если она не задаст этот вопрос, то будет это странно и подозрительно.
— В больнице, плохо ей совсем, — Евдокия Марковна и очень натурально вздохнула. Надежду же опять замутило при слове «больница», и она не удержавшись, поперла как танк.
— Все так серьезно?
— Очень Надюша. Осложнения какие-то нашли у нее.
— А в какой она больнице, Евдокия Марковна. Может ее навестить можно?
— Не сейчас Надежда. А больница четвертая. Знаешь, за городом.
— Нет. Даже не слышала.
— Есть такая.
— Евдокия Марковна, Вы, если у нее будете, передайте ей, пожалуйста, как получше ей станет. Пусть она мне позвонит.
— Хорошо, Надюша. Беги домой, а то ты вся синяя.
— До свидания.
— Всего хорошего, Надюша.

Надежда припустила домой. Но на этот раз не только и не столько от холода, сколько от того, что представился ей за внешностью этой заботливой, пожилой женщины, страшный зверь, имя которого девочка не знала, но который жутко ее пугал…

Дома ее ждали. Как только дверь приоткрылась, она увидела мать, которая стояла посреди прихожей, правая рука упиралась в бок, а сама она была готова к длинной тираде, по поводу безответственности собственной дочери. Но тираде не дано было прозвучать.

— Мама, а что такое больница номер четыре, она где-то за городом располагается, — выпалила Надежда вместо извинений и объяснений по поводу столь долго своего отсутствия.
— Какая больница? — переспросила Ирина Владимировна.
— Четвертая.
— Это закрытая больница, даже скорее и не больница, а исследовательский комплекс, секретный, — начала пояснять Ирина Владимировна, но вдруг прервала объяснения, — а где ты про нее слышала?
— Что значит, закрытая и секретная?
— Ты где про нее слышала? — повторила мать, внимательно глядя на Надежду.
— Слушай, мам. Я тебе сейчас кое-что расскажу, но только поклянись, что никому и никогда не скажешь о том, что услышала от меня.
— Ты меня пугаешь, дочка…
— Мне и самой страшно. Я только что видела Евдокию Марковну. Бабушку Лейлы. Так она сказала, что Лейла лежит в этой самой больнице и что у нее какие-то осложнения.
— Надя, я ничего об этой больнице не знаю, кроме того, что в ней, военные, проводят какие-то эксперименты. Наши между собой поговаривали, что там работают над разработкой какого-то современного оружия и что платят там огромные деньги…
— И все?
— Все, честное слово.
— Не повезло Лельке, — проговорила Надежда, вспомнив, что обещала помалкивать, а сама чуть не проговорилась.
— Как знать, там современное оборудование. Институт все-таки, профессура, академики.
— Может быть, — поддакнула Надежда и тихонько направилась в свою комнату…

Лейла прошлась по квартире. Ей действительно стало легче, и она подумала, что Надежде, наверное, стоит, рассказать все, что она узнала, что успела пережить. Она уселась в кресло около камина. На колени к ней запрыгнул Габар. Она гладила его, кот издавал звуки, от которых люди засыпают, как от хорошего снотворного. Только вот ей было не до сна. Она опять невольно возвращалась туда, в то время, совсем недавнее…

— Странное дело, — подумала вслух девочка, — и дома все шло кувырком и в школе. Неужели неприятности отпускаются без дозировки. А вот так, сразу и по самые уши…

События, которые разворачивались в школе, были и, правда, как из одной серии с теми, что разворачивались дома.

— А как бывает, когда нормально? – пробормотала Лейла – ответом было только урчание Габара…

Первые школьные дни в новом классе начались у нее, как у многих и многих, которые попадали в похожие ситуации. Ходила себе серой мышкой. Внимания на нее особенно не обращали, разве только из-за имени. Хотя вскоре привыкли и к нему. Прошел месяц, потом половина следующего. Круг ее общения не стал шире. В основном, Надежда, да еще пара-тройка девчонок, с которыми она коротала время между уроками за обычными разговорами, чаще слушая, чем, участвуя в них. Поддерживая, таким образом, совершенно неосознанно, впрочем, впечатление класса о том, что она явная лохушка, прибывшая невесть из какой глуши.

Как-то раз, на перемене, когда кто-то из ребят их класса, под принесенный кем-то магнитофон попытались изобразить что-то вроде хип-хопа, которым повально увлекались в этой школе. Лейла не любила этих примитивных скороговорок, да еще и смешанных с кривляньем, даже если это делал профессионал, не говоря уж о доморощенных реперах. Скользнув взглядом по вполне успешным попыткам превратиться из человека в обезьяну, Лейла отвернулась, и стала смотреть на пустырь, где тогда еще находился ее кот. Погода на улице стояла не ахти какая и Лейла думала о том, что кота следует перенести в более теплое и удобное место. Вдруг ее размышления прервал мальчишеский голос:

— А что у тебя в деревне слушали? — Лейла сразу даже и не поняла сразу, что это к ней обратились. Потом ее достаточно ощутимо толкнули – пришлось обернуться.
— Что надо?
— Я спрашиваю, что слушали у тебя в деревне? — это был Погодин Александр, один из представителей не самой умной части ее одноклассников.
— Тебе-то, какая разница?
— Небось, русские народные, блатные хороводные. «Калинку-малинку» или под Бабкину оттягивались…, — предчувствуя бесплатный спектакль, остальные потихоньку начали подтягиваться к окну, около которого происходил разговор. Послышались смешки, кто-то пересказывал остроту тем, кто не слышал, — А танцевали, продолжал упражняться в остроумии Погодин, — Барыню.
— Лучше «барыню», чем изображать из себя черномазую обезьяну, — теперь зрители, которые некоторое время назад перешептывались между собой и положительно оценивали действия танцора, смеялись над ним.
— Деревня, ты не шаришь просто, — с презрением, которое мог только изобразить, произнес Александр и скорчил соответственное выражение лица.
— Не шарю, — спокойно согласилась Лейла, — я же не на пальме живу. – Опять послышался смех. Погодин явно проигрывал, и начал кипятиться.
— Ты, небось, еще и коров там за сиськи дергала, деревня.
— Лучше за четыре коровьих, чем за свою одну, в сортире, — это был удар ниже пояса.

Свидетели диалога согнулись пополам от хохота. Погодин внезапно обнаружил, что исчерпал словарный запас и двинулся на Лейлу.

— Ты что сказала, овца?
— Баран. Хотя нет, козел.

Погодин набычился, и хотел толкнуть ее, но нарвался на вполне грамотный уход и в следующую секунду почувствовал, что падает. Лейла поставила подножку и немного помогла ему. Погодин вскочил, рванулся к Лейле, но услышал голос учителя физики.

— Как она, сила тяготения, еще работает? — Опять послышался смех, но уже с ноткой сожаления и недовольства. Все хотелось досмотреть, чем это кончится.

Лейла невесело усмехнулась, припомнив последовавшие события. Был понедельник. Ирраида Анатольевна, своей рукой и красными чернилами, написала в каждом дневнике, что на субботу намечается родительское собрание, с обширнейшей повесткой. Лейла и Надежда шли привычным маршрутом, они собирались навестить кота, а заодно попробовать на нем новое кошачье лекарство, которое Надежда выпросила у своей матери. Говорили они о том, что случилось на перемене. Надежда в день событий отсутствовала в школе и теперь выслушивала версию случившегося, так сказать, из первых рук. Надежда только приготовилась спросить у Лейлы, где она этому научилась, но не успела.

— Надежда, тебе нравиться жить в этом городе, — вдруг, ни с того, ни с сего, поинтересовалась Лейла.
— Что? — Надежда не сразу даже поняла вопрос.
— Тебе нравиться жить в этом городе? — Лейла повторила вопрос и внимательно посмотрела на подругу.
— Не знаю, — Надежда впервые задумывалась над этим, поэтому пожала плечами и добавила, — наверное, мне все равно.
— Не понятно. Как так может быть, а вдруг, тебе придется прожить здесь всю жизнь, до самой старости. Или даже до смерти.
— А какая разница? Город как город.
— Скажешь тоже! Города, как люди, у каждого свой характер.
— Это слишком заумные дебри, — поморщилась Надежда, — а потом, я думаю, что город такой, каким его делают люди.
— Это ты где-то вычитала, — усмехнулась Лейла.
— Почему это, — теперь Надежда была уверена, что это ее собственное мнение и готова была его отстаивать.
— Человек мал. Он может влиться в город, и тогда ему хорошо, или наоборот.
— Один – мал, а много людей это уже и есть город.
— Много похожих людей собранных в одном месте. А если человек не похож на большинство. Тогда ему в городе неуютно.
— Ты про себя?
— И про себя тоже. Вот ты, чувствуешь себя одной из всех, в этом городе?
— Лелька, да я никогда не задумывалась об этом, — отмахнулась Надежда, — живу и все.
— А я не могу не задумываться. Мне все время кажется, что я здесь чужая.
— Это у тебя еще акклиматизация не закончилась, — попробовала пошутить Надежда.
— Может быть, — пожала плечами Лейла, а Надежда продолжила уже серьезно:
— Лель, а там, в Заокске, ты была из тех, кому было хорошо?
— Там? Там, да.
— Слушай, расскажи, — заинтересовалась подруга, — что, неужели такая большая разница…
— По-разному. Но главное, там я никогда не ощущала одиночества.
— Ну это же понятно. Кругом знакомые…
— Нет, я не об этом. Мы были там все вместе. Как тебе объяснить. Вот иду я одна, вечером, после тренировки. Кругом никого нет, тишина. А ощущения одиночества нет. Понимаешь?
— Нет, Лейла, — призналась Надежда.
— Ну…, как тебе объяснить…. Нас всех, кто жил в городе – город любил. Каждым домом, каждым заборчиком, каждой лавочкой, что стояли возле городского пруда. Они были со мной, и были как бы моими. И не было ни одного, кто считал бы меня…, не знаю, врагом…, как-то так…
— Я тебя не понимаю. Как ты это чувствовала?
— Не знаю. Чувствовала и все, я как будто с этим чувством родилась. А здесь этого нет и мне плохо, — Лейла как-то поникла. Надежде даже показалось на момент, что подруга готова расплакаться.
— Лейла, тебе когда-нибудь говорили, что ты странная? — Лейла посмотрела в глаза Надежде.
— Ты тоже так думаешь?
— Да, — спокойно ответила Надежда, — и мне нравиться, что ты такая. В тебе есть нечто, что я не умею назвать. Но ты как магнит, ты притягиваешь меня. С тобой не просто интересно, с тобой не так, как со всеми. Ты рассказываешь, а у меня такого никогда не было в жизни. Я никогда не чувствовала, как ты. Не заговори ты сейчас про город, мне бы и в голову не пришло обратить на это внимание. И вообще, я раньше думала, что моя жизнь еще не началась, что она начнется позже, а пока я только готовлюсь жить. И вдруг, появляешься ты и оказывается, что твоя жизнь давно уже идет. Наверное, как и моя, но я этого не чувствую, а ты ее чувствуешь, ты живешь. Я понятно…
— Да. Я вот только думаю, что лучше. Ждать жизни или уже жить. Иногда мне кажется, что я променяла бы твою, не начавшуюся жизнь, на мою, которая, несется галопом.
— Я тоже иногда так думаю, — с некоторым вызовом произнесла Надежда.
— Знаешь, Надь, я где-то читала, что в Древней Греции что ли или еще где-то были такие женские школы. Там была учительница, а вокруг нее собирались ученицы, она их учила танцам, философии, стихам, еще чему-то. И все это на природе. Лягут на травке и разговаривают, или поют, или молчат. Кругом птицы, море…
— Ты это к чему?
— Я думаю, что хорошо было древним грекам. И я бы с удовольствием училась бы в такой школе.
— Да, здорово. Только, наверное, скучно.
— Вряд ли. Вокруг учительницы собирались только те, кто могли между собой ладить, кому было интересно, а другие искали учителей и класс для себя, — Лейла на какое-то время замолчала, наверное, представляя себя ученицей такой школы.
— Лейла, я тебя хотела спросить, а в той школе…, — оторвала подругу от размышлений Надежда.
— Которая, в Древней Греции?
— Нет, — Надежда рассмеялась, — где ты раньше училась, ты тоже дралась?
— Бывало и дралась, как положено, раз на раз.
— Ну, ты даешь. С виду такая тихоня.
— Это только с виду. Я в секцию ходила.
— Часто побеждала?
— По-разному бывало, но у меня был авторитет. Я там была своя. Меня принимали такой, какая я есть.
— А здесь?
— А здесь, я странная.
— Ты это на меня обиделась?
— Нет. Не на тебя. Если бы кто-то другой это мне сказал, то тогда да, обиделась бы…

Они подошли к тщательно замаскированной коробке, в которой временно проживал кот. Выглядел он неважно, хотя некоторое улучшение наметилось, но его заметил бы лишь тот, кто видел, то состояние, в котором он был найден. Надежда достала таблетки, размяла их руке и высыпала их в воду. Кот, которого постоянно мучила жажда, моментально накинулся на воду. И через мгновение миска была пуста. Лейла присела рядом с котом и почесала его за ухом, тот, как и положено коту, начал ластиться и тихо заурчал…

— Ну, хоть фотографируй и готовь плакат «Берегите природу», — раздалось у них прямо за спиной, и послышался грубый, для взрослости, смех. Лейла и Надежда резко оглянулись. Позади них стояли трое одноклассников.
— Иди, куда шел, – резко ответила Надежда.
— А тебя не спрашивают, можешь проваливать.
— Лейла медленно поднялась. Что-то внутри нее щелкнуло. Это был знакомый знак, только в первый момент она не успела вспомнить, что он обозначает – он был откуда-то из прошлого.
— Что надо? — спросила она.
— Поговорить надо, — это был Алексей Воеводин. По тому, как его успела представить Лейла, самый большой отморозок у них в классе.
— Говори или забыл уже…

Алексей осекся, но через короткую паузу продолжил:

— Это наша территория.
— Это какая территория?
— Пустырь – он наш.
— И что дальше?
— Здесь не ходит, кто попало. А которые ходят – те платят, — стоявшие позади него пацаны заржали. Им нравился такой поворот разговора.
— И почем нынче помойки?
— Леха, она нашу поляну помойкой назвала, — подал голос Семен Трепнев.
— Звучит оскорбительно, так что с тебя еще и штраф.
— Дальше, — слегка расслабившись, произнесла Лейла, она поняла, что за звоночек сработал у нее внутри. Инстинкт просто предсказывал неизбежную разборку.
— Всем по разу. Плюс штраф, — назвал цену Алексей.
— Позади него опять начали ржать. Надежда, открыла, было, рот, но ее опередила Лейла.
— А вам не рано? Мама разрешает?
— Что? — Семен подался вперед.
— А глухие, я слышала, вообще инвалиды в этом вопросе.
— Ах, ты сука, тебя точно надо учить хорошему поведению, — Семен рванулся вперед…

Надежда, видя, что Семен кинулся к Лейле, закричала, но уже через мгновение, зашедший со спины Воеводин, заткнул ей рот ладонью, задавив крик. Она попыталась выбраться, но тот крепко держал ее. Попытки Надежды со стороны, наверное, выглядели смешными, так, трепыхание рыбки, на крючке…

От удара Семена Лейла увернулась, и, перепрыгнув через коробку, отступила назад, где площадка была ровнее и пространства больше. Погодин и Трепнев бросились за ней. Пытаясь нападать одновременно с обеих сторон.

Драка.

Преимущество неожиданности сопротивления кончилось и Лейле пришлось туго. Она отступала, финтила, но некоторые удары достигали цели. А она кружила, стараясь приблизиться к Алексею, который держал Надежду. Привычка вести поединки, не давала ей сорваться и занервничать. Она целенаправленно пробиралась к Надежде, отлично понимая, что против троих будет драться еще сложнее, но Надежда и была надежда, не победить, но вырваться из-за западни. Она не стала блокировать очередной удар ногой, а присела под ногу и резко выпрямилась. Нога Семена задержалась на плече Лейлы, которая, не коротко, без замаха нанесла удар носком туфли в открывшуюся промежность, одновременно сбросив ногу с плеча. Это был нокаут, достигнутый запрещенным приемом.

Лейла пересекла полянку и бросилась к Надежде, не найдя ничего более остроумного, как толкнуть ее прямо в лоб. Этот прием, который она видела в кино, был смешным, но действенным. Подруга, откинувшись резко назад, головой ударила в лицо, державшего ее Воеводина. Его нос моментально отреагировал кровью, а руки разжались сами собой, и выпустили Надежду. Оказавшись на свободе, она растерялась на мгновение, а, поняв, что ей уже ни что не мешает, издала вопль. Последний, из нападавших, Погодин, на мгновение замер. Дав возможность Лейле применить против него очередной, совершенно неспортивный прием. Сделав рожки, она ткнула ими в лицо противника. Погодин чисто инстинктивно отшатнулся, но недостаточно быстро, и Лейла почувствовала пальцами, как глазное яблоко смещается в сторону. Тот заметался по поляне, отчаянно матерясь и беспомощно размахивая руками. Лейла остановилась, озираясь вокруг. Враг был повержен.

— Бежим, Лелька! — Надежда подхватила свою сумку.
— Кота надо забрать. Возьми мою, — Лейла перебросила подруге сумку и та, вынуждена была ловить ее практически на лету, а Лейла, подхватила на руки кота. Потом еще раз оглядела поле боя, повернулась к Надежде и кивнула, — вот теперь пора. Уходим.

Скорым шагом, больше похожим на бег, они пересекли оставшуюся часть пустыря и улицы. Остановиться смогли только около подъезда, где жила Надежды. Прохожие оборачивались на странную пару. Одна девушка – с сумками, которые периодически волоклись по земли. Вторая, с рассеченной губой, из которой капала кровь прямо на белую школьную блузку, но которая, на это не обращала никакого внимания. Ее больше заботил ободранный до невозможности кот, которого она прижимала к себе. Около подъезда Лейла просто рухнула на лавку и вдруг, разрыдалась. Кровь смешивалась со слезами – одним словом, вид был ужасный…

— Ты что, Лелька? — Надежда выпустила сумки прямо на землю и бросилась к Лейле, — тебе больно?
— Нет, — помотала головой девушка и добавила, шмыгая носом, — я просто испугалась…
— Что? — Надежду начала колотить нервная дрожь. Где-то на самом краю сознания у нее вдруг мелькнуло видение того, что могло произойти, если бы подруга не была тем, кем она была.
— Знаешь, как страшно, — Лейла, обиженно скривила губы и зашипела от боли.

Немного ошалев от случившегося, от бега, от увиденного, да и от услышанного Надежда, села на землю и сначала тихо, а потом во все громче и громче смеяться, пока не расхохоталась во весь голос.

— Ой, я не могу, — сквозь коротки паузы вопила она, — ой, держите меня! Она испугалась! Моя Лелька – испугалась!
— Ты чего? — Лейла перестала реветь, и слезы катились просто так, отдавая дань девичьему страху и потребности организма избавиться от стресса.

Через некоторое время она тоже зашлась в хохоте, периодически морщась, когда от смеха становилось больно. Но так решил организм – стресс лучше снимать смехом, нежели чем слезами.

Пока Лейла и Надежда, избавляясь от пережитого, периодически то хохотали, то плакали, к дому, нагруженная сумками, подходила мать Надежды. У нее был внеплановый выходной, поэтому она решила пробежаться по рынку и заполнить пустые пространства холодильника. Теперь она шла с набитыми сумками и рассматривала про себя меню ужина. Заметив смеющихся около подъезда девчонок она ускорила шаг, но по мере того, как она приближалась к ним, по мере того как ей, становились видны некоторые детали, которые она попросту не рассмотрела издалека, она все более ускоряла и ускоряла шаг. В тот момент, когда она приблизилась к лавке, сердце ее бешено колотилось от недоброго предчувствия.

— Мама, — удивленно произнесла Надежда, увидев Ирину Владимировну.
— Что случилось? — вопрос они произнесли одновременно. Каждая заметила в другой, разительные перемены. У одной вместо обычно приглаженного вида одежда была в неподражаемом беспорядке, а у другой, под привычным, очень аккуратно выведенным косметикой румянцем, проявилась такая бледность, что чуть заметный, интригующий цвет румян смотрелся, как два свекольных кружка. И если Надежда была непривычно весела, то Ирина Владимировна была готова потерять сознание и рухнуть на асфальт.
— Что случилось Надя? — голос матери нервно взвизгнул.
— Все в порядке мамочка, все в порядке, — быстро заговорила Надежда и поднявшись, бросилась к матери, что бы подхватить сумки. Ирина Владимировна схватилась за сердце, предварительно выпустив сумки в руки дочери.
— Здравствуйте, Ирина Владимировна, — Лейла постаралась встать в пол оборота.

Но Ирине Владимировне сегодня было просто суждено почувствовать, что в списке необходимых для нее врачей, теперь появиться еще и кардиолог. Не отпуская руку от груди, она начала медленно оседать на землю.

— Надька, держи мать, — и сама же бросилась к женщине Лейла, видя, что Надежда, растерявшись, не знает, как освободить руки от сумок…

Надежду придавливала тяжесть всех сумок, которые раньше были рассредоточены по разным рукам, а Лейла аккуратно помогала идти Ирине Владимировне, та, почти повиснув на девочке, еле-еле переставляла ноги. Путь до лифта был необыкновенно долгим. Пока ждали лифта, потом ехали на нужный этаж, Ирина Владимировна потихоньку приходила в себя, а до квартиры дошла почти самостоятельно, Лейла только легонько поддерживала ее. Дома, она, не разуваясь, дошла до аптечки, запахло чем-то сладковато-успокоительным. А уже минут через пятнадцать она наливала девчонкам кофе, обрабатывала царапины и синяки Лейлы и внимательно слушала отредактированную версию случившегося на пустыре.

— А потом Лейла сделала вот так, — Надежда изобразила козу, — и лишила последнего хулигана зрения. Мы вырвались и побежали домой.
— Надя, — вдруг встрепенулась Лейла, — кот, он на улице остался, — она хотела подняться, но Ирина Владимировна остановила ее.
— Надя, сходи за зверем, если он конечно не убежал.
— Ну, это вряд ли, — припомнила состояние кота Надежда.

А потом, когда дочь вышла, Ирина Владимировна аккуратно поинтересовалась:

— Лейла, ты действительно не знаешь, кто это был?
— Даже не представляю, — не моргнув глазом, соврала Лейла.
— Жаль, я бы разобралась с ними, — очень тихо произнесла Ирина Владимировна. А Лейла про себя, погладила себя по голове и похвалила за то, что успела предупредить Надежду…

Надежда вернулась минут через пять, а еще через три, Ирина Владимировна превратила гладильную доску в кушетку, осматривала кота и удивленно качала головой. Она аккуратно переворачивала животное, нажимала на какие-то известные ей места, несколько раз кот дернулся, а единожды даже издал такой вопль, что девчонки подпрыгнули. За все время осмотра Ирина Владимировна издала несколько нечленораздельных звуков, которые говорили о ее крайней степени удивления.

— Знаете, что я скажу вам, девочки, — Ирина Владимировна мыла руки под краном, а кот просто лежал на гладильной доске и жмурился, — это, самый удивительный кот, которого я только видела. Во-первых, он старый, а точнее какой-то уж слишком старый. Столько коты не живут, это точно. Во-вторых, он абсолютно здоров. Точнее, все, что у нормального кота должно быть здорово, у него на пять баллов. И вместе с этим, я бы сказала, что он умирает, и что с этим делать я не знаю.

— Умирает, — переспросила Лейла.
— Очень похоже на то. По законам природы, он должен был умереть лет тридцать назад или пятьдесят, от старости, но как видите, живет. Может быть, и эта болезнь для него не смертельна. Может это просто от старости. Точнее сказать – не могу.
— Что же с ним делать, — спросила Надежда, внимательно глядя на мать.
— Не знаю. Я могла бы взять его в лабораторию, на работу. Но боюсь, что моих коллег больше будет интересовать, его труп, нежели чем способ его вылечить.
— Нет, — почти вскрикнула Лейла.
— Конечно, нет, конечно, — поспешила уверить девочек Ирина Владимировна.
— А оставить его можно? — поинтересовалась Надежда, — Он ведь домашний?
— Он был домашним. А дома оставлять я его боюсь. Вдруг у него что-нибудь опасное для человека.
— Куда же его поместить, — задумчиво произнесла Надежда.
— Я знаю куда, — вмешалась Лейла, — у нас прямо из подъезда вход в подвал. Он закрывается на ключ. Там просто так, народ не шастает. И к дому близко. И тепло там от труб.
— Это неплохая мысль, — согласилась Ирина Владимировна.

Наступила пауза. Просто пауза, потому, что за короткий промежуток времени слишком много было выплеснуто энергии, слишком много потрачено сил.

— Я пойду, наверное, — поднявшись с кресла, сказала Лейла.
— Я тебя провожу, — Надежда тоже поднялась.

Они быстренько собрались. Ирина Владимировна вынесла большую коробку и постелила туда несколько тряпиц.

— Сюда его можно положить, — сказала она, протягивая коробку Лейле. Девочки были уже в дверях, когда Ирина Владимировна сказала, — вы там поаккуратней. — Девочки по очереди кивнули и вышли.

А Ирина Владимировна тяжело опустилась в кресло и совершенно неожиданно задремала. Надежда несла портфель Лейлы, а та, аккуратно, коробку с котом.

— Как это я сразу про подвал не подумала? — поинтересовалась вслух у самой себя Лейла.
— Ты погоди про кота, — прервала ее Надежда, — у нас теперь совсем другая проблема.
— Какая? — удивленно поинтересовалась Лейла.
— Ну, ты даешь! — воскликнула Надежда, — или ты думаешь, что они нас в покое оставят.
— Да. Слушай, Надь, я про этих отморозков как-то забыла совсем…
— А я не могу про них не думать. Как же теперь в школу-то ходить. С родителями, что ли.
— Вряд ли это поможет, да и не реально это…
— Может на них в милицию заяву написать?
— А толку. Посадить их все равно не посадят…, а от того, что им внушение сделают, нам с тобой ни тепло, ни холодно…
— Что же делать?
— Не знаю. Такое ощущение, что мы не правильно поступили, надо было им дать, а не драться с ними, — жестко произнесла Лейла и добавила, — я, между прочим, слышала, что некоторые так и поступают. Легко и просто…
— То есть как это?
— А как обычно девки дают!
— Слушай, Лейла, а ты…, то есть, тебя…, — Надежда не решилась продолжить, а только вопросительно посмотрела на Лейлу.
— Нет. До этого не доходило, обычно я отбивалась, а, кроме того, за меня было, кому вступиться.

А дальше была пауза, за время которой никто, ничего умного так и не смог придумать.

— Ты родителям собираешься рассказывать?
— Не знаю, — ответила Лейла, и как-то помрачнела. Тогда она еще не рассказывала Надежде, что случилось у нее дома, и теперь не знала, стоит это делать или не стоит. Разговор опять прервался.

Молча, они дошли до двери подъезда. Лейла открыла входную дверь, потом дверь, которая вела в подвал.

— Пойдешь со мной? — Повернувшись к Надежде, спросила Лейла.
— А там точно есть свет? – поинтересовалась Надежда, — а то я темноты боюсь.
— Сейчас проверим, — Лейла пошарив по стене свободной рукой, нашла выключатель и надавила на клавишу. Вспыхнул тускловато-желтый, подвальный свет.

Они спустились по самодельным металлическим ступеням. Поставив коробку недалеко от входа, Лейла начала осмотр помещения, но в пределах досягаемости ничего подходящего не оказалось.

— Слишком на виду, — пробормотала она, — и от двери будет сквозняк. Может, пройдем дальше?
— А там что за поворот? — Надежда указала рукой на темный проем.
— Пойдем, посмотрим, — Лейла шагнула в темноту, — а здесь нормально, – раздался через некоторое время ее голос. Надя, иди сюда.

Прямо за лифтовой шахтой, проходила большая, обернутая строительной ватой и рубероидом труба, и прямо за ней был теплый уголок, засыпанный песком и очень похожий на гнездышко. К тому же, к нему идеально подходил размер коробки.

— Вот тут и оставим, – сказала Лейла, после того, как устроила коробку на место.
— Правда, как для него делали, — согласилась Надежда, успокоенная и тем, что им больше не придется дальше лазить по подвалу.
— Главное, и от входа недалеко, и не на виду…
— Да, можно будет по пути из школы забегать…
— Если после школы мы, конечно, сможем бежать, — мрачно пошутила Лейла, а потом добавила, — но я думаю, что все обойдется.
— А я, так нет, — Надежда присела на трубу и посмотрела на подругу, — нам, наверное, следует выработать какой-то план.
— План? — переспросила удивленно Лейла.
— Да, как надо себя вести.
— И что ты предлагаешь? — поинтересовалась Лейла, в ее голосе слышалось что-то похожее на издевку.
— Ничего. Я просто боюсь и все.

Лейла хотела продолжить в том же тоне, но передумала. Вид у подруги действительно был какой-то испуганный, или просто тусклый свет делал ее лицо таким.

— Я думаю, что в школе нам ничего особенно не грозит. При всех они не должны подойти, — после недолгого размышления произнесла она.
— Наверное, ты права.
— Кроме того, через пустырь нам теперь ходить вовсе не обязательно. Я там проходила только из-за кота. А теперь этот вопрос снят. Будем ходить по длинной дороге, вместе со всеми. При всех тоже не полезут. Если только побрехать захотят, а это не страшно.
— А во время прогулок?
— Каких?
— Ну, ты на улицу выходишь что ли, после школы или вечером?
— Да я не особенно как-то. Я кроме тебя тут никого больше не знаю, поэтому и гулять особенно не с кем.
— А я, по вечерам привыкла гулять на улице.
— А с кем ты гуляешь, одна что ли? — Иногда Лейла действительно напоминала танк, идущий напролом.
— У меня, — Надежда, как-то смущенно потупила глаза, и Лейле даже показалось, что на щеках подруги выступил румянец, — есть мальчик, я с ним на дискотеке в клубе познакомилась. Он ко мне иногда из центра приезжает. Я с ним. Гуляю. — Сказала и замолкла, глядя на Лейлу. Ей самой не хотелось вдаваться в подробности их взаимоотношений, но хотелось, что бы Лейла заинтересовалась и спросила. Но как раз Лейлу чужие тайны не интересовали, хотя, к слову, говоря, особенно скрывать там, было нечего. Целовались пару раз в подъезде и все.
— А он что не сможет тебя прикрыть? — Лейла решительно пропустила мимо замешательство подруги, и той оставалось только вздохнуть.
— Один против трех… – хотела удивиться Надежда, но не договорила, вспомнив, как отбивалась Лейла.
— Ну да.
— Не знаю, он не кажется мне таким сильным как ты, — хотя, честно говоря, она никогда не рассматривала Геннадия, как защитника.
— Надь, может тебе стоит записаться в какую-нибудь секцию. Я бы тебе помогла.
— Какую? — не поняла Надежда
— Ну, например, в самбо, или дзюдо, или еще куда-нибудь.
— А меня возьмут, по возрасту?
— Подойдешь к тренеру, объяснишь, они народ понятливый, должны помочь.
— А когда мне ходить. Я же хожу два раза в неделю к репетитору, английским языком занимаюсь, историей. Готовлюсь, к институту.
— Понятно, — все возможные варианты Лейла исчерпала и теперь смотрела на Надежду, ожидая, что та что-нибудь предложит. Подруга же беспомощно молчала.
— Тогда могу сказать только одно — гулять тебе с мальчиком придется не в нашем районе, — сделала вывод Лейла.
— Наверное, — вынуждена была признать правильность этого вывода Надежда, а потом предложила, — Лель, а может тебе с каким-нибудь мальчиком познакомить, будем гулять все вместе.
— Честно говоря, я еще не готова к таким переменам, — ответила Лейла загадочной фразой.
— Не поняла, у тебя есть кто-нибудь?
— Нет. Просто у меня несколько иной образ жизни. У меня не было мальчиков, были друзья, — и тут же пояснила, — там были, а тут не успела обзавестись, да и не скоро, наверное, представиться такая возможность.
— Ясно, — протянула Надежда, хотя, по большому счету, ничего ясно не было.
— Давай выбираться?
— Пойдем, — Надежда поднялась с трубы.

Они вылезли из подвала, Лейла закрыла дверь.

— Давай я тебя провожу, — предложила она.
— Пойдем, пройдемся, если тебе не страшно будет возвращаться одной.
— Я думаю, что сегодня они еще не успели оклематься. Так что, не бойся.
— Мне бы твою уверенность.
— Перенимай, — Лейла улыбнулась.

Подруги вышли из подъезда. Лейла проводила Надежду, после чего отправилась домой. Она шла и прислушивалась к себе, ее удивило, что эпизод на пустыре не взволновал ее так глубоко, как, например ее подругу. В чем же дело – спрашивала она себя. Ответов было несколько – надо было только выбрать. То ли она привыкла к поединкам, то ли по сравнению с ее домашними проблемами драка была лишь пустячным эпизодом, а может, ее семейная жизнь так усложнилась, что девочка жалела, что не может разрешить ее простой дракой…

В том месте, которое так и не успело стать домом, было тихо. Двойняшки, похоже, гуляли на улице. Вера ушла на работу. Евдокия Марковна, по-видимому, сидела на улице с соседками, хотя Лейла не видела ее на улице или попросту не заметила ее, занятая благоустройством кота. Отец тоже был на работе. Она прошлась по пустой квартире. Садиться за уроки не хотелось. Перекусив на скорую руку, Лейла отправилась к себе в комнату. Надо было что-то делать, но одновременно ничего делать не хотелось. Помаявшись немного, она принялась за уборку своей комнаты. Наконец наступило время разобрать все эти коробки и предоставить старым вещам новые места…

Лейла снова оглянулась на вещи и предметы, которые заполняли квартиру. Не то, что бы они были разбросаны, но казалось, что их положение определял случай или логика, которая не была ей понятна, и понятное дело, ее не устраивала. Она прошлась по квартире и сразу поняла, что из предметов обстановки, она хотела бы переместить и куда именно. Она позвала Габара и изложила ему идею перемещения мебели. Тот фыркнул, забрался в кресло и внимательно уставился на Лейлу, всем видом показывая, что ни одна его лапа не прикоснется к этому антиквариату. Лейла запустила в него шлепанцем. Последний раз подобный прецедент имел место лет семьдесят назад. Увернуться кот не успел, и был сбит на пол. Упав, возле кресла, на ковер он притворился чуть живым, поглядывая при этом на Лейлу из-за лапы, которой он прикрыл глаза.
Лейла подошла, но вместо того, что бы помочь Габару, забрала у него тапок, на который он пристроился, и произнесла:

— У тебя есть еще возможность реабилитироваться. Перед тем, как отправиться погулять на улицу, — слова девочки подействовали более чем убедительно. Уже через мгновение кот был на всех четырех и готовый к работе.

Лейла принялась за диван, который как-то нелепо смотрелся посреди зала. Какое-то время они таскали мебель из одно угла в другой, пока коту это не надоело. Он уселся около камина, и стала передвигать мебель, используя свои неисчерпаемые паронормальные способности. Лейла приостановила работу и посмотрела на кота. Тот всем видом выражал то, что Лейла никогда не добьется больших результатов, если не будет их развивать.

— Я тоже так могу. Но руками интереснее, — Габар урчанием выразил свое недоверие и несогласие…

Вдруг включился телевизор, и какая-то полураздетая западная поп-звезда завыла, используя всю мощность колонок. Кота попросту снесло со спинки кресла, а Лейла выхватила из воздуха пульт и жала на него до тех пор, пока громкость не стала приемлемой. А телевизор самостоятельно переключился и предложил для внимания некий пейзаж. Закат солнца. Медленная речка. Чуть шевелящийся камыш. Около самой воды мелькали птички, похожие на ласточек. Камера начала перемещаться и на экране показался старинный замок. До него было километров десять. Деталей было не разобрать, но смотрелся на фоне этого пейзажа хорошо. Лейла оглянулась. Габар смотрел на замок с какой-то тоской, если конечно, на мордочке кота можно такое разглядеть.

— Ты знаешь, где это? — кот мотнул головой соглашаясь. — Может, поговорим? — кот замер, а потом кивнул соглашаясь. — Я сейчас, — Лейла метнулась на кухню.

Да, а еще, Габар мог разговаривать, но это требовало дополнительных магических действий. Лейла, пробежавшись взглядом по полкам, отыскала необходимое снадобье. Пока шли поиски, на плите грелась серебряная чашечка, в которой следовало кипятить отвар. Хлопоты по приготовлению снадобья заняли минут пятнадцать-двадцать. А когда Лейла появилась с напитком, телевизор все еще показывал замок. Картинка замерла, словно дожидалась девочки. Кот с неохотой сделал несколько глотков и задумался. Говорить он не любил. После разговоров у него болело горло, даже не смотря на действие снадобья.

— Габар, ты знаешь, где это? — девочка произнесла вопрос тихо, как будто от разговоров у кота болело не только горло, но и уши.
— Говори громче. Я знаю, где это.
— Ты там вырос?
— Нет. Там вырос Аль Карим, мой прежний хозяин. Я только несколько раз бывал в Фаргосе под его покровительством.
— Фаргос – это замок или страна, или местность?
— Страна и столица. Тебе придется отправиться туда, Лейла.
— Сейчас?
— Нет, но я думаю скоро.
— Там красиво.
— Красиво, но не хорошо.
— Что это значит?
— Не сейчас, — кот сделал еще один глоток из миски.
— Габар, а вообще, что это за место?
— Это царство Тени.
— Тени?
— Оно так называется, то место…, и оно граничит с этим миром.
— Параллельный мир. А такое бывает?
— Не понял, — Габар возмущенно зашипел.
— Извини, пожалуйста, это я спросила совершенно про другое. Даже не спросила, а подумала вслух.
— Тогда ладно, — Габар успокоился.
— Расскажи мне о том мире, о Фаргосе, — Лейла устроилась поудобней на диване и приготовилась слушать кота.
— Что рассказать?
— Что знаешь. Что можно, что знаешь…, — Кот поднялся, выгнул спину и прошелся по спинке дивана. Глядя на него, Лейла вспомнила «Идет направо – песнь заводит, налево – сказку говорит…»
— Только вкратце, — предупредил Габар, — у тебя еще будет возможность узнать об этом мире.
— Пусть хоть вкратце.
— Слушай. Фаргос – средоточие энергетических линий мира Теней. Почти центр того мира, — Габар внезапно остановился, и пристально глядя на Лейлу желтыми глазами, спросил, — Лейла, а ты не боишься отправляться туда?
— А что там страшно?
— Хитрая, — почесал за ухом, — когда я сказал, что тебе придется туда отправиться, ты не воскликнула, не удивилась, не испугалась. Скажу более, мне показалось, что когда я сказал, что отправляться придется не сейчас, ты как будто разочарованно вздохнула.
— Так и есть.
— Ты странная, — сделал вывод Габар и еще один задал вопрос, — Тебе не нравиться здесь?
— Ты не первый это заметил. И даже не второй. Я с самого детства это слышу: «Лейла, ты странная. Лейла, ты не такая».
— Ты не ответила. Тебе не нравиться здесь?
— Твой вопрос означает, хочу ли я здесь оставаться или нет, если это означает это, то я не хочу здесь жить.
— Но ведь и Фаргос далеко не райское место. Там не так работают законы. Там не так светит солнце.
— Мне кажется, ты хочешь меня испугать.
— Испугать, не хочу. Предупредить, так будет вернее.
— Ну, считай, что предупредил, а, кроме того, для меня и здесь все не так. Вот и выходит, что ничего не теряю.
— Здесь все можно исправить. Если хочешь, я могу вмешаться. Расставлю все, как скажешь. Ты можешь быть здесь счастлива. — Габар посмотрел в глаза Лейле. Девочка выдержала взгляд.
— Габар. Все дело в том, что я не знаю, как я хочу. Я не знаю, что мне надо. Что надо исправить. Вот и выходит, что никто не может ответить на вопрос, который еще не задан.
— Знаешь, Лейла, давай вернемся к этому разговору позднее. Сдается мне, что я недооценил ни тебя самой, ни твоих проблем. Я был просто благодарен тебе за спасение, и, наверное, пропустил что-то важное в твоей жизни.
— Потом – это правильно. А, кроме того, ты обещал рассказать про Фаргос.
— Может, сказку?
— Да.
— Расскажу. Но вначале, приготовь мне еще отвара.
— Хорошо, но ты будешь рассказывать до тех пор, пока я не засну, ладно?
— Договорились. «Идет направо песнь заводит, налево сказку говорит…» — проговорил Габар. Толи сам вспомнил, толи каким-то образом услышал, что думала Лейла пару минут назад…

Девочка улыбнулась, и поднявшись с дивана, пошла на кухню. Она, неспешно возилась с утварью, травками и посудой для заварки, иногда поглядывала по сторонам, иногда, в окно, где мороз вырисовывал фантастические узоры-сады. Что-то из того, что она слышала сегодня, а может быть, говорила сама, оказалось откровением. И сразу что-то стало меняться внутри нее. Или после разговора с Надеждой, или после разговора с Габаром. Плавно. Ее не переламывали необходимостью, а переводили из одного состояния в другое. Лейла успела отвыкнуть от этого. Ее тело и душа были истерзаны переломами, она уже перестала замечать боль, как будто одно за другим переломанное отмирало, а сама она уменьшалась с каждым событием… А тут вдруг оказалось, что она по-прежнему жива, по-прежнему имеет желания. В ее душе, как оказалось, даже была доброта, а не только желание отмщения. И вполне возможно, что там же, но только запрятанная на самое дно, еще была и любовь. Не к кому-то конкретному, а просто любовь, еще нерастраченная…. Только вот, кроме нее самой некому было туда заглядывать.

Она принесла блюдечко и поставила перед Габаром. Тот повел носом, а потом лизнул содержимое блюдечка.

— Ты что-то добавила лишнее?
— Нет. Все как надо, — Кот сделал глоток.
— Странно. Все как надо, а вкус изменился. Стал какой-то другой.
— Поменять?
— Не надо. Этот мне кажется лучше.
— А в чем разница?
— Дай-ка подумать, — кот помолчал, соображая, а потом произнес, — раньше казалось, что ты делала отвар строго по инструкции, только руками, с использованием магии. А тут я чувствую тебя. И это приятно…, это приятно…
— Не уверена, что поняла…
— У тебя проявился вкус. Ты перестаешь быть куклой, с магическими способностями.
— А это хорошо?
— Как когда. Для приготовления отвара это хорошо. Для принятия сложных решений это может быть плохо.
— Я не знаю, как это получилось, — призналась Лейла.
— Тебе надо учиться. Есть магия контроля состояний. Она очень сложна, но это ведь магия высокого уровня, — сказал кот, делая маленький глоток.
— Что делать теперь?
— Ложись на диван. Настало время сказки для девочки.

Девочка легла на старинный кожаный диван. По воле Габара в комнате стало сумеречно. На стенах стала заметна игра отблесков огня. Где-то за часами подал голос сверчок, и стало совсем как в старом родительском доме, в Заокске. Кот поворочался около камина, содержимое миски слабо засветилось — он подогревал отвар, ему не нравилось, когда отвар был холодный.

— Фаргос. Это было очень давно. Не так конечно давно, когда жили эти огромные зверюги. Значительно позже.
— Ты про динозавров, Габар?
— Да. Про них. Жил-был в мире старик из племени Островных людей. Его звали Вычух-тарх. Седая Крыса. Он был Хранителем огня у себя в племени. Это почетная и ответственная должность. И однажды рядом с ним оказалась маленькая, больная девочка – Чинака. Ее детское имя ничего не значило, а взрослое имя ей не суждено было получить. Ее привели, что бы обменять на огонь.
— В рабство?
— Нет. Как еду. У Островных людей, было мало пищи, но был огонь, а у их соседей огонь погас, но была девочка, которую кормить они не считали нужным. Вот ее привели как пищу, для съедения.
— Какой ужас.
— Суровые времена. Чинаке было всего лет шесть-семь. Она медленно угасала. Ее племя не хотело ее кормить, еды и так было мало, а тут еще дождь залил огонь. Вот старейшина и решил одновременно и огонь добыть, и избавиться от лишнего рта. Ее судьба была предрешена. Но вмешался Вычух-тарх.
— Он спас ее?
— Нет. Он просто не дал ей умереть так, как было предрешено. А люди впервые почувствовали на себе силу человеческой хитрости.
— То есть?
— Вычух-тарх обогатил человеческие отношения такими вещами как шантаж и бунт одиночки. Он потушил огонь и сказал, что не зажжет его, если племя тронет девочку.
— И?!

— Племя отступило. Оно оставило Чинаку Седой Крысе. При нем она и умерла. Весной. И до самой ее смерти, пока она лежала около огня, он рассказывал ей сказку. Сначала только ей, а потом и соплеменникам. Не специально, просто они подходили и слушали, когда их дела были сделаны. Так, из веры небольшой группы людей возник мир Тени.
— Вера. Это ключевое понятие? Как с Богом. Похожее нам рассказывали про Бога, в школе.
— Нет. Совсем не так. Ваш Бог – необходим человечеству на определенной стадии развития. Через него устанавливается власть, мораль и прочее. А Седая Крыса придумала мир специально для девочки, можно сказать, для развлечения. Понимаешь разницу? А места Богов этого племени были определены задолго до появления Вычух-тарха.
— Подожди, Габар, я не успеваю понять.
— Мир древних был прост. Триединство в его основе. Три мира. Один, где они живут, другой, где живут Боги и третий, где живут люди, пока их не родили или когда уже умерли. А этот, четвертый мир, был просто придуман. Никто не нуждался в нем. Ну, кроме, может быть, больной девочки. Целый мир только для нее одной.
— Красиво! Мир для одного человека. Что-то вроде мира мечты.
— Вряд ли о том мире можно было мечтать, точнее о том, в каком виде он был. Старик создал территорию, лишь некий контур, неясную тень…. А потом произошло нечто, что закрепило тот мир, не дало ему распасться…
— Ты знаешь, что это было?
— Нет. Никто не знает. Есть только предположения…. Так вот, это были свободные и пустые территории, которые со временем начали самостоятельно заполняться…
— Опять не понимаю, — пробормотала девочка.

— То, что создал и зафиксировал старик, было лишь первозданным хаосом. Вот и все. Миром с особыми условиями он стал намного позднее. Когда появились первые беглецы.
— Кто?
— Беглецы. Те, кто обнаружил разрывы и рискнул пройти туда.
— Разрывы?
— Да, места соприкосновения миров имеют разрывы.
— Это что, туда-сюда можно, свободно проходить?
— Раньше да, теперь нет. Были, даже такие специалисты, которые рыскали по границе мира и разыскивали такие разрывы, а потом вызывали магов.
— Зачем?
— Догадайся с трех раз.
— Заколдовать эти разрывы.
— Угадала. Для того, что бы поставить ворота. А то, пока этот вопрос не был разрешен, там понабралось всякого разного, чему не было места в Трех мирах. Этакое сборище чудес. Настоящая Кунсткамера. И как следствие, хаос и беспросветное зло, безо всякой цели существующее.
— А добро?
— Добро не бывает без цели, оно требует усилий. А зло нет. Его можно творить без цели, с учетом, что энергии требуется намного меньше.
— То есть?
— Добро может стать добром, — почему-то решил не отнекиваться, а пояснить Габар, — только если оно задумано и выполнено, плюс наличие объекта, на которого направлено добро. Если хоть одно из условий не выполняется, то мир получает очередную порцию зла.
— А если задумать и выполнить зло, плюс наличие объекта, то мир получит очередную порцию добра?
— Интересный вопрос. Я никогда не слышал такую интерпретацию. Так что ответить не могу. Это тебе надо бы с кем-нибудь из магов поговорить.
— А это возможно, то есть, разве они существуют?
— Ничего невозможного нет. Но всему свое время.
— Весело.
— Ты это о чем?
— Про интерпретацию, — Лейла выговорила слово по слогам, что бы, не ошибиться и повернулась лицом к огню.
— Ладно, умница, — фыркнул кот и продолжил, — одним словом, когда Чинака попала туда, она почти сразу же погибла. Оказалось, что невозможным жить по тем правилам, которые существовали в мире Тени. Точнее, жить вообще, без правил.
— Бедняжка.

— Скорее нет. Для нее это была просто смерть.
— Просто смерть, — повторила Лейла. – Габар, а как она туда попала?
— Не знаю, — признался Габар, — может быть, просто поверила. Может, она была причиной, а может, она была объектом – не знаю.
— Просто поверила?!
— Да. Ты только учти, что тогда ткань Тени не была такой плотной. Не толще стенки мыльного пузыря. Иногда достаточно было просто знать о существовании Тени.
— А что было потом?

— Потом – это когда?
— Ну, когда Тень стала наполняться этим, — она кивнула куда-то за спину.
— Как ни странно, на какое-то время, когда из мира людей начало уходить зло, в Трех мирах установился порядок. Но было это не долго. Тень тоже начала упорядочиваться. В ней появилась власть. Она прибрала Тень к рукам. И когда там был установлен свой порядок, места стало не хватать. И Тень начала завоевывать Три мира. Появились первые Черные рыцари, и как соответствие, появились первые Рыцари Тени. Те, которые избрали сторону добра. Тень погрузился на века в кошмар войн.

— Напоминает нашу историю. Историю Трех миров, как ты его назвал.
— Естественно. Когда появилась власть в Тени, быстро найдены были каналы, через которые осуществляется зависимая связь между этими мирами. Так, что равновесие очень важная вещь.
— А как сейчас в мире Тени?
— Очередной кризис власти, как это называют у вас. Распался союз магов… — Габар на момент замолк, — чудно.
— Что чудно? — Лейла подняла голову и посмотрела на кота.
— Ситуация. Рядом с тобой говорящий кот. Он говорит тебе о том, что можно встретить только в сказках, ты лежишь на диване и совершенно серьезно обсуждаешь все это. Другой бы, на твоем месте, давно бы решил, что сошел с ума и сам бы отправился бы в психушку.
— Я уже была там. А, кроме того, я все еще верю своим глазам и ушам. И если я вижу кота, который говорит, психбольница мне не поможет.
— Многие до тебя делали, как я сказал. А некоторые прячут это внутри себя и по ночам успокаивают себя тем, что это только сон. Некоторые вызывают шаманов.
— Это создает для вас проблему?
— Что?
— Шаманы, неверие?
— Нет. Уже лет триста мир теней не так чувствителен к энергетике такого типа.
— А раньше?
— Раньше добывание энергии для царства было проблемой. Мы были в полной зависимости от Трех миров.
— Я почему-то чувствую себя зависимой от Тени. Не знаешь почему?
— Не знаю. Это загадка не по силам коту. Жаль, Аль Карим умер. Он наверняка, мог бы тебе рассказать намного больше чем я.
— Это его квартира?
— Да. Только это не квартира. Это ворота. Аль Карим был не только членом Совета Магов, он был еще и стражем. Лейла, ты не устала?
— Нет. А ты?
— Немного, да и отвара осталось только пара глотков.
— Хочешь спать?
— Да. Что-то я начал уставать от подобных бесед. Все-таки, наверное, возраст дает себя знать. И воздух. Что-то в нем такое витает, грязное и тяжелое.
— Это, наверное, результат прогресса. Должен же что-то выбрасывать в воздух этот огромный монстр, — Лейла кивнула куда-то в сторону, где по ее предположению находился большой промышленный комплекс.
— Может быть. Ну что будем спать?
— Будешь у камина или здесь на диване?
— А ты не будешь брыкаться?

Лейла коротко хохотнула. Спала она действительно, как будто бегала по ночам на длинные дистанции.

— Постараюсь…

Кот притушил пламя камина, мягко запрыгнул на диван и устроился в ногах девочки. Лейла приготовилась к очередной бессонной ночи, когда она смотрит на тени, на потолке, и ворочается, но все оказалось иначе. То ли, действительно, девочка начала приходить в себя, то ли ее утомили сегодняшние разговоры, но она уснула, как только в ее ногах устроился Габар. Ей даже что-то снилось, приятное и она улыбалась во сне.

Однако, хватало и таких, кого сон покинул. Ворочалась без сна Надежда. Она и не верила и верила тому, что рассказала ей подруга. А, кроме того, она всегда подсознательно завидовала людям, с которыми происходило что-то необычное. Она представляла себя на их месте, иногда ей казалось, что она могла бы найти выход и лучше, но не в ситуации с Лейлой. Она не могла себе представить иными, чем у нее, отношения внутри семьи. Она была единственным и любимым ребенком. И естественно, что с нее сдували пылинки не только мать, но и бабушка и дедушка. А из последних, Надежда, могла бы при желании, вить веревки. А иногда, особенно в бессонные ночи, ей хотелось ощутить сопротивление среды, сопротивление родственников. Ей хотелось быть победительницей, но жизнь очень тщательно оберегала ее. Ей вспомнилась история с разборками на пустыре. И если внимательно в ней разбираться, то Надежда опять оказывалась пассивной стороной. И большое спасибо Лейле, за то, что она была приспособлена к подобным ситуациям. Надежда вздохнула, перевернулась в постели и стала смотреть за окно, где светила Луна.

Не спалось и Евдокии Марковне. Ее тоже волновала судьба Лейлы, но немного иначе. Саму себя, Евдокия Марковна не считала деспотичной или склонной к самодурству. Она даже вполне серьезно думала, что если бы тогда, еще в Заокске, к ней подошли и представили всю ее затею с переездом, как неудачную, она бы могла и согласиться. Конечно, потребовалось привести серьезные, настоящие доводы, а не писклявые эмоции, как это делала невестка. Теперь же, Евдокия Марковна неожиданно почувствовала, что ситуацич не совсем находится под ее контролем. Но обиднее всего было, что случилось это из-за маленькой паршивки. Женщина тяжело вздохнула, приподнялась и села на кровать. Она ясно понимала, что из-за псевдовоспитания, которое применяла к Лейле Вера и ее сын, они получили монстра, а не ребенка. И ладно, если бы это был мальчик, а то ведь какая-то малолетняя шлюшка…. То есть, Евдокия Марковна любила свою внучку, но стоило признать, что иногда она была просто несносной.

В области сердца у нее закололо, это было похоже на иглу, которая погружалась все глубже и глубже. Немного дрожащей рукой, она накапала себе в мензурку лекарства. Выдохнула, что бы не чувствовать приторного запаха и медленно выпила. Теперь надо было прилечь на пару минут, дать возможность лекарству проникнуть в кровь и начать действовать. Евдокия Марковна попробовала расслабиться, но расслабиться не получилось, потому что вместо боли, тут же возникал вопрос – где внучка. Не удавалось найти не только ее саму, но даже ее следов. Через свои каналы Евдокия Марковна подняла на ноги и друзей и знакомых, но девчонка не появлялась в Заокске. Хотя ее по расчетам именно только туда она и могла отправиться. Только там она могла получить помощь и укрытие. Здесь же у нее не было ни друзей, ни подруг. Она была одна. Женщина прикрыла глаза, пытаясь вспомнить лицо девочки, с которой она разговаривала на улице. Но лицо постоянно ускользало. Хотя, мало вероятно, что это девчонка в сговоре с Лейлой. Ведь к нему пришлось бы подключать еще и родителей, а там и школу… Нет. Девчонка здесь не при чем. Но тогда где Лейла? Она убежала из больницы прямо в пижаме, без денег, без документов, хотя какие ей нужны документы. Может она…, еще не додумав мысли до конца, она вздрогнула. Нет, нет, конечно, нет! Она не желала смерти собственной внучки, да еще носящей имя ее лучшей подруги. Боевой подруги, сотрудницы ХАДа. Женщина еще раз вздохнула, ее мысли сбивались на прошлое, на Афганистан…. Это могло показаться кому-то странным, но ей там было хорошо. Она там была нужна, она там приносила пользу, а не была обузой. Разве она не поняла, как старательно от нее отделывались другие сыновья. Только Мишенька считал, что это нормальным, что мать хочет жить со своим сыном…

Не находил покоя и Михаил Семенович. Во-первых, он не привык спать один в огромной, двуспальной кровати. А во-вторых, кроме матери в доме все его сторонились. В одно мгновение он стал чужим и для жены, которая даже отказывалась его кормить, и для детей. Ворочаясь с бока на бок, как заведенный, Михаил Семенович вспоминал тот злосчастный ужин…

Да, Лейла выросла жутко непослушной. Своими поступками она не раз доводила и жену и его самого до верхней точки кипения. Но тот вечер он сам вспоминал с содроганием, на него действительно, как затмение нашло. Это хорошо, что рука у него не такая тяжелая, как у отца – деда Лейлы. Тогда точно было бы быть беде. Хотя и так уже, куда же больше… Верка, как только дочь забрали в больницу, перешла в ее комнату. Ходит мимо, как будто его и нет вовсе. Зато с двойняшками у них теперь, что ни вечер, то прогулки на улице или походы к каким-то подругам. Он слышал, как жена говорила близняшкам, что если все будет нормально, то она перейдет на другую работу. Вроде как, обещали ей место. Все рушилось. Все, что с таким терпением и любовью строили. Больше пятнадцати лет. И вот, все псу под хвост. Тут еще желудок что-то начал болеть. То ли из-за нервов, то ли из-за того, что частенько стал он прикладываться к бутылке, а кому захочется идти домой, где тебя не замечают.

Михаил Семенович заругался. Страшно, матерно и грязно, как учили его мужики на работе. Но облегчения это никогда не приносило, и теперь не принесло. Только на душе стало еще муторней, и жутко захотелось принять стопочку. Но дома не было, пришлось перевернуться на другой бок, закрыть глаза и постараться заснуть… После получаса мучений он поднялся, пошел на кухню и закурил. Он затягивался и получал удовольствие от ощущения во рту вкуса металла и песка.

А за стеной, в соседней комнате, не спали близняшки. Война в доме и для них была тяжелым испытанием. Так получилось, что и их мир был разрушен. Они чувствовали себя преданными, и что самое страшное, предали их люди, которых они любили, на которых хотели быть похожими. Естественно, что, лишившись одним мгновением половины семьи, они сплотились. И как это бывает, их руками, разговорами, в их спальне родился маленький божок – Лейла. Теперь, они молились ей, хотя внешне это выглядело, что они ее вспоминают. В разговорах о ней они находили какое-то свое утешение и считали, где-то в душе, что, говоря о ней, они помогают. Лейла очень удивилась бы, когда бы узнала, сколько хорошего, могут рассказать о ней, ее сестра и брат. Но еще больше удивили бы, а может быть даже, растрогали бы их слова о том, что они винят себя в том, что случилось. Но удивлению ее просто не было бы предела, если бы она услышала клятву, которую принесли Игорь и Олеся, пообещав сделать все, что бы Лейла была счастлива. А среди книжек, была тщательно спрятана, упакованная в кожаный футляр зажигалка. Тонкая, изящная, дамская штучка.

А сегодня ночью они решили сделать альбом, посвященный сестре….

Воистину, странные ночи были теперь у членов семьи Гооцци. Странные и страшные…

Лейла проснулась от того, что шевельнувшись во сне, она придавила Габара и тот отчаянно замяукал. Девочка приподняла голову, за окном было светло. Она повернула голову и рассмотрела на часах начало девятого утра. Сонливость прошла. Впервые за длительное время, она проснулась отдохнувшей и даже, какой-то счастливой. Соскользнув на пол, она подошла к окну и стала рассматривать улицу через морозный рисунок. Все кому было положено, идти, уже прошли, а остальные, по-видимому, не решались выходить в пятнадцатиградусный мороз, под сильный ветер на улицу. Заурчал позади кот.

— Подожди немного, Габар. Мне надо умыться. — Она подошла к коту и погладила его, — не болит горло, после вчерашнего разговора-то. — Кот потерся о ноги девочки. Видимо, это должно было означать, что терпеть вполне можно.

Лейла прошлась по квартире. Вчерашняя перестановка, которая вчера казалась ей удачно, предстала в ином свете. Появились первые углы, задевать о которые было больно.

— Да уж, вчера надо було лучше подумать, прежде чем заниматься перестановками, — произнесла она, обходя очередной угол, направляясь в ванную комнату.

Посреди ванной комнаты, которая по размерам заметно превосходила планируемые архитекторами, стояла грандиозных размеров ванная. Каменная, вырезанная в незапамятные времена из цельной глыбы. В ней бурлила горячая, мутно-белая вода из какого-то целебного источника. По ее краю стояли несколько глиняных плошек, с какими-то благовониями. Был еще не предусмотренный строителями, родник с чистой, ледяной водой. А справа, в углу, находился небольшой водопад, для принятия бодрящего душа. Лейла умылась, потом, немного подумав, сбросила одежду и забралась в водопад. Свод пещеры огласился вскриками и легким постукиванием зубов. Вода в водопаде, как и положено, брала свое начало где-то в верховьях Альп. И пахла при этом стаявшим снегом и какими-то горными цветами. Иногда в водопад попадала живая рыбка, которая тут же отправлялась миску к Габару. Больше десяти минут, принимать такой душ было невозможно. Девочка выскочила из потока падающей воды, две летучие мыши, метнулись к ней. В лапках они держали огромный махровый халат с капюшоном. Прежде чем отнеси его девочке, летучие мыши грели его у камина, в котором, предусмотрительный Габар, расшевелил огонь. Девочка укуталась в халат и отправилась на кухню. Кот уже пристроился на столе, около поваренной книги.

— Я не хочу завтракать, только чаю попью. Тебе полистать, — обратилась она к Габару.

Кот задумался, а потом проурчал, что предпочитает плотный завтрак. Лейла принялась медленно листать книгу перед котом. Наконец, тот зацепил ленточку и принялся бормотать заклинание. Для колдовства Габар использовал какой-то свой, возможно, кошачий разговорный, язык. Уже через мгновение, кот исчез, перед этим что-то заискрилось и на кухне запахло морем. Лейла закрыла поваренную книгу и отправила ее в деревянный шкафчик, где стояли баночки и бутылочки с разными травами. На газовой плитке потихоньку забурлил чайник. К запахам кухни прибавился аромат чайного настоя.

Огромная чашка с чаем последовала за девочкой в зал. Лейла села в кресло около самого камина. Это было здорово, пить горячий чай и смотреть на огонь. Скрипнула дверь маленькой, темной комнаты и к ногам девочки, темной волной подползла темнота.

— Хочешь чаю? — обратилась к Тени Лейла.
— Нет, — легким шорохом ответила тень.
— Будем учиться или просто поговорим? — Они достаточно часто занимались и тем и другим.
— Будем говорить, — Тень отползла от ног девочки ближе к камину, — где Габар?
— Завтракает где-то, у моря, — пожала плечами девочка.
— Бабушка сильно желает тебя найти. Тебя это не беспокоит? — прошелестела Тень, одно ее крыло при этом приподнялось и подвернулось, для удобства, наверное.
— Нет.
— Ты уверена, что не желаешь вернуться домой?
— Что бы снова оказаться в психушке. Нет.
— Что ты намерена делать дальше? Так и будешь сидеть в квартире и прятаться.
— А я думала, что у меня нет выбора и здесь на положении пленницы.
— Не говори ерунды. Это ты открываешь и закрываешь дверь. Можешь уйти прямо сейчас, и в любом направлении, куда хочешь. А можешь жить здесь. Нас устроит уже то, что у ворот появился страж. Пройдешь курс охранной магии, и живи здесь, сколько хочешь…
— Такое ощущение, что ты что-то недоговариваешь? — Лейла немного подалась вперед.
— Конечно, недоговариваю. Я предлагаю тебе самые простые выходы из ситуации, — прошелестела Тень.
— Ладно…, хорошо, а, какие еще есть варианты?
— Сначала подумай над тем, что я тебе предложила, — Тень вроде как перевернулась на спину, подставив под тепло, идущее от камина что-то вроде живота, — Потому, что когда я начну говорить о следующих вариантах, вернуться к простым, уже не будет возможности.

Тень, зашипев, отползла от камина и скользнула по комнате.

— Сделала перестановку? — спросила она откуда-то из-за спины.
— По-моему не очень удачно, — ответила Лейла, поворачиваясь на голос.
— По-моему тоже. Лейла, приготовь мне молока.

Девочка поднялась и отправилась на кухню, следом за ней, в некотором отдалении двигалась пустая чашка из-под чая. В нижнем закрытом ящике стояли столовые приборы, которыми пользовалась Тень. Есть она хотела редко, предпочитала в основном молоко, но иногда ее аппетит разыгрывался, и Лейле приходилось готовить специально для нее.

Лейла потихоньку возилась, готовя молоко для Тени, как и у Габара, у нее был свой поставщик молока и свои специальные добавки. Внезапно в комнате возник кот, был он мокрым, на прилипшей шерсти явно поблескивала рыбья шелуха, но вид у него был необыкновенно довольный.

— Ну и вид у тебя. Где же это тебя носило?
— Ловил золотую рыбку, — чуть хрипловатым голосом ответил кот. Лейла удивленно посмотрела на кота.
— А я думала, что без отвара ты говорить не можешь.
— А рыбка на что, — хмыкнул кот.
— Выходит, ты ее все-таки поймал?
— Конечно, — кот облизнулся и начал умываться.
— И что, съел?!
— Вот еще. Вытребовал желание.
— Три?
— Одно. Для котов она выполняет только одно желание, — кот опять облизнулся.
— Но ты так облизываешься, что я решила, что рыбке конец.
— Нет. Они на вкус жутко противные и сухие.
— Так ты все-таки пробовал ее на вкус?
— Все коты, хоть раз, но съедают золотую рыбку. К тому же это было давно.
— А их что, много?
— Не мало. Ты слишком увлеклась с полынью, — кот протянул лапу в сторону миски, — к тому же это не моя.
— К тому же, это не тебе. Тень в комнате.
— Тогда я в ванную.
— И постарайся, что бы, когда я буду принимать ванную, ко мне не приставала рыбная чешуя.
— Да, когда это было, — возмущенно начал Габар, но вспомнил, что было и такое, — зато теперь, стоит тебе пожелать, ты имеешь броню, как у дракона.
— Ага, только я не дракон.
— Ну, это как сказать, — особой кошачьей улыбкой пробурчал Габар.
— Ах, ты, — Лейла замахнулась на кота, и кот был вынужден быстренько ретироваться.

Лейла рассмеялась. Аккуратно, что бы, не пролить, Лейла подняла мисочку и пошла в зал. Тень играла с мячом на полу. Мяч перекатывался по тени, и каждый раз, когда он собирался соскользнуть, край Тени поднимался, и мяч отправлялся в центр темного пятна. Девочка поставила перед Тенью мисочку и присела в кресло. Мяч, как будто отброшенный теннисной ракеткой, отлетел в угол, темнота нависла над миской, послышалось легкое бурление, как будто, кто-то дул в молоко через соломку.

— Ну что, надумала что-нибудь? — поинтересовалась Тень, когда половина миски опустела.
— Нет еще. Мне надо подумать.
— Я не тороплю. Думай, но помни, ответ мне нужен до следующего полнолуния.
— Хорошо.
— Убери за мной, — в голосе Тени послышалась усталость и легкое раздражение, — Я к себе.
— Значит, занятий не будет?
— Для того, чтобы принять правильное решение, ты знаешь достаточно, — Тень мгновенно переместилась к себе в комнату, и оттуда послышался свист. Лейла не знала, что он значит, но каждый раз, когда она его слышала, ей казалось, что из комнаты выходит воздух, как из развязанного воздушного шарика.
— Что же делать? — произнесла вслух Лейла.
— Я бы на твоем месте что-нибудь почитал, — высказал предложение Габар, появившись в комнате. С мокрой шерстью она казался тощим и невзрачным.
— Что?
— А хоть вот это, — на стол откуда-то сверху опустился огромный фолиант.
— Что это? — поинтересовалась девочка, разглядываю огромную книжищу с кресла.
— Это история Мира Теней. История Фаргоса, история Чинаки и старика. С картинками, звуками и запахами.
— А она, часом, не кусается? — с улыбкой поинтересовалась Лейла.
— Кого как. Попробуй, — Габар устроился поближе к огню. Уже через мгновение, послышалось урчание, говорившее о том, что кот задремал.

Лейла простеньким заклинанием подвесила книгу перед собой и открыла ее. Явственно послышалось потрескивание огня, откуда-то из двери потянуло холодом. Света в комнате поубавилось. Буквы в книге начали немного светиться, читать было немного неудобно, как будто читаешь неоновую рекламу.

«В день первый, когда свет отделился от тьмы, за пределами круга, в который оказались, замкнуты свет и его отсутствие больше половины мира осталось без присмотра.

И так было очень долго, пока племя не приняло решение принести в жертву маленькую девочку, по прозвищу Чинаку…»

Зимнее солнце неспешно преодолело зенит, и медленно катилось по второй половине неба, а Лейла все читала и читала. Несколько раз, она отрывала взгляд от книги, потому, что глаза ее наполнялись слезами, которые мешали рассматривать буквы. Тогда книга опускалась ей на колени, как будто для того, что бы тоже передохнуть. Огромный мир перемещался со страниц этой странный книги куда-то в глубину души Лейлы. А переместившись, занял там место, вытеснив множество различных, незначительных интересов, воспоминаний и переживаний…

Оторвал Лейлу от чтения телефонный звонок. Прежде чем подойти к телефону, Лейла произнесла заклинание, и книга отправилась в книжный шкаф, под замок.

— Алло. Слушаю.
— Лелечка, это я, Надя. Ты дома? — Что-то в голосе подруги насторожило Лейлу, но ответила она в своем стиле.
— Нет. Только с кем ты тогда разговариваешь?
— Вообще-то да. Я к тебе собираюсь прийти. У нас тут такие дела…
— Ты из дома?
— Нет, с улицы.
— Тогда не заходи домой, у меня поешь.
— Маму надо предупредить.
— От меня позвонишь.
— Тогда жди. Сейчас приду.
— Договорились. Жду.

Лейла пошла в ванную комнату. Умылась сначала холодной водой, потом, на несколько секунд, погрузила лицо в бурлящую муть ванной, а потом снова умылась, но уже родниковой, ледяной водой. Припухшие от чтения и слез глаза пришли в норму. Что бы скоротать время, она закурила. Наконец раздался звонок в дверь. Лейла пошла открывать. Надежда, буквально ворвалась в квартиру, скинула куртку, портфель бросила прямо на пол и одновременно с этим взахлеб затараторила:

— Была в школе твоя бабушка…
— Стоп, — остановила ее Лейла, и даже приподняла руку, — медленней.
— Сегодня, утром, — подруга начала говорить медленней, и даже пыталась с выражением, — в школе появилась твоя старуха.
— Что это ее принесло?
— Требовала, что бы мы рассказали, у кого ты прячешься.
— Откуда она взяла, что я у одноклассников?
— Не знаю. Может, вычислила.
— Она – могла, — кивнула Лейла.
— Сначала, просто разговаривала. А потом, начала рассказывать всякие ужасы, про тебя…
— Ну-ну, это даже интересно. Хочешь кофе?
— Да, хорошо бы, а то я замерзла, сил нет.
— А может, сразу есть приготовить?
— Сначала кофе – еда потом.
— Ты отдышись пока, я сейчас кофе принесу и продолжишь.

Надежда прошла в комнату и присела на корточки у огня, протянув к нему руки. Так прошло несколько минут. Тепло охватывало руки и плавно перемещалось выше. Появилась Лейла с сигаретой, следом за ней, как привязанный на веревочке катился столик с кофе и легкими бутербродами.

— Так чем там вас грузила старуха, — поинтересовалась она, дав предварительно Надежде сделать глоток и откусить кусок бутерброда и проглотить все это.
— Рассказала, какая у тебя страшная болезнь. Перепугала всех. Оказывается у тебя одновременно проказа, СПИД и все это на нервной почве, все смертельно, а главное заразно.
— Да…, старуха что-то совсем потерялась по жизни.
— Да что там старуха, вместе с ней пришли мужик какой-то, в белом халате и мент.
— Ого.
— А я про что и говорю?!
— Ну-ну, продолжай, — Лейла глотнула из чашки.
— А дальше вообще кошмар какой-то. Когда вся эта публика вышла. Ну, я имею ввиду, классуху, мента и врача. Твоя обратилась к классу, сказала, что, мол, заботится не только о тебе, но и о классе целиком, а так же и о городе. И добавила, что даст тому, кто поможет отыскать тебя, двести баксов.
— Круто, — произнесла Лейла, старательно удерживая чашку над ладонью.
— Еще как круто. Добавила, что прячешься ты где-то здесь, на микрорайоне…
— Финиш. Теперь берегись, Надежда.
— А почему я? Тебя ведь ищут-то.
— Теперь все сразу вспомнят, что ты, единственная с кем, я сдружилась за все это время. Теперь, за тобой будут следить. А, кроме того, попытаются, и допросить при случае.
— Ой, я как-то не подумала. Что же теперь делать? Она ведь до тебя доберется…
— Прорвемся. Я ей все равно не по зубам.
— Не уверена. Она ведь против тебя не только наш класс настроила, она по всей школе прошлась с этим доктором и ментом…
— Узнаю старого солдата, — пробормотала Лейла.
— Кого? — не поняла Надежда.
— Бабку свою. Она у меня воевала в Афганистане.
— Да ну!
— А ты думала, откуда у нее такая хватка. Подполковник разведки, в отставке. Ладно, и что наши одноклассники?
— Что, что. Только и было разговоров как тебя найти и где. Весь день маялись.
— Про тебя значит, не вспомнили?
— Подходили пару раз, но я не сообразила тогда. Спрашивали, не видела ли я тебя. Но Леля, я молчала.
— Хорошо. А близняшек не видела?
— Игоря видела, но мельком, а что?
— Я так думаю, что мне надо с ним встретиться, — задумчиво произнесла Лейла.
— Ты что-то придумала?
— Пока нет, но, по-видимому, придумаю. Так что, может быть, тебе придется поговоить с ним. От моего имени…
— Ладно, — согласилась Надежда, — хоть завтра…
— Это не обязательно, но если вдруг получиться, то тогда не упускай такой шанс, но будь очень осторожна…. Ну что, будем дальше разговаривать.

— В смысле?
— Хочешь узнать, что было дальше, со мной, — напомнила Лейла прерванный разговор.
— А ты не слишком спокойна? — удивленно поинтересовалась Надежда
— А что мне беспокоиться?
— А вдруг, доберутся?
— Я с того момента, как пришла сюда, ни разу на улицу не выходила. Значит, меня никто не видел. Сдавать некому.
— Но все равно…
— Перестань. Это место — лучшее укрытие, какое только можно придумать. Я здесь в автономном режиме, как подводная лодка.
— Ну-ну. Я бы так не смогла.
— Ты просто не пробовала. Так про что рассказывать-то…

О том, что Лейла сбежала из больницы, Игорь узнал из разговора старшеклассников, когда на перемене забежал в туалет. Увидев здоровяков с сигаретами, он сначала хотел быстренько сделать свои дела и уйти, от греха подальше, но старшеклассникам было не до него. Они даже внимания на него не обратили, продолжая разговор. И чем дальше Игорь вынужден был слушать их разговор, тем больше ему становилось не по себе. Сначала, ему было просто любопытно, но вот, промелькнуло несколько раз имя сестры. Он прислушался и услышал и без того малопривлекательную в первоисточнике, а тут еще и с домыслами, версию Евдокии Марковны. На душе у него стало тревожно и гадостно. Он хотел крикнуть, что они все врут, но врожденная осторожность не дала ему распустить язык, а тут еще какое-то тревожное чувство пробежало мурашами по коже. Стараясь не глядеть на старшеклассников, он убрался из туалета и почти бегом отправился к Олесе. И второй раз за сегодняшний день, он оказался в нужном месте и в нужное время.

Два семиклассника прижали сестру в углу и, придавив с обеих сторон, требовали от нее что-то. Игорь не слышал, что они от нее хотели, да это его и не интересовала в тот момент. Просто он видел, что Олеся не хочет с ними разговаривать, а этого было достаточно. К тому же, на уровне интуиции, понимал, что разговор идет о Лейле. Для него это значило, что кто-то пытается повредить их семье, тем людям, которых он любит.

Он перешел на ускоренный шаг и буквально отбросил одного из навязчивых собеседников, когда втискивался между ними и сестрой.

— Что тебе надо?! Убери руки от нее! — от неожиданности и второй выпустил сестру, когда его напарник был отброшен, а перед ним появился невысокий, но достаточно плотный малыш.
— Ты кто такой? — от неожиданности, семиклассник вынужден был отступить на пару шагов.
— Это брат, — кто-то из его с Олесей класса, поспешил внести ясность.
— Чей брат? — не поняли семиклассники.
— Их, обеих, — пояснил все тот же голос.

Тут уже и семиклассники сообразили, о чем идет речь. Один попытался схватить за костюм Игоря, но слишком уж расслабленным движением. Откуда ему было знать, что, как и Лейла, Игорь занимался спортом, причем, тоже, достаточно успешно. Короткий удар справа, который нанес Игорь, отправил неосторожного на пол. Все в коридоре затихли. Второй попытался схватить Игоря, но более аккуратно. Игорь начал танцевать, как учил его тренер по кикбоксингу. Главное в поединке движение – гласило одно из правил спарринга.

Первый поднялся с пола. Теперь на Игоря нападали с двух сторон. Пришла пора использовать и ноги…. Когда, первый из нападавших в глубоком нокдауне седел на полу, прислонившись к стене и даже не в силах вытереть текущую из носа кровь, а второй готов был убежать, из коридора, где находилась учительская, появился завуч, по воспитательной работе. Правда разобраться с ходу он не успел, ему показалось, что это семиклассник пытается ударить младшего. Чуть сощурив близорукие глаза, завуч узнал в семикласснике одного из неуправляемых, о которых то и дело поднимался вопрос на педагогическом совете.

— Мазур! Опять драку затеял, — прикрикнул он громко.
— Это не он, — нашлись у избитых защитники, — это он их избил.
— Кто он? — не сразу понял завуч. Несколько рук указали на Игоря. — Ты?
— Я, — Игорь стоял, тяжело дыша, набычившимся, и он был совсем не похож на того, кого можно было просто так обидеть…

— Ты, из какого класса?
— Из 5 «Б».
— Силен. Ну, пойдем со мной, — завуч протянул руку, чтобы взять молодца, но тот отступил на шаг назад.
— Куда? — Спросил Игорь, глядя исподлобья на завуча.
— В учительскую. Или боишься? — необходимость контролировать ситуацию, стала второй натурой завуча.
— Я не боюсь, но и Олесю возьмите с собой.
— Кто такая Олеся? — завуч оглядел детей.
— Это я, — девочка вышла вперед. В ее руках были два портфеля, ее и Игоря.
— А ты кто ему?
— Я – сестра.
— А…, ну тогда, конечно, пошли вместе, — завуч невольно пожал плечами и поправил очки.
— Теперь им обоим достанется, — довольно прокомментировал кто-то.
— Остальные, на занятия. Перемена уже закончилась, — повысив голос, обратился к столпившимся в коридоре ученикам, завуч, — А вы, — он обратился к побитым, и потому выглядевшим жалкими, нападавшим, — в кабинет медсестры. И ждать меня там…

Короткий путь до учительской, все шли молча. Зашли в кабинет. Игорь выровнял дыхание и забрал у сестры оба портфеля.

— Заходите, вон стулья, садитесь, — завуч показал на ряд стульев вдоль стены.
— Спасибо, — сказала Олеся и присела на краешек ближайшего стула.
— А ты чего? — завуч посмотрел на Игоря.
— Я постою.
— Ну, как хочешь, я присяду, с вашего позволения, — завуч сел за стол, помолчал немного. Потом, вроде как бы спохватившись, представился, — меня зовут Алексей Владимирович. Я завуч по воспитательной работе. А вы? — На самом деле Алексей Владимирович выдерживал паузу и внимательно рассматривал детей. Был такой прием в его педагогической практике. Виноватые обычно начинали нервничать, но только не эти. Эти молчали и спокойно смотрели на него.
— Мы – Гооцци, — ответил за двоих Игорь, выдержав ту паузу, которую посчитал необходимой.
— Это ты хорошо сказал. Мы – Гооцци. Гордо. Так, что у вас случилось там? — Алексей Владимирович, пытался какое-то время вспомнить, где, совершенно недавно он слышал эту странную фамилию.
— Те двое, — Игорь кивнул в сторону двери, — пристали к сестре.
— Что они хотели? — завуч повернулся к Олесе.
— Хотели узнать, где Лейла.
— Лейла, а кто это, — начал было спрашивать Алексей Владимирович, но осекся и переменил вопрос, — так вы ее родственники?
— Да. Мы – Гооцци, — повторил Игорь.

Алексей Владимирович смотрел на сестру и брата, чувствуя себя в некотором замешательстве, в отличие от этой пары. Он даже поднялся и прошелся по кабинету, чувствуя, что если еще немного продлит молчание, то попадет совершенно в дурацкое положение.

— Значит, ты защищал сестру, — вроде бы внося ясность, произнес Алексей Владимирович.
— Да.
— А ты не сильно их побил?
— Их было двое, к тому же они старше, — то ли пояснил, то ли коротко оправдался мальчик. Хотя, скорее пояснил, потому, что не было в его голосе ни сожаления об инциденте, ни жалости к пострадавшим.
— Понятно.
— В секцию, значит ходишь, — продолжал уяснять для себя ситуацию завуч.
— В две.
— Ого. И в какие?
— Кикбоксинг и фехтование.
— И успешно, — Алексей Владимирович уже с большим интересом рассматривал этих близняшек.
— Да так, нормально, — пожал плечами Игорь, но за него пояснила сестра:
— Первое место по области в фехтовании и второе по республике в своей категории по борьбе, — это было сказано с гордостью.
— Молодец, — похвалил завуч, — тогда я за вас спокоен. Вы себя в обиду не дадите. Но тогда попрошу быть аккуратными. Понимаете о чем я?
— Понимаю, — ответил Игорь, так как просьба быть аккуратным скорее относилась к нему.
— Ну вот и хорошо, можете идти, — на самом деле Алексей Владимирович не знал, о чем с ними можно еще говорить. Просто чувствовалось, что это они дают ему возможность командовать, чтобы не уронить его авторитет.
— До свидания, — Игорь подождал, пока Олеся поднимется, пропустил ее первой к двери, а потом вышел следом.
— До свидания, Алексей Владимирович, — перед тем как выйти произнесла девочка.
— Гооцци вышли. Дверь за ними закрылась.
— Игорь, я хочу домой, — когда они оказались за дверью, произнесла сестра.
— Пойдем, — легко согласился Игорь.
— Ты расскажешь мне, что случилось и почему эти дылды ко мне пристали?
— Расскажу, но дома.
— Хорошо. А знаешь, я сегодня у Иринки такую ручку классную видела, четырехцветную…

Когда эти странные дети вышли, Алексей Владимирович достал из кармана сигареты и зажигалку, подошел к открытому, на этот случай окну, и закурил. После первого урока, когда в учительской собралась основная часть учителей первой смены, в комнату вошли трое. Милиционер, врач и пожилая, но весьма бодрая женщина. Она представилась Евдокией Марковной Гооцци, бабушкой этих двойняшек и еще одной девочки, которая должна была учиться в 10 «А» классе, но по причине какой-то заковыристой болезни лежала в больнице. Точнее уже не лежала…

Когда, все в учительской затихли, женщина заговорила. Что точно она говорила, Алексей Владимирович, повторить не смог бы и под пыткой, он попросту не запомнил. Но отлично запомнил, как кивали врач и милиционер. И фразу – Лейла Гооцци представляет опасность для общества, именно для общества, а не только для детского коллектива – он запомнил накрепко. Она прямо-таки зафиксировалась в его голове. Это и еще то, что говорил милиционер, когда Евдокия Марковна вместе с врачом вышли. Милиционер провел короткий инструктаж на тему того, что следует делать, если мы увидим эту самую Лейлу. Милиционер предостерегал от самодеятельности, а потом добавил, что семья переживает по поводу несчастной и даже готова финансовым образом поддержать школу, если им удастся вернуть девочку в больницу. Перед самым уходом он выложил из планшета на стол несколько фотографий девочки, козырнул и скрылся за дверью…

Когда за представителем закона закрылась дверь, в учительской еще какое-то время стояла какая-то неприятная, скользкая тишина. Потом, тихо и без суеты учителя разошлись. Никто так и не решился взять со стола фотографии. В голове многих, в тот момент мелькнула мысль, что если потребуется, они вызовут и милицию, и врачей. Но каждому, почему-то не хотелось быть тем, кому так «повезет».

Алексей Владимирович остался один в учительской – у него было «окно» в расписании. Только тогда он подошел к столу и взял фотографию. Девочка изображенная на ней была очень миловидна и смотрелась умненькой. Кто мог бы представить, что она почти убийца, носительница опаснейшего вируса, а кроме прочего, еще и наркоманка. Он присмотрелся повнимательней, даже поднес фотографию к самым глазам. И ему даже показалось, что в глазах девочке, где-то в самой глубине, есть что-то такое, что выявляло ее отклонение от нормы. В коридоре послышались шаги, и он машинально положил фотографию не на стол, а в карман. Вдруг, в его памяти внезапно всплыло задание директрисы, подготовить к концу месяца план мероприятий по воспитательной работе…

Вера Александровна кормила на кухне близняшек, успевая при этом, и сама, перехватить кусочек-другой. Она была несколько удивлена, что они пришли из школы раньше обычного, но прогулов за двойняшками не водилось, и она спокойно восприняла то объяснение, которое предложил ей Игорь. Тем более, что обед был готов. Игорь ковырялся в тарелке с любимыми макаронами «по-флотски» и когда суетившаяся с чаем, Вера Александровна повернулась, и увидела отсутствие аппетита, она машинально дотронулась до лба сына.

— Я в порядке, мама, — отреагировал на жест матери Игорь.
— Что-то случилось? — сделал попытку Вера Александровна, но Игорь только неопределенно кивнул головой. Она повернулась к дочери, — Олеся, что с братом?
— Мама, сегодня в школе…, — начала она.
— Олеся, — перебил ее брат. Девочка замолкла.
— Что в школе, — предчувствуя что-то недоброе, Вера Александровна присела на табурет. Где-то внутри она ожидала, что Игорь сейчас скажет, что-то вроде «не волнуйся мама, просто я получил двойку или тебя вызывают в школу», но Игорь сказал не это. Собравшись с духом, с некоторой хрипотцой в голосе, которая его выдавала, когда он хотел выглядеть взрослее.
— Мама, сегодня в школу приходили врач и милиционер. Они заходили в учительскую и в старшие классы. Я точно не знаю, что они там говорили, но я так понял, что наша Лейла убежала из больницы и совершила какое-то страшное преступление. Теперь ее все разыскивают.
— Как убежала? — так получилось, что все мероприятия по водворению девочки в больницу произвела Евдокия Марковна и к своему стыду, Вера Александровна даже не знала в какой больнице лежит дочь. Этим всем занималась свекровь.
— Я не знаю мама, — продолжал Игорь. Но теперь все ее будут искать. Даже милиция.
— Господи. Что же случилось-то, — Вера Александровна растерянно смотрела на детей.

В ее голове никак не укладывалось то, что сказал Игорь. Она даже заплакать не смогла. Просто сидела на табурете и глядела на полотенце, которым буквально за минуту до этого хотела накрыть заварочный чайник.

Такими, растерянно молчащими, на табуретах перед столом, застала Евдокия Марковна. Оглядев их, она быстро поняла, что сообщение о Лейле уже дошло и до невестки.

— Приготовься, Верочка к плохим известиям, — с места в карьер, начала Евдокия Марковна, — Я только что из больницы. Лейла убежала из нее.
— Куда, Евдокия Марковна? — Лицо Веры Александровны ничего не выражало, просто вопрос и все. Скорее всего, женщина произнесла его машинально, даже не ожидая ответа на него.
— Не знаю, Верочка. Но это не самое плохое.
— О, господи, что же еще-то? — Лицо Веры Александровны мучительно исказилось, она стала страшной, до неузнаваемости. Дети, не выдержав этого зрелища, отвернулись.
— В лаборатории, куда ее повезли на анализы, она каким-то образом разбила пробирку и умудрилась порезаться.
— Какую пробирку, — Вера Александровна с трудом понимала, что именно ей говорит свекровь.
— С культурой. Смертельно опасной культурой.
— Смертельно, — Вера Александровна могла воспринимать информацию только избирательно.
— Да. Там был вирус.
— Вирус, она больна. Чем?
— Я не помню точно, как он называется. Но он поражает мозг.
— Она умрет?

— Если ее вовремя остановить, то ее еще можно спасти.
— Ее надо искать, — Вера Александровна сорвалась с места и заметалась по кухне.
— Верочка, — удивленно, остановила ее свекровь, — ты знаешь, где она?
— Я, — Вера Александровна, как будто очнулась, — я не знаю.
— Тогда куда же ты собралась? — задала вполне резонный вопрос Евдокия Марковна.
— Не знаю, — тихо проговорила невестка. Вдруг она побледнела еще сильнее, хотя это уже казалось невозможным, качнулась назад, и упала, чудом не задев головой, ребристый чугун радиатора отопления. Все кинулись к ней…

Лейла и Надежда сидели на берегу океана и наблюдали закат. Разговор сам собой затих перед этим чудом природы. Наконец солнечный диск исчез в океане, порыв ветра заставил Надежду повести плечами. Природа словно напоминала, что пора возвращаться из мира грез. Она оглянулась на Лейлу. Но та словно не заметила взгляда подруги, в какой-то момент заката она перестала его видеть и вернулась к тому, что ожидала ее саму….

Интересная штука складывалась вокруг нее, оказывалось, что и выбора, даже самого пустякового, у нее не было. И даже старухин приход в школу, ничего не решал по большому счету, он просто ускорял события, но не более того. Дилемма предлагала два варианта, сдаться или бежать. Куда бежать – это уже был следующий вопрос. Но время играло против нее. Этот город был для нее не менее опасен, чем тот же самый Заокск, как, наверное, и любое другое, реально доступное для нее место на Земле.

— Может, мне сдаться, — тихо проговорила она
— Что ты сказала, — не расслышала Надежда.
— Может, говорю, подойти на улице к старухе и сказать – вот я, бабушка. Ты меня искала.
— Ты с ума сошла?!
— Нет. Я просто думаю, хотя, как выясняется, думать не над чем. Невелик выбор, который мне предоставлен.
— А может в милицию?
— А почему не в ООН.
— Не смешно, — проговорила Надежда.
— Да какой тут смех. Менты у старухе на крючке. А до ООН не добраться.
— Я серьезно.
— Я тоже, — Лейла поднялась с песка, — пойдем домой, я что-то устала.
— Пойдем, только скажи, ты это серьезно, про старуху?
— Конечно, нет.
— А то место…, — Надежда вопросительно взглянула на подругу.
— Я не знаю, что мне готовит то место.
— Неужели может быть хуже?
— Я же говорю, не знаю. Не знаю, — Лейла подобрала камешек и бросила его в воду. Где-то в темноте раздался всплеск, — похоже на это. Только темнота впереди и всплеск. Может быть жизнь, а может, и нет.
— Давай сходим к моей маме, может быть, она что-нибудь предложит.
— Не хватало еще кого-нибудь впутать в эту историю. Нет уж. Я сама.
— И что ты сама можешь?
— Ну, крайней мере выбрать, — пожав плечами, ответила Лейла и отправила в воду еще один камень.
— И?! — Вроде как, настаивая, поинтересовалась Надежда.

— Тень.
— А какая она?
— Да я сама толком не знаю. Габар говорил там мир, не совсем такой, как здесь. С другими законами, с действующей магией.
— Круто.
— А еще, там тоже твориться бардак. Габар говорил, что там опять нарушились какие-то связи и из-за этого пошли отклонения. И не только там, но и здесь.
— Ты вроде говорила, что миры эти сами по себе.
— Это да, но они влияют друг на друга. И сильно влияют.
— Не понимаю.
— Это просто. Если раньше, например, наш мир погибал, то обязательно погибал бы и второй, и соответственно, наоборот. Теперь, каждый может существовать, даже если сопредельный мир погибнет. Но при этом, существуют границы. Если накроется, например, Польша, это обязательно, так или иначе, отразиться на нас. Только зависимости между Тенью и нами более плотная. От происходящих перемен идут возмущения и колебания. Ну и соответственно, чем дальше от границы, тем колебания меньше, но они, пусть даже мелкие, обязательно достигают противоположной стороны.

— Противоположная сторона?
— С другой стороны от границы. Там. Там формирующиеся миры. И так, до бесконечности.
— А мы выходит, как в центре?
— Что-то вроде того.
— Знаешь, Лель, я раньше никогда не интересовалась астрономией, а сейчас жалею.
— Не жалей, по большому счету, астрономия тебе здесь не помощница. Тени, это нечто другое.
— Я попыталась себе это представить, но у меня не очень получается. Как только начинаю об этом думать, сразу начинаю путаться. А если бы я изучала астрономию внимательно, то научилась бы мыслить масштабно.
— А ты не думай об этом. Зачем?
— Понять хочется.
— Вот и ты становишься странной, Надежда. Это невозможно понять. В это можно верить или не верить. Это как в Бога. Если ты в него веришь, то на тебя распространяются какие-то явления.
— А если не веришь?
— Все равно распространяются, но только ты приписываешь их случаю, стечению обстоятельств или чему-то еще.
— По-твоему Бог есть?
— Надя, это закрытая тема. На меня действуют случайности и стечения обстоятельств.
— Понятно…
— Ну что, пора возвращаться или хочешь посмотреть, как заходит солнце в горах?
— Пожалуй, на сегодня хватит, наверное, а то, даже голова кружится.

Квартира встретила их теплом, потрескивающим камином и уютно урчащим котом, который развалился в кресле. Из окна был виден падающий снег. Если подойти к окну и долго смотреть на него, то начнет казаться, что не снежинки падают, а ты поднимаешься. Это такое чувство, от него начинает кружиться голова и тело становится таким легким, что действительно хочется оторваться от земли и парить. Лейла стояла около окна и смотрела на большие снежинки, которые планировали в полном безветрии, и падали вниз именно такими, какими сформировались там, наверху, каждая, с неповторимым рисунком…

— Лель, я хотела тебя спросить, — Надежда подошла сзади и тронула рукав халата Лейлы, и тут же заговорила торопливо, — только ты не обижайся, пожалуйста, ладно?
— Спрашивай, — она отвернулась от окна и посмотрела на подругу.
— Лель, я вот, смотрю на тебя, как ты выглядишь, и мне начинает казаться, что для тебя, все что происходит, это нормально. Или, не выглядит отклонением от нормы.
— Что вытекает из этого вопроса? — внимательно глядя на Надежду, поинтересовалась Лейла.
— Может, я не так сформулировала, только не притворяйся, что не понимаешь, но вот, если бы это происходило со мной, я бы чувствовала себя сумасшедшей какой-нибудь, а с тебя как с гуся вода.
— Это плохо?
— Не знаю. Я хочу спросить, как ты себя чувствуешь, когда вокруг тебя все это?

— Нормально. Видишь ли, Надежда, когда-то, в самом начале всего этого, ну, всех странностей, я действительно чувствовала себя…, — Лейла задумалась, по-видимому, — не очень удобно. Но со временем это прошло, наверное, я просто привыкла.
— А к этому можно привыкнуть?
— Конечно. Меня некоторое время мучил вопрос – кто или что превратило в кошмар мою жизнь. Хотя кошмар, это не совсем то. На самом деле кошмар только слово, а со мной произошло что-то совсем другое. Понимаешь? До этого всего я жила, не задумываясь над жизнью. Жила и все. Это и был комфорт. Или вот сейчас, мне хорошо. И это меня не мучает, не напрягает. А если так, значит, все нормально. Не знаю, объяснила или нет, но по-другому не могу.
— То, есть, если бы меня закрутило так же, как и тебя, а потом напряжение ослабло, то и я бы не должна была удивляться. Это ты хочешь сказать?
— Да. Наверное.
— Вот уж не уверена, — Надежда в сомнении покачала головой.
— Да, ладно. Ты лучше скажи, остаешься у меня на ночь? Или страшно?
— И страшно, и остаюсь.
— Молодец, Надежда.
— Только вот если мама будет звонить по телефону…
— Не бойся, я переведу номер сюда.
— Это будет замечательно. И заметь, я не спрашиваю тебя, как ты это будешь делать.
— И это правильно. Потому, что я бы все равно не смогла объяснить.
— Ты пошутила? — Удивленно поинтересовалась Надежда.
— Пошутила, — улыбаясь, кивнула Лейла, — правда пошутила. Хочешь искупаться? Душ. Ванна. Ты ведь еще не была у меня в ванной.
— Тогда, конечно, ванная.
— Сейчас я организую тебе что надо, и пока ты будешь балдеть, займусь кое-какими делами.
— А мне интересно посмотреть.
— Это не интересные дела, а когда начнутся интересные – я тебя позову…

После обморока и падения, Вера Александровна чувствовала себя очень плохо. Слабость не позволяла ей заниматься домашними делами. Вызванный врач, отправил Игоря в аптеку за какими-то лекарствами. Олеся все время находилась рядом с матерью. Та лежала на диване, бледная, какая-то постаревшая и все время молчала. Евдокия Марковна приготовила ей бульон и принесла на журнальный столик, но Вера Александровна только поглядела в направлении еды и тут же отвернулась.

Кому-то это могло показаться странным, но Евдокия Марковна, где-то внутри питала необыкновенную брезгливость, к любым проявлениям слабости, а нескрываемые страдания попросту бесили ее. Неизвестно откуда это было в ней. Но, взглянув на распростертую невестку, она поджала губы и ушла, наказав Игорю и Олесе дежурить около матери. А если вдруг ей что-то потребуется, тут же принести или, в крайнем случае, позвать ее. С чувством выполненного долга и облегчения, будто из душной комнаты, Евдокия Марковна покинула комнату, где лежала невестка. Ушла к себе, и там, устроившись на диване с книгой, через некоторое время уснула.

Игорь и Олеся сидели около Веры Александровны и тихо разговаривали между собой. На какой-то момент, они хотели затихнуть совсем, но мать их остановила.

— Говорите, говорите, мне так спокойней.
— Мы можем и помолчать, — сказала Олеся.
— Не надо, а то, как будто я одна, — сказала она и добавила, — а одной очень страшно…

Как не старались Игорь с Олесей выбрать тему, которая не пересекалась бы с последними известиями о Лейле, все равно, через какое-то время в их разговоре мелькало ее имя, и тогда мать вздрагивала. Поначалу дети замирали и как-то съеживались, но чуть успокоившись, женщина делала рукой некое движение, которое можно было истолковать, как разрешение на продолжение…. Наконец, близняшки перестали следить за собой – начали строить разнообразные версии и выдвигать предположения, где может находиться старшая сестра.

— Игорь, — вдруг припомнила Олеся, — ты знаешь, последнее время я, чаще всего видела Лейлу с девочкой из их класса. Кажется, ее фамилия Соболева.
— Я видел ее, а зовут ее Надя.
— Мне кажется, они сдружились, — продолжила Олеся, — может она знает, где Лейла. К тому же у нее мама врач.
— Не знаю, — Игорь с сомнением пожал плечами, но потом добавил, — можно, конечно, попробовать с ней связаться. Хотя, я не вижу смысла в этом. Не дома же она ее прячет.
— Все равно, надо. Если не прячет, то может быть, хоть с ней связывалась или они виделись. Маленький, но все-таки шанс.
— Какой-то он уж слишком маленький, — неуверенно пробормотал Игорь.

— Как же она там теперь? — кому-то в пространстве, задала Олеся вопрос, — на улице мороз, снег.
— Может она где-нибудь в подвале, около батареи, — выдвинул предложение Игорь, но оно как-то прошло незамеченным.

Игорь попытался привлечь внимание сестры к этому предложению, но потом отказался от него сам, поняв, что в подвале можно находиться сутки, от силы, двое, а потом все равно надо будет что-то предпринимать…

— Как-то это все не правильно, — друга мысль вдруг посетила Игоря.
— Что именно, не правильно, — Олеся взглянула на брата.
— Да все, — начал излагать Игорь мысль, которая его посетила, — Если все в кучу собрать, то не понятно, зачем приезжал милиционер, вместе с доктором. Достаточно было бы и одного доктора.
— Но ты же слышал, как завуч сказал, что Лейла по пути что-то натворила.
— Не складывается это все вместе. Я этому не верю. Либо нам этот завуч все переврал, либо вообще все не так.
— А как?
— Я не знаю, Олесь.
— Игорек, — вмешалась в их разговор Вера Александровна, — а у тебя нет телефона этой девочки?
— Какой, мама?
— Ну, этой одноклассницы, Соболевой?
— У меня нет. Она где-то в соседнем доме живет, но точнее не знаю.
— Ты если увидишь ее, обязательно спроси, — повернулась к сыну Вера Александровна.
— Хорошо, мам, обязательно спрошу.
— Ну и ладно. Вы бы пошли, погуляли, что ли. Что толку около меня сидеть. Я ведь не умираю. А на улице хорошо – снег идет, я такую погоду всегда любила.
— А ты как же?
— А я сейчас полежу немного и засну. Мне уже лучше. Правда, лучше.
— Только ты не вставай, пожалуйста.
— Нет, конечно. Я просто буду лежать и усну.
— Ты хочешь, что бы мы эту Соболеву поискали? — спросил у матери Игорь.
— Да, Игорек. Вдруг встретите…
— Хорошо, я не надолго. А Олеська в комнате посидит, уроками займется. Ты ее зови, если что…
— Хорошо. Солнечные вы мои, — Вера Александровна привлекла их к себе и каждого поцеловала. Ей даже на душе полегчало. — Идите, поищите ее.

Олеся хотела, что-то еще спросить у матери, но Игорь дернул ее за руку и кивнул на дверь.

— Сиди дома, — тихо сказал ей Игорь, когда они отошли от комнаты, где лежала Вера Александровна, — я пойду, выйду на улицу и поищу их.
— Их?!
— Лейлу и Надежду.
— Ты что, думаешь, что они где-то здесь?
— Я слышал, как старшеклассники разговаривали в туалете, что Лейла скрывается на микрорайоне.
— Может даже действительно, в подвале, — с некоторым сомнением припомнила предположение брата Олеся.
— Может, но я так не думаю.
— Только я тебя прошу, Игорек. Будь аккуратен. Ведь наверняка, эти взрослые будут высматривать, где Лейла.
— Я уже думал об этом. Ты сиди у нас в комнате, только ничего не включай, можешь книжку какую-нибудь почитать.
— Ладно, я буду в окошко выглядывать. И ты смотри на окно, если что, рукой тогда махни, ладно.
— Договорились. Я пошел на улицу. И ты тоже, если что-то случиться, высматривай меня и тоже маши рукой.
— Ты собираешься по подвалам ходить?
— А что?
— Тогда, не забудь фонарик.
— Ах, черт, — Игорь раздосадовано хлопнул себя по лбу.
— Что случилось?
— Забыл совсем, в фонарике, лампочка перегорела. А я так и не собрался заменить.
— Может, зажигалку возьмешь?
— Нет. Да и глупая это идея – по подвалам лазить, — сказал Игорь и посмотрел на сестру.
— Почему? — Олеся с удивлением посмотрела на брата, который так спокойно отказался от наиболее приемлемого в данной ситуации варианта. Тем более, что сам мгновение назад был согласен, объясни, — попросила Олеся.
— Нельзя просто так прятаться в подвале. Не возможно. Во-первых, нужна еда. Тепло, это хорошо, но нужна еда, вода, одежда…
— А может ей кто-нибудь помогает, — выдвинула предложение Олеся.
— Вот именно. Что бы прятаться в подвале, обязательно нужен помощник, — Игорь взглянул на сестру, — Поняла?
— Нет, — честно призналась Олеся.
— Я пошел искать помощника, — быстро пояснил он.
— Так ты все-таки думаешь, что она в подвале, — Олесе обязательно нужно было понять то, что говорит брат.
— Не знаю, — вздохнул и как-то сник Игорь, — но ничего другого я придумать не смог.

Закутав шею шарфом и сунув в карман перчатки, Игорь вышел. Олеся придержала за ним дверь, что бы, та не хлопнула. Мальчик спустился на улицу, размышляя, куда ему следует отправиться, прежде всего…

Надежда плескалась в ванной и хохотала, как маленький ребенок. Забавляя подругу, Лейла пускала огромные летающие мыльные пузыри, переливающиеся всеми цветами радуги. Они возникали где-то в глубине обильной пены и взлетали вверх, Надежда протыкала их указательным палацем, жмурилась и хохотала как сумасшедшая. Понаблюдав за ней какое-то время, посмеявшись с ней за компанию, Лейла пожелала Надежде хорошо отдохнуть и никуда не спешить, а затем отправилась в большую комнату. Под неинтересным делом она подразумевала кормление Тени. Та привычно появилась из своего закутка и прилегла у камина. Лейла принесла мисочку и поставила ее рядом с ней.

— Мне кажется, ты приняла решение, — прежде чем приступить к еде, прошелестела Тень.
— Похоже, да. Ты уже знаешь, что я в розыске?
— Да, знаю. Но прежде чем ты выскажешь, свое решение, я хочу предупредить тебя, что возврата уже не будет.
— Я не смогу появиться в этом мире, ты это имеешь в виду?
— Нет. Но со временем, ты станешь здесь чужой. Будешь как гостья из чужой, экзотической страны.
— Буду чувствовать себя здесь чужой, — как бы уточнила Лейла, сказанное Тенью.
— Ты и будешь чужой, а со временем тебе попросту будет неинтересно здесь появляться…
— Ясно, — Лейла поднялась с кресла и прошлась по комнате, — только ведь, я здесь и так чужая.
— Я не могу решить это за тебя. Да и ответа я не требую прямо сейчас. Ты можешь еще размышлять.
— А разве потом будет решать легче?
— Вы – люди. У вас все не так.
— Не так. Тень, я уйду в твой мир. Я лишняя здесь. Я нелюбима здесь, да и бесполезна. Я хочу покинуть этот мир. Я приняла решение.

На этих словах Тень неожиданно приподнялась и быстро, словно неодолимая сила потянула ее, метнулась от своей миски, из которой, так и не успела напиться, и пристроилась около ног девочки. Теперь ее нельзя было отличить от собственной тени Лейлы.

— Ты не доела, — удивленно произнесла девочка.
— Теперь мне этого не надо, — отозвалась тень, — теперь ты будешь питаться за нас двоих.
— Молоком?
— Нет, конечно, — слегка удивилась Тень, — теперь, я буду питаться тобой. Но это не страшно, когда я тень существа, то я ем мало. Ты этого почти и не будешь замечать. И при этом ты больше приобретешь, чем теряешь. Оглянись.

Лейла послушно оглядела комнату. Что-то изменилось в комнате, но Лейла еще не успела понять, в чем дело.

— Что-то изменилось…, — начала она.
— Смотри внимательно…

И тогда Лейле вдруг открылись, произошедшие изменения. Она видела, как все вещи окружает свечения, точнее, ореолы разного цвета. Были среди них и темные пятна, и яркие, до боли, круги.

— Что это означает? — Лейла была, похоже, шокирована.
— Разное. При этом, они меняются в зависимости от того, что ты хочешь узнать об этом предмете. Если ты интересуешься, то тогда целиком темные означает, что не подходят для нужного дела, а светлые, будут означать, что целиком подходят. Попробуй.

Лейла покопалась внутри себя в поисках вопроса и поинтересовалась вслух:

— На что бы такое присесть…

Сразу же краски поменялись. Потемнел потолок и маленькие предметы, а самыми яркими оказались диван, пол, кресла и, почему-то, телевизор. Лейла рассмеялась:

— Здорово.
— Главное научиться задавать нужные вопросы.
— Понятно.
— Развлекайся. Пока. Теперь твои представления о многом должны будут измениться.
— Интересно.
— Интересно. Но поначалу немного мешает, но, во-первых, к этому быстро привыкаешь, но это можно и отключить…, хотя, многие вообще не оключают.
— Я поняла, — кивнула Лейла.

Теперь, она, как Надежда с воздушными шариками в ванной, развлекалась тем, что задавала вопросы и присматривалась к ответам. Мир вокруг нее превратился в огромный фейерверк…

— Тень, а что означает постоянный, сиреневый оттенок, он не изменяется, в зависимости от вопроса?
— Сиреневый? Это означает, что данный предмет или существо наделено магией.

Лейла огляделась еще раз. Многие, а точнее большинство предметов этой комнаты в большей или меньшей степени были наделены магическими свойствами. Она подошла к окну. Улица тоже переливалась разными красками, но какими-то блеклыми и неяркими. Люди были в основном серыми. У девочки мелькнула мысль, что она что-то потеряла от такого видения мира, мир моментально отреагировал яркой вспышкой и опять стал серым.

Что-то привлекло ее внимание, и она была вынуждена приблизиться вплотную к стеклу…, увидела и удивилась. По улице, оглядываясь по сторонам, шел Игорь. Было, похоже, что он что-то искал или напряженно думал о чем-то. Шел он медленно, как бы, не решив, куда ему следует направиться. Внезапно, как озарение, вместе с ярким свечением брата пришел и ответ: Игорь искал ее. Она отпрянула от стекла и присела прямо на пол, около книжного шкафа. Оказывалось, что она не одна в этом мире. Оказывалось, что есть люди, которые ее ищут, и не хотят при этом ей зла. Может быть, они ее не понимают, но главное, не хотят ей навредить. И эти люди – ее семья, путь даже не вся, а только ее часть. Лейла подобрала колени, уткнулась в них лицом и накрыла голову руками. Вдруг, ей стало так тоскливо, что впервые за свою жизнь она поняла значение выражение «вселенское одиночество», не выдержав этого откровения, она, впервые за все эти немыслимые передряги разревелась. Навзрыд, по-настоящему, до размазывания слез по щекам, иногда переходя на тяжелые всхлипы, а иногда, практически подвывая…

Наверное, так выглядит истерика, а может…. Не так уж и важно, если потом становиться легче. Как будто совсем этим, что-то тяжелое и ненужное покидает человека, покидает душу. Становится легко, становится чисто….

В голове прояснилось, стало легче думаться, как бывает легче дышать после грозы. А потом, плавными волнами стало приходить понимание. Первая волна и становиться ясно, что появляться перед членами семьи еще рано. Вторая волна, и воцаряется ожидание перемен, которые очень скоро должны наступить. Следующая волна, и где-то на подсознательном уровне возникает огромная ответственность, которую Лейла еще не приняла, но которая обязательно примет. Отчасти и потому, что несмотря ни на что, любит несколько человек в этом мире. Хотя, может быть, и безответно…

Она еще раз выглянула в окно. Там было по-прежнему, серо и неинтересно, лишь что-то магическое светило рядом с братом, как напоминание. Лейла присмотрелась внимательней, и как в кино брат придвинулся ближе, и ей удалось рассмотреть, что источник сиреневого свечение находиться в кармане Игоря. Брат нес какой-то магический предмет. Она хотела сделать попытку рассмотреть предмет прямо в кармане, но ее навыки, пока еще были далеки до совершенства. Позади, раздалось фырканье и смех. Это из ванной, наигравшись, появилась Надежда. Лейла с некоторым сожалением отвернулась от окна.

— Чем занимаешься? — Надежда была в махровом халате, а на голове, в виде чалмы было намотано полотенце. И настроение у нее было преотличное.
— С легким паром, — приветствовала Лейла подругу.
— Спасибо. Спасибо. У тебя так здорово в ванной. Я хочу такую же.
— Тебя тогда оттуда не вытащишь, будешь постепенно покрываться чешуей, и через некоторое время превратишься в русалку.
— А русалки бывают на самом деле?
— Не знаю, — удивленно пожала плечами Лейла.
— А там, — Надежда махнула куда-то в пространство рукой.
— В Тени, — уточнила Лейла.
— Ну да.
— Не знаю. По-моему это просто сказки.
— А я читала… — Но договаривать она не стала. А почти набросилась на Лейлу, — Лелька, там по телевизору должны передавать концерт Орейры, по-твоему, можно посмотреть?
— Она что, тебе нравиться? — Лейла скривила личико.
— Очень. Лелечка, я знаю, ты меня за это презираешь, но я так хотела ее посмотреть. Можно попробовать твой телевизор?
— Погоди минутку, во-первых, концерт еще не начался, а во-вторых, у меня есть идея лучше. Суши волосы и быстро одевайся.
— Лейла, что ты задумала, — Надежда выполняла распоряжения подруги и при этом пыталась выведать, что она задумала.
— Торопись, но не слишком…. Волосы суши тщательно.
— Я сушу, — Надежда орудовала феном, который неизвестно откуда свалился ей прямо в руки, при этом она искоса поглядывала на подругу.

Но та только улыбалась загадочно и молчала, внимательно разглядывая, как Надежда ловко приводит свой внешний вид в порядок. Вскоре волосы были уложены, а вместо банного халата на ней был костюм, в котором она пришла к Лейле.

— Что теперь, — Надежда смотрела на Лейлу, которая и не собиралась приводить себя в иной, нежели чем была.
— Закрой глаза. – Надежда послушно закрыла глаза, но внутренне напряглась.

Какое-то время ничего не происходило, а потом на них обрушился рев толпы. Подруги оказались в самом центре концертного зала, где выступала певица. Лейла оглянулась на Надежду, та стояла ошеломленная перемещением и ревом. И уже через минуту на сцене появилась Наталья…

Игорь шел по улице. Снег сыпал и сыпал. Иногда между домов проскальзывал ветерок, и тогда снежинки начинали кружиться быстрее, а некоторые, прекратив свое падение, пытались взлететь. Было тихо, красиво и пусто. Но красота мало занимала Игоря. Более того, он, кажется, и не замечал вовсе, что перед ним, что вокруг него, настоящее чудо. Он думал, он вспоминал, он пытался разобраться. С некоторого времени, ему стало казаться, что внутри него есть еще кто-то кроме него самого. И этот кто-то отчаянно пытается сказать что-то ему, дать подсказку. Мальчик напрягался, морщил лоб, но всплывали только слова, а смысл куда-то ускользал. Он в отчаянье взглянул на окно квартиры. Олеся, как и обещала, стояла около окна. Игорь махнул ей рукой, сестра махнула в ответ, и вдруг, он понял, что до всего придется доходить самому. Ибо он знал, что не верит ни родителям, ни бабушке. Мир, из приветливого, быстро превратился в агрессивный и враждебный. Он отвернулся от сестры. Теперь внутри него, как у взрослого человека жила интуиция и она говорила ему, что старшая сестра не могла быть ни сумасшедшей, ни преступницей. А то, что творилось вокруг нее, больше всего, похоже на заговор, смысл действующих лиц, которого он пока ни понять, ни вычислить, был не в состоянии. Но ему было достаточно понять первое, что бы раз и навсегда поверить Лейле и быть готовым следовать за ней. Хоть на край света.

А еще, внутри него созрела уверенность, что события, по сути дела, только начинались, и все огромные потрясения и ужасы только впереди. Но к ним он уже был готов. Будущее предстало перед ним, как огромное поле битвы, где он воин…

Именно так…, но это ожидало его впереди, а пока…. С недетской тоской он оглядел окна домов, которые его окружали. Ему, подумалось, что если Лейла находится за одним из этого огромного количества стекол, то вполне возможно, что она его видит. Ему захотелось громко крикнуть, так, чтобы Лейла отозвалась. Но он точно знал, что она не отзовется. Даже если она его сейчас видит, то она не покажется. Потому, что ее разыскивают, и стоит ей только появиться на улице, наверняка, ее тут же окружат и схватят, а это он не хотел. Это означало, что ему придется искать ее самому. Главное, что бы у Лейлы не было сомнений относительно его намерений. Он должен ее найти, но при этом никто не должен его выследить. Для любого другого, это была бы непосильная задача, но он – Гооцци, а речь шла о тех, кого он любил – он был уверен, что сможет, если именно так ставиться вопрос.

Он еще раз, медленно, осмотрел окна и улицу, но на этот раз с опаской и понял, что ему не уйти от любопытных окон. Он никогда не будет полностью уверен в том, что никого из посторонних нет рядом. Мысль, буквально ошеломила. Поникнув головой, он отошел в сторону и присел около подъезда. Перед ним была самая настоящая проблема, которую он не мог разрешить. Его решимость то начинала таять, то вновь просыпалась в нем, и тогда он видел не тупик, а закрытую дверь, к которой он может подобрать ключ…

На пустыре, в уже известной, трансформаторной будке собрались некоторые из одноклассников Лейлы. В основном ребята. Здесь, укрывшись от посторонних глаз, молодежь курила, пила пиво, вела свои разговоры. Здесь была их территория. Здесь они не просто разговаривали о жизни, здесь и была жизнь. Их жизнь. Жизнь, зачастую происходившая в тусклом освещении, унесенной из дому свечи или неверного огня маленького костерка, которого вполне хватало, что бы пропитать дымом их одежду и волосы. Было их человек десять, они разместили на ящиках, принесенных от ближайших магазинов и пары кресел, от которых решили избавиться их хозяева. Посредине стоял стол о двух ногах. Две недостающие, ему заменяли, все те же ящики. Особого шума не было. Может быть впервые, за все время их обитания здесь, они все вместе пытались разрешить общую проблему.

— …я думаю, бабка грузит, на счет, того что Лелька, совершила преступление, — произнес кто-то из темноты.
— А какой ей смысл? — Вполне резонно поинтересовался не видный из-за той же темноты оппонент.
— Не знаю. Но ты сам прикинь, если бы тебя решила искать твоя мать или, например, отчим, он что, приперся бы в школу с ментами?
— Подожди, а если ее застукали на горячем, и отвертеться не было возможности. Вот они старуху и взяли, чтобы значит, Лелька не испугалась.
— Фигня. Говорил в основном не мент, а старуха. А потом, это она предложила двести баксов за сотрудничество.

— Мальчики, — вмешалась, одна из присутствующих здесь девушек, — вам что, больше говорить не о чем? Пока она в школу ходила, вы на нее внимания не обращали, стоило ей только пропасть, вы тут же решаете ее искать. Она вам нужна?!
— Тихо, — вступил в разговор, уже известный Воеводин, — что мы разорались? Какой вопрос мы решаем. Найти телку и получить деньги. Она права или ее бабка – нам-то какая разница?! Это ее семейная проблема. Я прав?!
— Прав, Леха, — нестройным хором согласились несколько голосов, но не все.
— Скоро Новый год, надо заготовки делать, а с бабками облом, — продолжал он приводить свои доводы Воеводин.
— Это, да, — поддержал его все тот же нестройный хор.
— А значит, эти двести баксов, пойдут на общее дело. Значит, они нам нужны. Так почему бы не попробовать их заработать, тем более, что труда большого это не составит. Все согласны? Или есть другое мнение?
— Есть, — с ящика поднялся Барабан, он же Данила Барабанов.
— Ты че, Барабан, обкурился совсем?
— За базаром следи, — кинул Барабан, через плечо, в сторону раздавшейся реплики.
— Тише, вы. Барабан, ты хочешь сказать, что ты со мной не согласен.
— Не согласен.
— То есть, на Новый год ты с нами не собираешься?
— Не дави. Дай объяснить.
— Говори…
— Объясни мне Леха, какой тебе резон сдавать эту телку? На счет бабок, это еще не известно, старуха, может с перепуга сбрехала. А может со страха. Но как только, ты девку сдашь, она на радостях, про бабки забудет. Это я сто процентов даю.
— Так мы напомним.
— Ладно. Напомнишь. Только есть еще одно, все-таки, почему ты так хочешь ее поймать?
— Я же тебе объяснил.
— А я думаю, нет. Я думаю, что ты ей отомстить хочешь.
— Ты что дурак?!
— Повтори.
— Ладно тебе, это я от неожиданности. За что мне ей мстить-то?
— А за то, что она вас троих, около этой самой будки отпиночила, а потом еще и смоталась, вместе с Надькой.

В будке стало тихо. Откуда-то из-за спины Воеводина раздался удивленный голос.

— Одна троих?
— Одна, — подтвердил Барабан.
— Сам видел или слышал где?
— А какая разница?
— А такая…

— И дальше…
— А собственно говоря, действительно, какая разница. Ну, навтыкала она нам троим. Мне, Треплу и Погоде. Откуда я знал, что она машется, как Синтия Ротрок. Только эта история здесь не при делах. Это было еще осенью. Я уж и думать про это все забыл. Я бьюсь исключительно за бабки. Больше вопросов нет? — за спиной коротко вспыхнул шумок, когда Воеводин, называл имена Трепла и Погоды.
— Еще один.
— Ты, Барабан, что-то сегодня любознательный, дальше некуда.
— Как, на счет того, что стучать – не хорошо. Особенно ментам. Это как-то не по понятиям.

— Барабан, у тебя понятия, как ЗК со стажем. Это не по понятиям, это не правильно. Тебя, в какой школе учили.
— На Калыме.
— А-а. Я совсем забыл, что Барабан провел все свое детство среди уркаганов и ментов. Поэтому, представляет собой тип правильного мужика.
— А что смешного?
— Да ничего, Барабан. Только как тебе это объяснить. Лелька, она не подельник, не телка твоя. Она твоя одноклассница, но при этом, она поставила себя выше всего класса. Ей, видите ли, в падлу, было присоединиться к нам. Она решила, что она сама по себе. С этим мириться нельзя. Не правильно. По твоим же понятиям. Так, что какой она тебе товарищ?
— Но сдавать ментам, это не правильно.
— Ладно, Барабан, мы твое мнение выслушали. Есть еще, кто против? — Барабан высказавшись, вернулся на свое место в углу и закурил. Больше сомневающихся в правоте Воеводина не нашлось, — Ладно, я думаю, Лельку мы сможем найти.
— Как? — поинтересовался, кто-то из темноты.
— Вот над этим и стоит помозговать.

— Так она может быть где угодно. Даже и не в городе совсем.
— За городом мы ее искать и не собираемся. Мент сказал, что она скрывается где-то на микрорайоне. А быть она может либо в квартире, либо в подвале. Если бы она была у них в квартире, бабка не прибежала бы.
— А вдруг ее сама бабка и прячет, а с ментом пришла, потому, что деваться некуда.
— Это тоже вариант. Надо будет и его проработать. Но основные усилия следует направить, я так думаю на подвалы сданных домов. Там тепло. Ну, если совсем плохо придется, можно какой-нибудь подвал выставить.
— Точно, мы по осени там картошку набирали на закуску.

— Помолчите. Значит так, пацаны, отправляются по подвалам. По трое, на всякий случай.
— А не мало?
— А кто говорит вам ее хватать? Ее надо найти или хотя бы спугнуть. А спугнем – выследим. Потом, надо будет ее мелких допросить. Брата или сестру. К сестре девчонок пошлем, а с братом сами поговорим.
— С братом, я думаю, ты не договоришься, — опять подал голос Барабан.
— Это почему? — спросил Леха.
— Я видел, как он тогда двух семиклассников отмахал, мало им не показалось.
— Вот семейка-то, «Мои счастливые звезды», какие-то! — опять подали голос из угла.
— Хочешь сказать, что он и нас завалит?
— Нет, я говорю о том, что он не боится, не пытать же его.
— Дельное замечание, молодец Барабан. Значит, сосредоточимся на сестре.
— И, напоследок, надо потолковать с Надькой Соболевой. Они вроде сдружились. Может она в курсе.
— После пустыря она с нами говорить не будет, — задумчиво произнес Трепло.
— А я тебя к ней и не посылаю. Девчата сходят, — Воеводин повернулся к одноклассницам, — сходите?
— Нет, — Лиза Петрова поднялась и направилась к выходу.
— Не понял, — удивился Воеводин.

— Значит, дурак. Я за ней охотиться не собираюсь. Мне вас слушать противно. Тебе по хрену, что у нее проблемы, а мне нет.
— Ну и иди тогда отсюда.
— А я и иду.
— И дорогу сюда, забудь.
— Очень было надо, — пробравшись через сидящих, Лиза вышла и пошла по тропинке.
— Если кому это дело не по душе, здесь никто никого не держит, — разозлился Алексей, — кому ничего не надо, может уходить и не мешать остальным.
— А не боишься остаться один, — поднялся и пошел к выходу Барабан.

— Иди, иди, а то телка твоя к другому…, — договорить Алексей не успел, тренированный кулак Барабана, с хрустом врезался ему в лицо.
— Алексей отлетел в угол, повалив при этом кого-то из сидящих позади. Начался небольшой переполох, который прервал Барабан, обернувшись у выхода.
— Кто-то считает, что я не прав, — ответом было молчание. Барабан вышел и быстрыми шагами направился вслед за Лизой.
— Леха, ты живой, — Трепло помог подняться Воеводину.
— Ну, сука, дойдет и до тебя очередь, — зло произнес он, глядя в спину Барабану, — отпусти, — отряхнул он с себя руки Семена, — что струхнули?
— Я против Барабана слабак. У него колотухи, как гири, вроде как оправдался Трепло.
— Да и не ожидали мы…
— Во-во, — подтвердили еще два или три голоса.
— Ладно. Погода, посвети спичкой, морда сильно разбита, — вспыхнула спичка, потом еще одна.
— Нормально. Только завтра синяк будет, ого-го.
— Блин, — выругался Алексей, — теперь с родаками объясняться.
— Ну что, по домам, — подал голос Трепло, — то поздно уже.
— Давай расходиться, но подумайте над разговором, — сказал на прощание Алексей.

Ребята начали расходиться, по двое, по трое. Вполголоса обсуждали события. Особого разброса мнения не было. Хотя, поступок Барабана и внес некоторое сомнение в действия их предводителя. Последними из будки вышли Ирина Беглая и Игнатов Толик.

— Ир, а ты чего не ушла, как Лизка? — поинтересовался Толик, когда они остались совсем одни.
— А ты бы за меня вступился, как Барабан за Лизку? — она посмотрела на Толика, потом добавила, почувствовав, ответ в молчании своего кавалера, — вот то-то и оно. А, кроме того, у меня и к этой телке свои претензии.
— К Лизке? — удивился Толик.
— Нет, к Лельке.
— Интересно. Когда это она успела тебе дорогу перебежать. Расскажи-ка.
— Не твоего ума дела.
— Значит, я так понимаю, ты, значит, решила принять участие в охоте Воеводы?
— А ты? Струхнул?
— Почему, нет. Все равно делать нечего. Я в доле.
— Это хорошо. Проводишь меня.
— До подъезда?
— Сегодня можешь до квартиры, — милостиво разрешила Ирина.
— А может…, твои-то в ночную смену, я так понимаю.
— Там поглядим, как будешь себя вести.
— Лады. Пойдем, а то действительно на улице дубняк страшный.
— К теплу захотелось? — с язвинкой поинтересовалась Ирина.
— А ты как думаешь, или не замерзла?
— Ладно, пошли греться.
— У тебя водка есть?
— Есть.
— Тогда вообще, гуляем.
— Гуляем…

Концерт кончился часа через три. Наталью Орейру несколько раз вызывали на «бис», и она с удовольствием выходила и на поклоны и на исполнение следующей последней песни. Хотя, может быть, все так и было задумано. Невозможно было определить, понравилось Лейле выступление певицы, или нет. Во-первых, это была не ее музыка, да и счастливая орущая толпа поклонников, которая окружала ее и наступала на ноги, нервировала. А, кроме того, больше чем слушала, она разглядывала людей, периодически используя новые возможности. Ничего особенного она не хотела рассмотреть, но занятие ее увлекло самой возможности проделать это. Когда толпа очень расходилась, было видно, как от зрителей вверх направлялась волна энергии. Много. Часть ее просто растворялась в воздухе. Но не малое ее количество осаждалось на певицу. Она иногда даже скрывалась в ее сгустках и завихрениях. Особенно это было заметно, когда энергия была не чистых и светлых тонов, а темная. Такой, тоже хватало. Она напоминала чернильное пятно, сорвавшееся с кончика чернильной ручки в воду. Это было неприятно, иногда Лейла даже отключала «радужное зрение». Впрочем, на зрителей, потеря этой энергии не оказывала большого внимания, их пьянил сам факт отдачи эмоций. Это было так удивительно, что Лейла пропустила основную часть концерта…

— Ну что, понравилось, — проговорила возбужденно Надежда, когда они оказались дома.
— Было интересно, — несколько невпопад ответила Лейла.
— Чудная ты, Лель, была на концерте, а говоришь, как будто в музей ходила, — выговорила ей подружка, а потом вздохнула, — жаль только, что похвастаться нельзя.
— Можно. Хвастайся на здоровье, можешь даже билет с автографом всем показывать, — Лейла протянула ей бумажку, — только на меня не ссылайся и придумай, на всякий случай, дату, когда ты там была.
— Ой, Лелька, это больше о чем можно мечтать. Дай я тебя чмокну.
— Чмокни, чмокни. И что теперь будем делать, — спросила Лейла, когда подруга исполнила и это свое желание.
— Не знаю. Дай передохнуть, — Надежда буквально упала в кресло и уставилась на огонь. — Слушай, Лейла, а ты так на любой концерт можешь попасть?
— На любой, — кивнула Лейла, раскуривая сигарету, — А что, еще куда-нибудь хочешь?
— А тебе не трудно…, — начала задавать Надежда вопрос, но Лейла ее перебила.
— Нет.
— Тогда дай подумать, — возможности подруги открывали такие горизонты, что у Надежды захватывало дыхание, а в голове проносились вереницей названия, имена, обрывки кадров и песен.
— Погоди думать, или думай тщательно, а пока, может жевнем чего-нибудь? У меня в животе даже урчит. Пойдем на кухню.
— Пойдем. Надо действительно успокоиться, а то в голове сумбур какой-то, наверное, после концерта.
— Вот-вот. Успокаивайся.

— Что будем готовить, — поинтересовалась Надежда, повязывая фартук, — ты пока кури, еще успеешь присоединиться.
— Надежда, ты чего любишь, — внезапно поинтересовалась Лейла, одновременно пуская кольца в потолок.
— Вообще или из еды?
— Пока, из еды.
— Не знаю, мне все нравится.
— Тогда, по-другому.
— Что бы ты хотела сейчас попробовать?
— Надежда задумалась. Проверяя по памяти, какое из гастрономических удовольствий ей было особенно по душе. Лейла с улыбкой смотрела на подругу.
— Как-то я потерялась, — сказала Надежда, в конце концов, — мне так много нравиться, что любимое я не знаю.
— Рыбу любишь?
— Какую рыбу?
— Хорошо приготовленную. Например, ерша?
— Это такой маленький, колючий?
— Точно. Но очень вкусный. Тем более, что это не весь ерш, а только филе.
— Не знаю. Я не пробовала.
— Утверждаю, не пожалеешь.
— Хорошо. Пусть будет, как ты сказала. Что надо для этого сделать?
— Ничего. Просто сиди, и глаза закрой…

Надежда откинулась и послушно закрыла глаза. Произошло едва заметно перемещение. Надежда принюхалась, в воздухе стояло нечто такое, что словами не передать, даже понять-то было нельзя, приятный это запах или нет. Веяло чем-то, по-настоящему свежим.

— Открой глаза, — донесся до Надежды шепот. Надежда послушно открыла глаза…

Она стояла на пороге небольшого домика, это из него доносились запахи. Надежда видела такие строения на картинке, но что за подпись была на картинке, вспомнить она не смогла. Раздалась странная речь, иностранная, с большим количеством перепадов с высокого тона на низкий. Она оглянулась. Лейла стояла позади нее и говорила на этом диковинном языке. Словно обращалась к ней, она открыла рот, что бы спросить, но подруга сделала страшные глаза и вынуждена была глянуть вперед. Перед ней стояла какая-то старуха-азиатка и низко кланялась. Произнося какую-то фразу при каждом новом поклоне. Лейла снова ответила из-за спины. Женщина снова поклонилась. Надежда сделала попытку совершить поклон, так убедительно кланялась эта старушенция, но твердая рука подруги не позволила ей нагнуться даже на миллиметр.

Снова последовала непонятная речь и поклоны, а потом женщина сделала знак рукой, который можно было толковать как приглашение. Подталкиваемая Лейлой подруга пошла туда, куда указывала женщина. Наступило время и Надежде поклониться, когда она проходили через невысокую, сдвижную дверцу.

Наконец, подруги остались одни, и Надежда буквально набросилась на Лейлу с вопросами. Самым первым из которых был естественно:

— Лелька, где это мы?
— Мы…, ну, в общем, в ресторане.
— Что, просто в ресторане?
— Нет, конечно. Я не хожу по просто ресторанам, — передразнила Лейла подругу.
— Лейла, тогда скажи, где мы.
— А тебя интересует только это?
— А что еще?
— Осмотрись.

Надежда послушно оглянулась. Это выглядело так, как будто в комнате включили свет. Оказалось, что она не заметила огромного количества интересных вещей. В частности она пропустила несколько фигур, судя по всему манекенов, которые не заметить, было просто невозможно. Все они были одеты в странные доспехи, по мнению Надежды, скорее всего, неудобные. А прямо посередине комнаты был выложен очаг, находившийся ниже уровня пола, в нем были разогретые до красна угли. Несколько маленьких подушечек с изящной вышивкой лежали на полу, в каком-то замысловатом порядке.

— Мне это что-то напоминает, — произнесла Надежда задумчиво.
— И что же?
— Я где-то об этом читала, — от желания вспомнить она даже прикусила губу, — Лейла, ну подскажи…
— Ямато.
— Точно, Япония.
— Япония. А если открыть створку, — Лейла подошла к месту в стене, где предполагалось наличие окна, — ты увидишь…

На пороге появилась уже знакомая старушка, она что-то проговорила Лейле. Та кивнула в ответ. Из-за спины женщины появились несколько девушек, кукольной какой-то внешности, они проворно собрали два невысоких столика и тут же накрыли на них. Когда все было готово, женщина отпустила девушек, а ее в свою очередь отпустила Лейла.

— Вот теперь нам не помешают, до тех пор, пока мы не зазвоним в колокольчик.
— Так что там за окном, — напомнила Надежда.
— Смотри, — Лейла распахнула некое подобие окна. Надежда ахнула.

Практически из центра комнаты открывался необыкновенный по красоте вид. Солнце играло на бело-голубом, абсолютно чистом снегу. Если бы не множество деревьев, укрытых белыми шапками и создающими тени, наверное, можно было бы ослепнуть. Солнце клонилось к закату, и в скором времени, можно было предположить, что палитра на картине изменится. А пока белое полотно, где черными короткими, полу законченными мазками обозначался сад или лес. А за ним, на голубом фоне, закрывая не менее трети неба, возвышалась гора, с которой кто-то сорвал верхушку. До половины гора тоже была белой, а ближе к верху приобретала еще какие-то цвета и только самый край, был черным.

— Знаешь, что это? — поинтересовалась Лейла.
— Догадываюсь. Японская достопримечательность.
— Именно. Фудзияма. А теперь, давай есть, а то это все остынет.

Надежда поискала глазами то, что обычно использовала для принятия пищи дома, и не найдя ничего похожего посмотрела на Лейлу.

— Что-нибудь потеряла? — Лейла с усмешкой смотрела на подругу.
— А на что садиться-то?
— На татами, прямо на них. Столик пододвигаешь к себе и все.

Надежда попыталась проделать то, что ей предложила Лейла и только тут обратила внимание на то, что одета она не в свой привычный костюм, а во что-то совершенно невообразимое. После второй попытки, когда, окончательно запутавшись, она повалилась на пол, Лейла расхохоталась и бросилась помогать подруге.

— Я никогда с этим не справлюсь, — проговорила Надежда, чуть не плача.
— Смотри, как это следует делать, — Лейла легко и непринужденно, подобрав полы одежды, присела на ноги, которые как-то умудрилась совершенно спокойно расположить вдоль бедер, — попробуй, это просто.

Надежда медленно, стараясь повторить движения подруги, присела, правда не с первой попытки. Она зря боялась, это оказалось ей вполне по силам.

— Поворочайся немножко, что бы одежда тебя не стесняла, — продолжила Лейла урок, — так, хорошо.
— А столик, я не достаю до него.
— Не волнуйся, я сейчас подам, — Лейла легко поднялась, подхватила столик Надежды и поставила прямо перед ней.

Потом поставила свой столик рядом.

— А теперь, смотри, как следует есть палочками, — Лейла продемонстрировала.
— Я всегда хотела этому научиться.
— Это не сложно, зажми вот так. Кусочки здесь специально маленькие, что бы было удобно.
— Действительно, не так уж и сложно.
— А вон в той мисочке, бульон. Его просто пьешь через край. А здесь, — Лейла подняла небольшую изящную бутылочку, — сакэ, подогретое. Пить следует очень аккуратно. Крепость необыкновенная. Намного круче нашего национального напитка.
— Я не пью водку, — испуганно произнесла Надежда.
— Я тоже не пью. А глоток этого можно сделать.

Потребовалось время на то, чтобы освоить премудрости еды и пития. Через некоторое время, они уже могли не только следить за руками и тарелками, но и беседовать на отвлеченные темы.

— Ну, и как тебе местная кухня?
— Вкусно. Хотя от этого сакэ, меня немного ведет.
— Ты закусывай, а особенно, бульон. Будет легче.
— Лель, а ты можешь так в любое место?
— Практически, да, только одно условие обязательно, там должно быть что-то съедобное.
— Здорово, — грустно выдохнула Надежда.
— А ты вроде, как и не рада, — посмотрела на подругу Лейла.
— Не знаю, я…, — она не договорила.
— Надь, знаешь, что самое главное?
— Что?
— Твои мысли суетны, ты где-то бродишь в прошлом, настоящем, будущем. Это не правильно. Вот перед тобой вид, о котором мечтают миллионы людей, а им этого не дано увидеть. Перед тобой пища, которую уже давно не могут себе позволить. Наслаждайся и забудь обо всем. Кроме того, сейчас начнется закат. Я тебя уверяю, это незабываемое зрелище.
— Подожди про закат, я что-то не поняла, про то, что не дано.
— Надя, вокруг тебя конец двенадцатого века. Смутные времена Ямато…
— Какого?
— Двенадцатого.
— О Господи. Мы в прошлом?!
— Вот именно.
— У меня в голове не помещается.
— А ты не думай. Просто ешь и смотри на закат. Это замечательно. А потом мы с тобой поговорим…

Солнце вплотную приблизилось к моменту своего исхода. И первый луч, отраженный и изломанный выщерблинами Фудзи, похожий на красную нить скользнул по снегу в направлении домика…

Был даже не вечер, а глубокая ночь, когда Лейла и Надежда вернулись домой. Время в долине, где находилась гостиница, как будто не существовало. Казалось, они просто разговаривали, глядя на закат, а потом немного прошлись по улице, когда Лейла показывала Надежде фигуру большого Будды. И вдруг, ночь. Лейла задержала подругу за руку на самом пороге гостевого домика:

— Посмотри вверх, — таких чистых звезд и такого чистого неба больше нигде нет.

Надежда подняла голову и чуть не вскрикнула. Огромные, голубые, красные, желтые, не искаженные слоем атмосферы звезды, смотрели в глаза девочек. Они вернулись, буквально, на несколько секунд, что бы поблагодарить хозяйку и оставить ей денег, немного больше, чем просто за замечательный ужин. И там, на самом пороге, Надежда неожиданно расплакалась. Просто так, ни с чего потекли слезы…

Что бы, не нервировать старушку, Надежда отвернулась, и Лейла вывела ее за пределы засыпанного снегом сада и уже там, за поворотом совершили перемещение. Просто исчезли с протоптанной тропинки, лишь несколько снежинок, которые случайно оказались захвачены энергетическим потоком попали из Японии в квартиру на новом микрорайоне.

Лейла решила оставить подруге костюм, на память. И теперь Надежда ходила в этом кимоно по квартире, церемонно кланялась, помахивала веером и изучала рисунок на нем.

— Лейла, а что здесь написано, можешь прочитать?

Лейла взяла веер, с легким щелчком раскрыла его и прочитала, чуть отстранила от себя изображение…

Жемчужная нить –
Жизнь моя, ты исчезнешь,
Так исчезни скорей!
Боюсь, если ты продлишься,
Молчать не достанет сил…

— О чем это? — спросила Надежда, издалека рассматривая веер.
— Странная ты, конечно, о тайной любви.
— Грустно.
— Стихи о любви всегда грустные, — слегка качнув плечами, произнесла Лейла.
— А ты была когда-нибудь влюблена, тайно?
— Нет. Как-то не приходилось, а ты?
— Да. В учителя.
— Это не считается.
— Считается. Еще как. Я ему даже стихи писала. Вспоминаю даже сейчас стыдно…, — Надежда прижала ладони к щекам
— А он? — поинтересовалась Лейла.
— А что он? Он сказал, что я еще маленькая, — Надежда вздохнула.
— Надежда, давай о чем-нибудь другом, — Прервала лирический настрой подруги Лейла.

— А я не могу о другом. Сегодня все так трогательно, я даже не знаю что со мной. Может быть, все из-за этого напитка. Лель, ты знаешь, я, по-моему, поняла, чего хочу, — внезапно проговорила она и остановилась посреди комнаты.
— Такое начало не столько интригует, сколько пугает, — чуть усмехнулся Лейла.
— Не смейся, я совершенно серьезно, — она немного промолчала, а потом продолжила, — Лель, я знаю тебя приблизительно…
— Полгода, — подсказала Лейла.
— Да, полгода. И каждый день, проведенный с тобой, всегда открытие. Правда. Ощущение, что ты повязки с моих глаз снимаешь. Одну за другой, одну за другой…
— Ты это серьезно?
— Еще как серьезно. Ты когда была не здесь. Ну, когда была там, — Надежда махнула куда-то далеко, — я ходила каждый день, словно обманутая. Я так привыкла к открытиям… ну, я не знаю, как правильно сказать. Я хочу, что бы эти открытия продолжались. Я не хочу, что бы ты уходила. Или нет. Я хочу уйти вместе с тобой.

— Ты сама-то понимаешь, что ты говоришь?
— Да, понимаю. Вот ты выберешь свою дорогу, уйдешь, а я останусь одна. Здесь. Среди этого дурдома.
— Будешь вспоминать все это, как замечательный сон.
— Лелька, но ведь я буду знать, что это не сон. Каждый день, я буду видеть одно и тоже, только после твоего ухода, это будет еще более серым и страшным. Лелечка, я умру здесь без тебя…
— Это похоже на взрослое признание в любви, — тихо проговорила Лейла.
— Наверное, так оно и есть, — только я еще никогда так не влюблялась.
— Надя, я тебе клянусь, что не брошу тебя здесь.
— Возьмешь с собой?
— Пока не знаю, но точно, не брошу. Я только сейчас, наверное, поняла, что ты и есть моя семья, — сказав это, Лейла достала сигарету и закурила, — взрослая сестра.
— Что?
— Взрослая сестра, кому еще могло так повезти?
— Мне, — улыбнулась Надежда. Подошла к подруге, обняла и нежно чмокнула ее в щеку.

Повисло молчание, все, что должно было прозвучать – прозвучало. Прошелся по комнате Габар. Прикрыв ладонью рот, зевнула Надежда и тут же рассмеялась. Лейла только улыбнулась в ответ. А потом затушила сигарету и поднялась.

— Знаешь что, дорогая моя сестрица, а не пора ли тебе бай-бай.
— Наверное, действительно пора. А сколько сейчас, — вопрос до конца задать не успела, так как увидела часы, — мама дорогая. Два часа.
— Где будешь спать. Здесь или в спальне?
— А ты?
— Мне все равно, но я люблю диван, привыкла.
— Тогда, я в спальне. Кстати, я не видела в этой квартире спальни.
— Пойдем, покажу. Это того стоит. И к, слову говоря, там тоже есть камин. Габар, — повернулась к коту Лейла, — разожги камин в спальне.
— Пойду я умоюсь, — энергично тряхнув головой, сказала Надежда.
— Иди, я пока все приготовлю.

Лейла принялась хозяйничать. Это оказалось приятно, все, что надо, было под рукой, ни одна вещь, даже самая маленькая не терялась в этих огромных комодах и шкафах. Она даже несколько раз вздохнула про себя, сама-то она с порядком дружила, но не то, что бы очень. Она достала постельные принадлежности, от них пахло лавандой и еще какой-то луговой травкой, запах которой знаком с детства. Потом нашлась длинная ночная сорочка из шелка, легкая, и уже почему-то теплая…

— Устроит тебя такая? — поинтересовалась Лейла, глядя, что Надежда глядит на сорочку, как на какое-то чудо.
— А в ней можно спать-то?
— Конечно, а для чего же она, как не спать.
— Больно она хрупкая, с виду.
— Не говори ерунды. Пойдем, я провожу тебя в комнату.

Надежда пошла следом за Лейлой, все еще удивляясь диковинной сорочке. Спальня произвела на Надежду не меньшее впечатление, чем уже виденные чудеса. Высокий и куполообразный потолок украшала старинная роспись, где были изображены сюжеты, героев который Надежда не знала. Несколько огромных, в рост девочек, свечей, создавали в комнате уютную и спокойную обстановку, вторя камину. А в самом центре комнаты стояла огромная кровать с пологом. Размером она была, где-то три на пять метра. Поверх темного и пышного одеяла были набросаны маленькие подушечки в бесконечном количестве и самых разных расцветок.

— Какая прелесть, — воскликнула Надежда.
— Наследство старого хозяина. Как и все здесь.
— Странный вкус.
— Вкусы старого мага. С этим не спорят. Этим пользуются.
— А почему ты сама не спишь здесь? — поинтересовалась Надежда.
— Я привыкла спать на диване, к тому же и книги под рукой и еще почему-то, — Лейла пожала плечами, — сама не знаю.
— Слушай, — Надежда посмотрела на подругу, — она такая здоровая, что мы в ней обе поместимся, не мешая, друг другу.
— Э, нет, — покачала пальцем Лейла, — ты будешь до утра разговаривать.
— Нет, только ляжем, я тут же усну, обещаю.
— А если ты сразу уснешь, я тебе зачем? К тому же я привыкла спать на диване около камина, — Лейла посмотрела на Надежду и добавила, — я страшно устала, спокойной ночи.
— Спокойной ночи, Лейла, — с легкой грустью произнесла Надежда, — а я, честно говоря, хотела еще поговорить.
— Я так и подумала. Не переживай, — Лейла обняла подругу и поцеловала в щеку, — а теперь спи. Завтра будет день.
— Ты это сказала…, прямо, как моя мама…
— Не-не, — рассмеялась Лейла, — давай остановимся на сестринских отношениях, а то как-то уж слишком быстро я до матери докатилась…

Лейла махнула рукой Надежде и, прикрыв дверь, направилась в комнату, к дивану. Она действительно, устала. Дойдя до дивана, она была готова рухнуть на него. Даже на то, что бы переодеться сил она не находила. Она в задумчивости стояла перед диваном, размышляя, стоит ли преодолевать соблазн уснуть не раздеваясь. Вдруг, из темноты появились две женщины. Лейла удивленно посмотрела на них. Но те, не обратили внимания на ее взгляд никакого внимания. Одна, подала кресло. Лейла присела в него. И пока первая женщина помогала ей раздеться, расчесала волосы, а вторая, быстро трансформировала диван в место для сна.

На диван легла простыня и пара подушек. Женщина подняла одеяло и поднесла его к огню камина, что бы оно успело согреться. Лейла удивленно смотрела на служанок. Первая служанка принесла сорочку и помогла девочке переодеться. Потом появился столик, на котором стояла настойка, источавшая незнакомый, горьковатый и в тоже время приятный запах.

— Что это? — поинтересовалась Лейла. Служанка промолчала, но вместо нее, с пола ответила тень.
— Настойка магических трав, помогает восстанавливать силы.
— Я так устала, потому, что ты теперь моя?
— Конечно. Но тяжело только пока мы здесь. Там, в Тени я почти не ощутима.
— Эти женщины, — Лейла кивнула на служанок, — откуда они?
— Они не нравятся тебе — их можно заменить.
— Мне все равно.
— Тогда я сообщу этим, что они могу остаться.
— Делай, как знаешь.
— Спокойной ночи, хозяйка.
— Спокойной ночи, Тень.
— Твоя тень.
— Моя, — кивнула Лейла.

С легким, чуть слышным звоном, служанки исчезли. Лейла выпила настойку. В голове ее что-то заклубилось, она почувствовала, что стала невесомой… и уснула, не почувствовав, как опять появились служанки, бережно перенесли ее от того места, где она, став, действительно, невесомой, приподнялась над полом, на кровать. Накрыли ее одеялом, которое теперь делилось с Лейлой, теплом камина. Старшая служанка склонилась и аккуратно коснулась губами руки Лейлы, потом тихо поднялась и исчезла за камином, вслед за ней, это же проделала и младшая служанка.

Свет погас. Убавилась яркость в камине. В квартире стало тихо. Лишь Габар, которому, почему-то не спалось, бродил по комнатам. Он пристраивался то тут, то там, но все равно, через некоторое время он поднимался и делал следующий круг.

Это было полнолуние…

Игорь долго бродил по микрорайону. Несколько раз он видел взрослых ребят, которые странно смотрели на него. Но все заканчивалось только взглядами, ни один из них не подошел к нему, посмотрели и отвернулись, но мальчик точно знал, что всех теперь интересовала его старшая сестра. Он был из тех немногих, которые, действительно имели право на этот интерес, а остальные… остальные были, Игорь нашел нужное слово, все они были охотниками.

Он ходил очень долго, замерзая, он тщательно оглядывался и заходил в какой-нибудь подъезд и грелся там около батареи. Стараясь быть пунктуальным, каждые полчаса он проходил мимо окна, за которым неизменно видел Олесю. Когда же снежинки начали отражать лунный свет, мальчик понял, что пора возвращаться домой.

Олеся, увидев в окно, что Игорь возвращается, успела сбегать в ванну и улечься в постель. Пришел с работы отец, как обычно выпивший, сделал попытку поговорить с сыном, но тот сослался на головную боль и проскользнул мимо него в свою комнату. Михаил Семенович вынужден был удовольствоваться компанией Евдокии Марковны. От нее и узнал последние новости. Она разогревала ему ужин, тщательно приправляя его упреками по поводу того, что он не появляется дома, что забросил воспитание детей, что стал часто выпивать, и т.д. и т.п., но Михаил Семенович ел, никак не реагируя. Он думал свою думу.

Семья его развалилась. Не просто дала течь, которую можно было исправить, что-то предприняв, спасти положение – нет, случилось иное – семья обратилась в прах. Все окружающие его стали чужими. Выходило, что даже в общежитии, где он жил, пока учился в институте, между окружающими было больше человеческих чувств, чем в этой квартире, в этой семье. Новость о том, что Лейла убежала, он воспринял равнодушно, Евдокии Марковне показалось даже, что он не расслышал, что она ему сказала. Она повторила еще раз, но Михаил Семенович тяжело поднялся, отодвинул пустую тарелку, посмотрел на мать.

— Не шуми, я понял. Что ты от меня хочешь?
— Как, что я хочу, — возмутилась Евдокия Марковна, — это дочь твоя.
— Уже не моя.
— Что ты говоришь такое?!
— Не шуми, голова болит.
— Прими таблетку. Мне надо поговорить с тобой.
— О чем?
— Девчонку искать надо.
— Зачем. Ей везде лучше, чем здесь. Я пошел спать.
— Спать, — Евдокия Марковна захотела остановить его и встала в дверях, но Михаил Семенович, буквально отодвинул ее, и тяжело шаркая, отправился к себе в спальню.

Вяло, не заботясь, куда лягут вещи, Михаил Семенович разделся и лег. Постель была холодной и какой-то влажной, возможно из-за того, что не успел прогреться до конца – ведь, часть квартир до сих пор пустовала. Он начал устраиваться, ворочался с боку на бок, подпихивал под себя одеяло, но все никак не мог согреться. Так замерший и уснул. Этой ночью ему снилось кладбище. Холодное, осеннее, чем-то напоминавшее их старое, в Заокске. Творились там похороны. Ходили черные люди без лиц, какие-то дряхлые старушки. И он меж них. Была такая непривычная, замедленная суета. А у него в голове был только один вопрос: «Чьи это похороны?». Где-то в глубине души, он знал ответ, но то ли забыл, то ли боялся знать. Наконец появились люди, которые несли гроб, этих людей он знал, все они были с его работы. Были они какие-то мрачные и недовольные. Они увидели его и обрадовались. Начали говорить какие-то непонятные слова, из которых он с большим трудом, прямо-таки измаяв себя до жуткой головной боли, понял, что они уговаривают его не сходить с ума, а занять свое место в гробу.

Михаил Семенович испугался и побежал. Все бросились за ним. А он бежал домой, но дорога уводила его от дома, он все время оказывался перед входом на кладбище. Наконец он понял, где ошибался. Буквально мгновение и его дом, знакомая, обитая искусственной кожей дверь, а там все свои. Выдохнув, словно долго задерживал дыхание перед этим, он заходил в дом, закрывал за собой дверь, включал свет и первое, что он видел, как сходятся где-то недостижимо высоко края ямы. И тогда он успокаивался, потому, что ему было хорошо там, в земле, могиле и он даже не пытался спрятать лицо от падающих на него мокрых комьев глины. Он смотрел на них, а они все падали, будто это, были не тяжелые куски земли, а легкие снежинки…

На кухне, за столом, где был разложен пасьянс, сидела Евдокия Марковна. Пасьянс не складывался, а начинать новую партию она не хотела, потому, что загадала, что если сложиться, то ей удастся разрешить все эти проблемы. Поняв, что карты не победить, она смахнула их в ящик стола и решила про себя, что как только внучка найдется, она уедет из этого дурного города к старшему сыну, которого не видела более двух лет…

Только что-то подсказывало ей, что случиться это не скоро. А может быть и никогда. А потом ее настигла бессонница. Лезли в голову воспоминания и всякие тревожные мысли. Вспомнила она, как провожала на боевую операцию своего друга. Как они неистово занимались любовью в гостинице, в Кабуле, как он потом ушел под утро, и уже никогда не вернулся. А она всю оставшуюся жизнь, кляла себя за принятые таблетки…. Именно после этого, она начала задумываться о возвращении Союз.

Тревожные сны достались и Надежде, хотя сначала было приятно. Ей снилось море, не Черное, где она несколько раз отдыхала с родителями, а какое-то незнакомое. Она плавала, хотя наяву воды побаивалась, чем всегда вызывала язвительные замечания матери. Вода охватывала ее и поддерживала. А когда она перестала грести, волны просто укачивали ее. Потом к ней подплыл дельфин, затем еще один, вскоре их собралась небольшая стайка. Надежда сначала играла с ними, потом даже умудрилась усесться на одного верхом и какое-то время носилась по волнам, а остальная стая сопровождала ее, весело перекрикиваясь на своем языке.

А потом Надежда вдруг стала тяжелой и вода больше не могла ее удержать. А дельфин, на котором она каталась, вдруг превратился во что-то скользкое и противное, наподобие медузы. Надежда боялась и медуз, но тут она прямо-таки вцепилась в нее, но через какое-то время она почувствовала, что передавила медузу и та рассыпается пополам, а сама она погрузилась в воду, которая перестала быть ласковой. Чтобы совершить движение приходилось отдавать много сил. Что бы, не глотнуть воды, Надежда подняла голову и увидела, что на месте яркого солнца, огромная туча приближается к тому месту, где купалась девочка. На какой-то момент ее охватил страх, она поняла, что скоро умрет…

Надежда перестала трепыхаться, она стала смотреть на тучу, страх, проникший в ее душу сделал ее маленькой и слабой. Черная туча тем временем подобралась к пляжу, а следом за ней пришли волны. Одна из них подняла Надежду на огромную высоту. Казалось, что волна эта выше, чем Останкинская башня. Надежда была на ней однажды и последняя стала для нее эталоном высоты. Оттуда, сверху, Надежда увидела, как идущая впереди нее огромная волна накрыла пляж и понеслась дальше, разрушая дома, унося машины, людей. Девочка видела, как за короткое время, то, что было городом, превратилось в пустыню.

Грохот, который донесся откуда-то сзади, заставил девочку обернуться. Она видела, как все остановилось. Волны и ветер замерли. Надежда почувствовала, что погружена не в воду, а в некое подобие ваты, только более плотное. Откуда ни возьмись, вспыхнул свет. На какое-то время она перестала видеть, а когда вновь обрела такую возможность, то увидела, как по неизвестно откуда взявшейся дороге идет Лейла. В одной ее руке была палка, которую она держала, как держат копье, а что было в другой руке, рассмотреть она не успела. Сон резко оборвался и начался какой-то другой. Надежда какое-то время, ворочалась во сне, как будто искала такое место, где все еще идет старый сон, но так и не смогла его найти. Она успокоилась, повернулась, как учила мама, на правый бок и тут же погрузилась в следующий, уже без всяких кошмаров…

Под утро, часов в пять, на улице было еще темно, Лейла проснулась. Она была бодрой и свежей, как после полноценного сна. Она удивленно смотрела в потолок. Вообще-то Лейла считалась соней. И таких побуждений раньше за ней не числилось. Она повернулась на бок, собираясь сделать следующую попытку заснуть, но услышала голос Тени.

— Настоящий маг не спит ночью.
— Почему это?
— Ночь – время работы мага. Именно в это время в воздухе витает наибольшее количество свободной энергии.
— Значит, вставать, – смирившись, поинтересовалась Лейла.
— Да. У нас есть дела.
— Она неспешно поднялась, осмотрела комнату в поисках одежды, которую вчера снимали с нее служанки, и остановилась недоуменно.
— Просто, хлопни в ладоши. Или представь, что хлопаешь. — Лейла тихонько сдвинула ладони.
— Плавно, из-за камина выплыли знакомые служанки. Молча, умелыми движениями, не доставлявшими неудобств, они помогли Лейле одеться.
— Я готова.
— Иди за мной, — тень, мелькнула впереди, как будто беспокойное, танцующее солнце светило ей в спину.

Девочка давно давно перестала удивляться тем трансформациям, которым была подвержена эта странная квартира. Вряд ли бы она вздрогнула, если бы, например у дома обрушилась стена, что бы улучшить Лейле вид на окрестности. Этого и не произошло, лишь глухая стена, которую Лейла считала внешней, раздвинулась и перед ней предстала узкая, неровная тропинка в какой-то зеленый, с поющими птичками лес. Она пошла по ней. Не смотря на то, что солнце было впереди, Тень бежала перед ней и показывала дорогу.

На этой дороге было и еще много забавного, она даже несколько раз прекращала движение. Однажды она замерла, что бы рассмотреть заинтересовавшую ее картину. Два ежа делили найденное яблоко. Наконец один насадил его на иголки и убежал. Лейла не выдержала, нашла другое яблоко и сунула его под нос обделенному ежу. Тот недоверчиво понюхал и фыркнул, а потом, извернувшись, нацепил его на спину и отправился восвояси…

— Зачем ты это сделала? — спросила Тень.
— Что бы не было обиженных.
— Странно.

А в следующий раз ее заинтересовали муравьи. Целую минуту посвятила она, разглядывая, как насекомые суетливо занимались какой-то своей муравьиной деятельностью. Одна травинка очень заинтересовала ее. Она даже обратилась к Тени.

— Что странного в этой травинке?
— В этой, — отросток тени аккуратно надвинулся на муравьев.
— Да.
— Она сиреневая, — ответила Тень, — это с верескового поля, что растет рядом с часовнями магов.
— Мы туда идем?
— Да.

Еще раз она остановилась около источника под большой, сломанной, бурей, березой.

— Эту воду пить можно? – поинтересовалась Лейла.
— Да, это вода, которая берет начало в вашем мире. И, несмотря на то, что она течет по земле Теней, она, все еще, просто вода.

Лейла встала на колени перед родником, сложила ладони ковшиком и какое-то время черпала воду и пила. Вода утоляла жажду, но морозила руки, так, что очень скоро они покраснели, как на морозном ветру. Лейла вынуждена была разогнуться. Вода была необыкновенной вкусной. Она тут же пообещала себе, что по возвращению, если такое состоится, она еще раз придет к роднику, чтобы напьется этой воды.

— Теперь, идем, — сказала Лейла, поднимаясь с земли и отряхивая прилипшие травинки.
— А мы уже почти пришли, — сказала Тень, — видишь башенку с зеленой, остроконечной крышей и деревянным облаком в виде флюгера.
— Да. Похоже на сказочный домик.
— А рядом, высокая белая башня, с мечом вместо шпиля?
— Вижу.
— Она — это второе построенное в Тени здание, и первая часовня Фаргоса. Часовня Вычух-тарха. Вход в нее открыт только для членов Совета магов.
— А ты была там?
— Нет. При входе в нее маги оставляли даже свою тень.
— Интересно.
— Может быть, когда-нибудь и ты побываешь там.
— Вот не думаю, что там так интересно, что мне следовало бы побывать там.
— Тень не ответила, по-видимому, не согласившись с мнением Лейлы.
— А в какую мы идем, — поинтересовалась Лейла, — почувствовав, что их интересует одна из этих башен-часовен. Интуиция.

— Та, которая с краю.
— Красная?
— Да. Это часовня Аль Карима.
— Зачем нам туда?
— Не нам, только тебе. Я буду ждать тебя на пороге.
— А что там? — Лейле было почему-то не по себе при виде башен-часовен, в которые нельзя брать даже собственную тень.
— Я не знаю, я же говорю – маги не везде берут с собой свою тень.

Тропинка, которая вела к нужной им часовни была выложена белыми круглыми камнями. Тень, как ей и положено, беззвучно скользила по ним. А от каблучков Лейлы раздавался мерный перестук, только не звонкий, а какой-то глухой, утробный. Низкий беленький заборчик, напоминал бы оградку палисадника возле сельского дома, если бы не светился так интенсивно сиреневым светом. Он охранял часовню от непрошеных гостей. Тень замерла перед калиткой. Лейла тоже приостановилась.

— Ты должна пройти первой, — сказала Тень, смещаясь в сторону и пропуская хозяйку.
— Странно на тебя смотреть, — сказала девочка.
— Почему?
— Глядя на тебя можно подумать, что солнце только что, бросилось вскачь.
— И всего-то, — фыркнула тень, — я думала, ты заметила что-то такое, чего не было раньше.
— Ты это о чем?
— Вообще…

— И все-таки, почему я должна идти первая, — напомнила Лейла свой вопрос.
— Потому, что если ты не пройдешь, то мне там делать нечего.

Лейла задумалась на мгновение, потом протянула руку, чтобы коснуться калитки. Между рукой девушки и калиткой проскочила искра, что-то щелкнуло негромко, и воздух заполнился запахом чистого и свежего. Девушка отдернула руку и замерла, но уже мгновение спустя, решительно открыла калитку и пересекла линию, за которой начиналась территория часовни Аль Карима. Начиная с этого момента, каждое ее движение, было чуть медленнее, чем обычно. Толи она опасалась двигаться вперед, толи воздух, пропускал ее без особого желания. Вскоре сопротивление возросло, и начали сыпаться искры, сначала редко. Одна, две, потом чаще, пока вся фигура девочки не стала напоминать бенгальский огонь. Однако, к этому еще можно было привыкнуть, т.к. никакого ощутимого вреда эти искры не приносили, но вот шум от них, точнее оглушительный шелест, к этому привыкать было намного труднее. Лейла тот и дело передергивала плечами, до того этот шелест был похож на звук от пенопласта…. Тень медленно кралась сзади.

Белая тропинка упиралась в две невысокие ступени, частично заросшие травой. Буквально в шаге от них сопротивление вдруг резко усилилось, продвигаться вперед можно было только маленькими, короткими шажками, сильно наклонившись вперед. Воздух стал напоминать большой воздушный шар, казалось, что тело касается тонкая пленка резины, из-за которой одежда, буквально прилипла к телу, а открытые участки даже несколько изменили природную форму. Но, кроме этого, сопротивление больше не доставляла хлопот. Его можно было преодолеть. Тем более, что Лейла поняла, что если сосредоточиться на преодолении, то идти становиться легче. Да и нравился Лейле такой способ передвижения, точнее сопротивление, которое при нем возникало. Так она представляла себе перемещение в морской воде, навстречу приливу. А со стороны, Лейла напоминала те фигуры, которые украшали бушприты старинных, парусных судов… Наконец, она поднялась на ступени. Дверь была прямо перед ней. Она оглянулась на Тень.

— Что теперь, — спросила девочка.
— Входи, — коротко ответила, словно толкнула Тень, и добавила, — ты разберешься….

Лейла протянула руку к двери, что бы открыть, но ручки в пределах видимости она не обнаружила. Тогда она осторожно, готовясь к еще более сильному сопротивлению, толкнула дверь. Дверь отворилась совсем легко, едва Лейла коснулась старинной, окованной поверхности. Выпорхнувшая летучая мышь заставила девушку вскрикнуть, но не отступить назад. Тень осталась на пороге часовни, а Лейла вошла в полумрак. Как только дверь оказалась за спиной, сильный поток воздуха, взявшийся неизвестно откуда, с коротким, пронзительным скрипом захлопнул ее. Девочка даже не обернулась, где-то внутри она ожидала чего-то подобного…

Тень лениво развалилась на пороге. Можно было заметить, если присмотреться, как она немного колеблется при дыхании, это движение было похоже на марево – Тень опять перешла на автономное питание. Около нее приземлилась летучая мышь.

— Привет, — пискнула мышь тихо, но достаточно, что бы Тень ее услышала.
— Привет, — Тень произвела движение, по-видимому, переворачиваясь, что бы видеть собеседника.
— Давненько, не было тебя.
— Да уж.
— С кем ты? Кто-то новенький или Аль Карим обернулся.
— Новенький. Старик Аль Карим покинул нас.

Мышь изобразила вздох. Хотя все знают, что животные не любят магов, в отличие от растений.

— Давно?
— Как посмотреть, — колыхнулась Тень.
— Кем ты будешь теперь его ждать?
— Он покинул нас совсем.
— Не может быть! — теперь голос мыши прозвучал искренне.

Нет, она не стала относиться к Аль Кариму лучше, но известно, когда навсегда умирает старый маг, это означает, что следует ожидать больших перемен в жизни. А за последнее время, гибель магов участилась. Этот мир покинули насовсем Аль Тарга и Аль Сура, а теперь еще и Аль Карим. Это могло означать только одно – пришло время великих потрясений. А для такой мелочи, какой была эта летучая мышь, и в спокойные времена приходилось трудновато.

— Именно так. А здесь, какие новости?
— Неспокойно. Среди наших ходят слухи о большой войне.
— Возможно.
— Ты привела воина?
— Пока не знаю. Все решится сегодня. Кем она выйдет из часовни, если конечно выйдет совсем.
— Слушай Тень, а не может новенький обернуться Аль Каримом?
— Вряд ли. Да и зачем?
— Пока не стало известно всем.
— Поздно. Об уходе Аль Карима уже многие знают.
— Как же так получилось?
— Как-нибудь потом, — Тень не хотела распространяться, у этой мыши был слишком длинный язык.
— Хорошо, только не забудь. Ну, пока.

Летучая мышь махнула крылом, оттолкнулась, и почти распластавшись по земле, направилась в лес, где даже в самый солнечный день было сумрачно. Тень опять повернулась и прислушалась. В часовне было тихо. Надо было лежать и ждать. Приятное, хотя и волнительное занятие для Тени…

В помещении часовни, куда вошла Лейла, было сумеречно, свет попадал внутрь только через какое-то отверстие в куполе. Толи задуманное строителем, толи образовавшееся само по себе, от времени. Лейла была вынуждена на какое-то время остановиться, что бы дать глазам привыкнуть к этим сумеркам, тем более, что за пределами часовни солнце светило вовсю. Какое-то время она не могла понять, что-то случилось с ее глазами. А потом поняла, внутри помещения, где все наполнено сиреневым свечением, глаза, спасая себя, вернулись к прежнему, человеческому видению. Она уже успела привыкнуть к цветному сопровождению, теперь же приходилось вновь привыкать к бедной цветовой гамме. Лейла прошлась по помещению. Как она и представляла, внутри часовни пахло пылью. Несколько раз ее лица касались нити паутины. Все предметы, которых было множество, в помещении прятали свои очертания и расцветку под слоем пыли. Присмотревшись, Лейла увидела на полу несколько пересекающихся цепочек мышиных следов. В ней даже зародилось сомнение, что это действительно место полное магических свойств.

Вдруг, позади нее раздался стук. Лейла обернулась. На стене, где была изображена какая-то птица, образовалась небольшая дыра – упал кусок штукатурки. Она сначала хотела отойти, так как падающие кусочки штукатурки вздымали облачка пыли, но потом ее заинтересовало, что кусок штукатурки был слишком правильной формы, она подошла ближе – упали еще несколько кусочков. Лейла присмотрелась и увидела, что штукатурка падает в правильном порядке. Квадратик за квадратиком. Это было больше чем намек. Под слом штукатурки скрывалась дверь. Не дожидаясь, пока штукатурка осыплется сама по себе, Лейла начала сама освобождать проход. Вскоре она могла рассмотреть дверь целиком. Доски, которые, должны были быть очень толстыми и старыми, скреплялись между собой хитрым переплетением металлических полос. Лейла толкнула дверь. И вновь раздался долгий, пронзительный скрип, от которого девочка даже поежилась, как от холода. А из открывшегося прохода, прямо в лицо, рванулся поток свежего, точнее, прохладного воздуха.

Вдохнув поглубже, как это делают ныряльщики, девочка шагнула вперед.

Несколько широких и низких ступеней. Пол с едва заметным креном вправо, но создающий при этом некоторое неудобство при ходьбе. И полная, почти осязаемая темнота впереди. Лейла оглянулась, но двери и уже не было, она то ли закрылась, то ли вообще перестала быть.

— Вот и весь выбор, — пробормотала она, — вперед или только вперед.

Лейла прислушалась к тому, что происходило у нее внутри… Честно говоря, она ожидала от самой себя большей реакции. Ну, если не страха, то хотя бы какого-нибудь волнения, но этого не было. Лейла даже пожала плечами и решительно двинулась вперед – там, где-то далеко впереди ей почудился свет…. И правда, с каждым шагом, окружающие ее предметы приобретали форму, цвет, да и вообще, скоро можно было уже напрягать зрение. Лишь одну странность она отметила про себя – света становилось больше, но ни свечей, ни факелов она не видела. Она вновь пожала плечами и пробормотала:

— Никто и не говорил, что все должно быть понятно и просто…, — пробормотала и пошла дальше, вперед.

Тоннель поворачивал направо. Лейла остановилась и посмотрела назад – там было по-прежнему темно и неуютно. Выбора не было, она повернула и пошла дальше. Что-то происходило, правда что именно, Лейла не могла понять. Лишь чувствовала изменения, чувствовала, как они начались, была даже уверена, что там, позади нее существует некая черта, которая позволяла думать ей о том, что было до и что теперь есть после…

Новый поворот, но перед ним Лейла даже не стала притормаживать, просто проследовала дальше. Сразу за поворотом ей открылся коридор. Намного шире, чем тот, по которому она начала движение. Он был и освещен лучше, и наклон пола исчез, одним словом, это был совершенно иной коридор. Но главное он отличался тем, что был необыкновенно длинным, казалось, что он уходил куда-то в бесконечность, и сколько не напрягала Лейла зрение, конца коридора или какого-нибудь искривления, намекающего на поворот, не было видно. Ровный и прямой, с нормальными источниками освещения, похожими на уличные фонари, но забранные в стенные ниши, расположенные через равные промежутки.

Слово коридор не очень подходило, скорее уж, тоннель. Было ощущение, что него не строили, а, например, прожгли лучом, необыкновенной мощности. Или продавили, толкая вперед огромный и, наверное, очень тяжелый шар. От этой нечеловеческой силы стены и получились такими гладкими. Определить цвет их было невозможно, они не отражали света. Просто стена, коснуться которой нет желания и все. Движение можно было осуществлять только вперед. Лейла оглянулась еще раз. За ее спиной сгущалась тьма, и казалось, что медленно наступала на нее и давила сзади…

Шаг за шагом. И только вперед. Лейла продолжила движение. Шаг за шагом, но нет ощущения движения, потому, что нет точки, относительно которой ты двигаешься. Девочке вдруг стало жутко, она вспомнила, что существует такая болезнь – клаустрофобия, боязнь закрытого пространства. И то, что в каждом человеке, присутствует это отклонение, которое может стать болезнью, а может и не стать. Однако Лейле показалось, что у нее это отклонение уже начало превращаться в болезнь. Она приостановилась и похлопала рукой по карманам. И как это не странно обнаружила там посторонний, однозначно не ее предмет. Это был камень, весь такой красивенький, размером с ладонь и такой же плоский. Не размышляя о природе его возникновения в кармане, девочка бросила его вперед. Как и положено камню он упал в нескольких шагах от нее, и сделал несколько переворотов, единственное, что могло не удовлетворить девочку, так это то, что никакого звука при этом не возникло, но она подумала, что в данной ситуации можно и не привередничать. Она подошла к нему, подняла и снова бросила…

Движение начало приобретать необходимую иллюзию – иллюзию приближения и удаления…

Наверное, это длилось очень долго. Лейле казалось, что она идет по этому коридору уже много, много часов. Потом ей захотелось курить. Она вновь обыскала карманы и с радость обнаружила, что, наверное, совершенно автоматическим движением, прихватила сигареты и спички с собой…. В очередной раз Лейла решила не поднимать камень, а просто прошла мимо, даже не взглянув на него. Что-то начало меняться… снаружи, внутри… Лейла не задумывала, она шла. Тем боле, что идти стало веселее. Шаг ее выровнялся и обрел необходимую легкость. Теперь она шла, получая удовольствие от движения…

Шаг за шагом. Ничего примечательного не происходило снаружи, она просто шла. Она даже не заметила, как движение из внешней характеристики, превратилось в состояние внутреннее. Движение в памяти. Правда, шли эти воспоминания в обратном порядке. Словно, кто-то вырезал части кинофильма и склеивал их, в обратном порядке. А иногда, перед ней мелькали воспоминания, где все происходило задом наперед, еще усиливая иллюзию поставленного наоборот фильма.

Побег из больницы…
Полуживой Габар…
Драка на пустыре…
Драка в школе…
Отъезд из Заокска…
Прощание с друзьями…
Букет цветов от тренера…
Вручение диплома…

Все холодно, как бы со стороны, как бы конспективно. Хотя, иногда, в ней чувства просыпались. Неожиданно и непрошено. Несколько слезинок скатилось по ее щеке, когда проплыли в памяти сначала ее первая учительница, потом тренер, потом…. Все это таким родным, даже нет, было частью ее самой. Когда-то ей казалось, что все это может уйти из ее души, но теперь поняла, что ошиблась, это было в ней навсегда. Правда, вместе с этим, Лейла поняла, что возможны такие обстоятельства, что и первая ее любовь и все, что составляло ее собственную жизнь, отходит на второй, менее значительный план. Это она поняла здесь, в этом бесконечном, холодном, жестоком, но мудром тоннеле…

А потом начали всплывать маленькие, незаметные эпизоды, про которые она не помнила раньше. Но это, как ни странно, вызвало в ней не грусть, а наоборот маленькую радость. Просто оттого, что она не смогла этого забыть. Первый букет цветов, который подарил ей тренер, добавив, что дарит ей не потому, что она победила на соревнованиях и вышла на первое место, а потому, что сегодня отличный весенний день, а она давно перестала быть девчонкой-забиякой, а стала очаровательной девушкой. Лейла почти засмеялась, когда вспомнила, как залилась краской и как смущенно чмокнула тренера куда-то в щеку, заставив и его покраснеть. От этого было и радостно, и как-то тепло. Она попыталась сравнить плохие и хорошие моменты своей жизни, и оказалось, что хороших эпизодов, все равно больше. Это было приятно. Хотя, жизнь ее действительно была полосатой, как морская тельняшка…

С удивлением она отметила, что ее проблемы последнего времени, тоже притупились. Не появилось желание все это забыть. Не исчезло желание отомстить, за все, что она была вынуждена пережить. Но это стало не первым пунктом ее жизненной программы. Осталось разобраться, что же тогда – пункт номер один….

Но этого ответа в коридоре не было. Лейла словно очнулась. Тоннель внезапно кончился, и она оказалась там же, откуда начала свое странное продвижение вперед – часовня Аль Карима. Но что-то изменилось в этой часовне. Лейла присмотрелась. Исчезла пыль, сквозь небольшие витражи под куполом начал пробиваться уже яркий свет. Лейле стали видны письмена, которые покрывали пол, стены и предметы. Что-то она сумела прочитать сразу, к чему-то ей пришлось возвращать по несколько раз. Читая, она двигалась, и это движение вело ее, как оказалось длинным, запутанным лабиринтом, который заканчивался в самом центре часовни. Письмена кончились, а она почувствовала, что до самого края заполнена знаниями, которые ей еще предстоит усвоить и разложить по полочкам. Но это было еще не все – предстояло еще что-то…

Прямо к ее ногам опустился луч света. Тонкий и какой-то узкий, он напоминал клинок, с которым ходил на тренировки по фехтованию Игорь. Только луч был обоюдоострым и длинным. Она посмотрела на пол, луч медленно двигался, как бы указывая дорогу. На мгновение ей пришло в голову, что для того, что бы совершить такое движение лучу, нужно было, что бы солнце двигалось не прямой, а сама часовня изменила угол наклона и сдвинулась на несколько метров в сторону. Но она тут же отбросила эти размышления и медленно пошла вслед за лучом, пока не остановилась перед большой фигурой вырезанной из черного, и, на первый взгляд, очень тяжелого, практически, неподъемного дерева.

Лейла долго рассматривала изображение, тонкого луча было недостаточно, что бы понять, чья это фигура запечатлена. А луч, тем временем, начал подниматься по изображению. Что-то блеснуло перед ней. Она протянула руку, захотев коснуться, но вместо этого, на ее вытянутой руке повис тяжелый предмет на шнурке. Она поняла, что это теперь принадлежит ей. Она поднесла его к глазам и увидела что-то вроде медальона, на нем были изображены знаки, которые, Лейла где-то видела, но не могла вспомнить, что они означают. Амулет был деревянным, но обладал тяжестью и прочностью металла. По-видимому, он был из того же дерева, что и изображение. Пока она рассматривала амулет, солнечный луч, отразившись от нескольких, установленных определенным образом зеркал и, наконец, осветил изображение целиком. Она увидела старца, с посохом, в черном плаще с капюшоном. Его вытянутая рука указывала на нее. Подчиняясь силе, которую вдруг обнаружила и в себе и в окружающем пространстве, она преклонило колени перед изображением. Подумав при этом, что обязательно вернется сюда в самое ближайшее время. Не поднимаясь с колен, она надела амулет на шею и почувствовала, как он тяжел. Ее буквально притянуло к земле. Огромных усилий ей стоило подняться. Что-то хлопнуло, Лейла оглянулась и заметила, что часовня вернулась в свое первоначальное состояние, как в тот момент, когда она вошла сюда. Та же пыль, та же паутина и запах запустения. Теперь она знала, что все это лишь прикрытие. Для нее же это новое обращение помещения означало, что пора идти вперед и дальше…

Опубликовано 04 Июл 2016 в 01:17. В рубриках: Признак Дракона (роман). Вы можете следить за ответами к этой записи через RSS 2.0. Вы можете оставить свой отзыв или трекбек со своего сайта.